В это время Путша, скакавший впереди отряда, увидел, что стража Бориса мала числом, и дал знак, чтобы всадники полукольцом охватили становище.

— Руби! — первым крикнул нетерпеливый Тальц и опустил меч на голову стольника, который только что успел вскочить, разбуженный Георгием.

Заспанные и перепуганные слуги бросились кто куда, но мечи и копья настигали их и под телегами, и в кустах, и у погасших кострищ.

Георгий сумел отбить под руку попавшейся дубиной удар Еловита и побежал к шатру. Еловит кинулся за ним, но Георгий успел заскочить в шатер и схватить меч. Еловит ворвался следом, за ним — Лешько с мечом и щитом, в кольчуге и шишаке (шлеме). Еще через минуту в шатер вошли Путша и Тальц.

— Знаю, пришли вы за моей жизнью, — сказал Борис, встав с колен. — Дайте помолиться, а потом исполните волю пославшего вас.

— Ладно, молись, — сказал Путша. — Пришел час твой.

— Вымаливай себе Царство Небесное, — ядовито прохрипел Еловит. — А нам со Святополком царство земное дороже.

— О брате моем не можешь говорить, как о себе, — ответил Борис. — Уйдите из шатра, не мешайте молитве!

Наемники послушались.

— Встань рядом, — сказал Борис Георгию. — Откроем Псалтирь. Слушай, вот слова, которые никогда не угаснут: «Нечестивые обнажают меч и натягивают лук свой, чтобы низложить бедного и нищего, чтобы пронзить идущих прямым путем: меч их войдет в их же сердце, и луки их сокрушатся». Повтори.

Георгий повторил.

Тальц не выдержал и заглянул в шатер:

— Молятся!

Путша оттолкнул его:

— А то не слышишь! Дай хоть перед Богом предстать без твоей поганой рожи.

— А твоя какая? — озлился Тальц. — Чем моей лучше? Или ты уже сейчас решил, что первым боярином будешь?

— Это не мы с тобой решать будем, а Святополк. Еще посмотрим, как ты с Борисом управишься.

— Я?

— А пошто не ты?

Тальц побледнел, губа его, над которой выгибался дугой рыжий ус, дернулась.

— Лешько у нас самый здоровый, он и приступит, — сказал Тальц. — А мы подмогнем.

— И то верно! — поддержал Еловит.

Лешько понял, что деваться некуда — ему придется резать Бориса.

«Прощай, брат мой Глеб, — молился Борис. — Больше не увидимся в жизни этой. Ты поймешь, почему я так поступил — сердце тебе подскажет, а вера укрепит.

Прощай и ты, брат Святополк. Молюсь за спасение души твоей и прошу Господа простить тебя».

Он начал читать вслух псалом Давидов, и когда закончил его, Путша подтолкнул Лешько к шатру:

— Приступай!

Лешько оглянулся. Широкое, глупое его лицо исказила гримаса. Путша, Тальц и Еловит взялись за копья. Лешько вломился в шатер и пошел на Бориса.

Георгий вскочил, закрыв собой князя, и меч вошел ему в грудь.

Вскрикнув, Георгий стал падать, и Борис, успев подхватить его, опустил на землю. Он не успел выпрямиться, как Путша и Еловит суетливо сунули копья в тело князя, а потом ударил и Тальц. Но и его удар оказался слабым и скользящим.

Борис застонал и выпрямился, и его темные глаза наполнились мукой.

Убийцы отпрянули, держа перед собой окровавленные копья.

— Бей, Лешько! — крикнул Путша, но Лешько стоял как вкопанный.

— Трус! — Путша пошел на Бориса, целя копьем в сердце, но Борис невольно посторонился, и удар пришелся в живот.

Белая рубаха Бориса покрылась кровавыми пятнами. Он стоял, согнувшись и держась руками за живот.

— Что же вы? — хрипло сказал Борис, шагнув вперед. — Заканчивайте… и да будет мир… брату моему… и вам… братья…

— Что? — закричал Путша, и он, вырвав меч у Лешько, бросился на Бориса и вонзил его князю в грудь.

Ноги у Бориса подкосились, и он упал.

Убийцы вышли из шатра. Дружинники стояли тесной кучей, и дюжий дядька, который слышал, что сказал Борис, с неподдельным ужасом смотрел на бояр Святополка.

— Чего уставился? — придя в себя, крикнул Путша. — Тащите его в телегу!

— То пусть слуги твои делают, — ответил дружинник. — Ты нам не говорил, что на такое дело зовешь! — и отошел в сторону.

Путша, сверкнув маслянистыми глазами, замахнулся было мечом, но Еловит остановил его:

— Погоди. Сначала возьмем Борисов доспех.

— И то верно! — Тальц вернулся в шатер, за ним другие бояре.

Не сговариваясь, они подошли к лежащему неподвижно Борису.

— Сдох! — сказал Путша и взял меч Бориса. — А ведь заставит нас Святополк отдать ему оружие это, оно ведь золотом изукрашено!

Лешько подошел к телу Георгия и склонился над ним. Взялся за шейную гривну — золотой обруч, которым Георгий был отмечен за храбрость. Гривна не снималась, голова Георгия дергалась при каждом рывке.

— Не сымается! — Лешько пнул Георгия сапогом. — Придется голову рубить.

— Валяй! — сказал Путша и тут увидел, что губы Бориса как будто приоткрылись.

Путша вздрогнул и пристальнее посмотрел на князя. Однако тот лежал неподвижно.

Лешько, взяв Георгия за длинные волосы, отсек ему голову. Гривна, залитая кровью, упала на землю. Лешько поднял ее и вытер о рубаху Георгия.

— То-то Блуд тебе спасибо скажет! — Тальц, ухвативший золотой подсвечник, выковыривал из него огарок свечи. Повертел в руках икону, бросил ее: — Оказывается, ты мертвым головы рубить мастак.

— Однако я пузо тебе проткну, — сказал Лешько, — и буду смотреть, сколько оттуда желчи выльется!

— Тихо вы! — Путше опять показалось, что губы Бориса шевельнулись. — Зовите слуг!

Он вышел из шатра и тяжело залез на коня. Руки его, держащие повод, тряслись.

Они проехали мимо валяющихся там и сям отроков Бориса и пустили коней, притомившихся за ночь, мерным шагом.

Солнце уже стояло высоко в чистом небе, и день опять обещал быть жарким. Копыта лошадей мяли полевые цветы и травы, скрипели колеса телег, высоко вился жаворонок, пел свою песню. Казалось, ничего не изменилось в мире этом, все было точно так же, когда верхами скакали по этому полю Борис, а рядом с ним Георгий.

Но сейчас они лежали в телегах, истерзанные, а голова Георгия на каждой кочке подпрыгивала, и остекленевшие глаза неподвижно смотрели в небо.

Глаза Бориса были закрыты, тело его билось о края телеги, когда она колыхалась. Наконец сознание вернулось к нему, ибо он еще был жив. Не зарезал его Путша, хотя ударил сильно.

Борис открыл глаза и увидел чистое небо. Тихий стон вырвался из его уст.

«Я не умер, — пронеслось в его сознании. — Господи, помилуй!».

И он снова забылся, не успев понять, где находится.

Слуги бояр Святополка разожгли костры и жарили мясо. Путша снял кольчугу и лег на траву. Он обдумывал, как заставить Лешько поделиться золотой гривной. Молча сидели, не глядя друг на друга, Тальц и Еловит. Лешько клонило ко сну, и он, сбросив доспехи, дремал, дожидаясь трапезы.

«Почему он назвал нас братьями?» — силился понять Еловит. Мысли его ворочались тяжело, не приходилось раньше думать о таком.

Тальц старался забыть о Борисе, но сознание упорно возвращало его к тому, что он совершил вместе с боярами.

«И ведь не просил пощады, — думал Тальц, — Георгий этот… Разве есть у меня хоть кто-нибудь, кто защитил бы собой? Разбойники вокруг… Вон разлегся боров Лешько, и все ему нипочем».

Тальц крепко надеялся, что скоро забудет все, что было утром.

Трапезничали в тягостном молчании. Когда насытились, Путша отрядил двух дружинников в дозор, а остальные повалились спать. Дозорные спали по очереди — и не зря. Когда солнце склонилось ближе к холмам, вдали показались всадники. Их было несколько человек. Путша сразу понял, что это гонцы.

— Не терпится Святополку! — сказал он. — Торопится узнать, как здоровье его братца…

Путша не ошибся — Святополк послал варягов помочь боярам, если понадобится.

— Зря торопились, — сказал Путша, — везем мы Бориса и отрока Георгия готовеньких.

Рослый варяг спешился и подошел к телегам. Увидев отрубленную голову Георгия, он пошел дальше, к телу Бориса. Остановился, приложил ухо к груди князя.

Борис, то впадая в забытье, то возвращаясь к жизни, теперь был в сознании и страдал от сильной боли. Раны его полыхали огнем, и ему казалось, что раскаленное железо снова и снова вонзается в него.