— Кто ты? — прошептал Борис.

— Посланный от Святополка. За тобой.

— Выполни… что тебе… велено…

Путша, Лешько, Тальц и Еловит не верили ни глазам, ни ушам своим.

— Плохая работа, — сказал варяг, обращаясь к боярам. — Или вы не знаете, где сердце у человека?

— Здесь, — внятно сказал Борис и сумел положить руку на грудь, слева.

Варяг отвел руку князя, вытащил нож и коротким ударом оборвал жизнь Бориса…

И было это 24 июля, в воскресенье, в год тысяча пятнадцатый от Рождества Христова…

В 24-й день месяца июля, в тот же час, Глеб, спавший на привале, в тени дуба, неожиданно пробудился.

— Что? — спросил он, озираясь и ничего не понимая.

Ему явственно послышался голос Бориса.

Василько спал, приоткрыв рот. Спали дружинники, и только на взгорке, у пасущейся лошади, стоял дозорный с копьем в руке.

Глеб приподнялся и, прислонившись спиной к могучему стволу, огляделся внимательней. Опушка леса, где они расположились на отдых, была освещена солнцем. Тени от деревьев легли на мягкую траву, на кустарник. С металлическим дребезгом пронеслись, сцепившись, две большие стрекозы. Они упали на землю и в ту же секунду прянули в воздух, одна подле другой.

Хлопнул себя по щеке Василько, убив комара.

Глеб окликнул его.

— Ничего не слышал?

— А? — Василько зевнул и почесался.

— Ничего, говорю, не слышал?

— А что?

— Ну ладно. Вот что, Василько. Какой-то незнакомой дорогой мы пошли. Будто мы прежде лесом не добирались к Смоленску.

— Так ведь Горясер сказал, — он опять зевнул, — буреломы непролазные… А по воде от Волги быстрее придем.

— Где ж быстрее? Мы словно нарочно кружим, теряя время.

«Чего бухтит? — подумал Василько. — Все книжки. Что поп, что Глеб. А как начнут спорить, так ничего не разберешь, хоть и по-русски говорят… Князю не книжками, а дружиною и делами хозяйскими надлежит заниматься».

Дозорные ускакали вперед, а дружинники, выстроившись по двое, двинулись вслед за Глебом и Василько. Ехали по угорью, дубравами. Глеб молчал, тревожное чувство не покидало его.

Смеркалось, когда впереди показалась река. Она плавно огибала остров, поросший кустарником, и там, за островом, впадала в Волгу.

Это было устье реки Тьмы.

Солнце скрывалось за дальним лесным берегом Волги, выкрасив воду розовым, а Тьма почернела. На левом ее берегу расположилось селенье. Были видны рыбацкие лачуги, рубленые дома. У деревянных помостов покачивались на воде лодки и челноки.

Глеб обрадовался — самая трудная часть пути была позади.

— Здесь и возьмем ладьи, — сказал Горясер, подъезжая к Глебу. — И хлеба возьмем, и рыбы.

Глеб улыбнулся и направил коня через овраг, решив сократить путь к селенью и поскорее договориться о покупке ладей.

Овраг залег между небольшими холмами и уже потемнел. Конь Глеба внезапно споткнулся и упал, подмяв всадника. Глеб больно ударился о землю, не успев выскочить из седла. Он вскрикнул от острой боли, пытаясь освободить ногу. Подъехал Горясер, быстро помог князю.

К счастью, кость оказалась целой.

Подъехал Василько, спешился.

— Видишь, какой я неловкий! — виновато сказал Глеб. — То под лед угожу, то с коня упаду.

— Это не беда, князь, — Горясер ловко заматывал ногу Глеба жгутом, который он вынул из своей кожаной сумы. — Беда, коли князь умом слаб, так твой отец любит говорить.

— А ты его хорошо знаешь? Я все думаю, что будто мы прежде виделись.

— Как же, я тебя сызмальства помню, — Горясер легко поднял Глеба и усадил поперек седла. — На лебединой-то охоте вместе были…

— Вспомнил! — радостно вскрикнул Глеб, хотя радоваться было нечему, тот случай был тягостным и неизвестно чем мог закончиться.

На шестой день Пасхи, когда пиршество из хором киевских перекинулось в Берестов, Владимир устроил лебединую охоту. Поехали на лесное озеро, и Владимир взял с собой сыновей — на празднике были Святополк, Святослав, Ярослав, Борис и Глеб. Владимир хотел, чтобы собрались все его сыновья, но из далекой Тмутаракани не приехал Мстислав, был болен Вышеслав, сидевший на Волыни, не явился из Полоцка гордый Изяслав. Всеволода, родного брата Ярослава, уже не было в живых, как и Вячеслава, сына княжны Богемской Мальфриды.

Пятеро сыновей, мужи и юноши, радовали Владимира уже одним своим видом. Ему даже казалось странным, что это все его дети — такие разные…

Ехали весенним лесом. Палая листва, подсыхающая от растаявшего снега, заглушала шаг лошадей.

Там, где лес поредел, ловчий Вершок поднял руку и спешился, бесшумно скрывшись за ветками.

Молодая листва пробивалась к свету бойко и весело, и здесь, у озера, кустарник нежно зеленел, освещенный солнцем. Деревья уже налились соком, и первые их листочки трепетали под ветром.

Птицы свистели призывно и радостно, и утро дышало каждой былинкой, каждой капелькой росы, которая сейчас тоже была как живое существо.

Ловчий Вершок выполз из-под куста и воровато махнул рукой.

Владимир и княжичи осторожно пошли вперед, но Вершок, сморщив маленькое лицо, все равно кричал безгласно: «Тише, тише!»

Они вышли, крадучись, на берег озера, и Глеб замер, пораженный.

По темно-синей воде, облитой солнечным серебром, неслышно скользила лебединая стая.

Лебеди медленно двигались у противоположного берега, изгибая длинные шеи и опуская клювы в воду. Они не видели людей, изготовивших луки, которых Вершок умело вывел на взгорок, где кусты жимолости прикрыли стрелков.

От стаи отделился лебедь, более крупный, чем другие, поплыл быстрее, и Вершок, показав на него, кивнул, призывая охотников стрелять в вожака. Важно было убить его первым — тогда добыча будет богатой. Если вожака сразу не подстрелишь, он уведет стаю.

Глеб увидел, что отец и братья готовятся стрелять, и понял, что ему надо делать то же самое. Все его существо протестовало против этого, но он знал, что первую стрелу он должен выпустить вместе с ними и именно в вожака стаи — таков закон княжьей охоты.

Почти не целясь, Глеб выпустил стрелу чуть позже отца и братьев.

Вожак крикнул удивленно и протяжно, забил крыльями по воде и побежал по ней. Стрела, торчавшая у него в боку, не давала лебедю взлететь. Он опять крикнул — как показалось Глебу, негодуя. Ведь крылья не поднимали его в небо.

Лебеди заметались в разные стороны, не понимая, почему вожак кричит, но не взлетает.

Этого как раз и надо было охотникам. Стрелы свистели одна за другой — стреляли теперь не только князья, но и гридни старшей дружины.

Лебеди взлетали в воздух, беспорядочно носясь над озером, не зная, куда лететь. Они растерянно и горько кричали, и Глеб смотрел на них с искаженным от боли лицом.

Отец заметил, что младший сын стоит, опустив лук.

— Ты чего? Стреляй! — приказал он и дождался, когда Глеб натянул тетиву и пустил стрелу.

Он метил выше кричащей, мечущейся стаи и промахнулся.

— Эх! — с досадой сказал Владимир. — Смотри! — и пустил стрелу.

Птица тяжело упала в воду, брызги полетели во все стороны.

Скоро все было кончено: мертвые птицы уродливыми комьями плавали по воде, кровавя ее.

Вершок, быстро орудуя веслом, плыл на челноке к птицам, подбирая их.

Охотники с нетерпением ждали, когда он вернется: каждому хотелось узнать, сколько лебедей он подстрелил и кто самый меткий стрелок — им считался тот, кто убил вожака.

Вершок причалил к берегу, вытащил из челнока мертвого лебедя и на глазах у всех выдернул из него стрелу.

— Чья?

— Моя! — радостно крикнул Святополк, но тут же увидел, что ошибся.

Владимир взял стрелу у Вершка, рассматривая оперение.

— Ну? Чего молчите?

Глеб, стоявший в сторонке, взглянул на стрелу и обмер.

— Моя, — печально сказал он.

— Ай да меньшой! — Владимир засмеялся, хлопнул Глеба по плечу. — А я-то думал, что ты стрелок никчемный. Награду ему!