Захаров ошарашено смотрел на своего старого приятеля. Потом неожиданно вспомнил:

— Постой, он же мне ствол заказал нарезной! Как раз на тебя и твоих парней!

— А через кого доставать собираешься, — с хитроватой улыбкой полюбопытствовал Нодар, — через Лиса, наверное?

— Ну, да! — подтвердил Захаров, — А ты откуда знаешь?

— Так это тоже мой парень! А ствол… не нужно, не заказывай ничего! Я сам подарю Марченко хорошее ружье! Давно пора с ним серьезно поговорить, а то, действительно, мы так далеко зайдем… И за золото свое не переживай, вези спокойно! Не нужно оно нам! Думаю, Петр Дмитриевич сам нам помогать станет. Ты же говоришь, он нормальный мужик?

— Хороший мужик! Правда, с этой перестройкой деньгами немного увлекся… Но, думаю, для него это не главное! Я еще мозги ему прочищу, да и Алена поможет! Ты только обязательно поговори с ним, нормально поговори, по-человечески!

Из висевшего на стене динамика раздался голос диктора: «Внимание! У первой стойки начинается регистрация и посадка в самолет на рейс 4079 Барнаул — Омск — Москва. Пассажиры, имеющие на руках регистрационные талоны, проходят вне очереди…»

…три дня, проведенные в занесенной снегом по самые окна избе в полузаброшенной деревушке, желанного успокоения не принесли. Напротив, словно очнувшись от сна, жизнь подкидывала все новые и новые вопросы.

Передав Марченковское золото, из Москвы Алексей заехал на денек домой, где неожиданно узнал, что мать давно и тяжело больна. При виде сильно похудевшей и осунувшейся, практически не встающей с постели матери, сердце Захарова болезненно защемило.

— Не обращай внимания, сынок, просто печень немного пошаливает! Но это ведь естественно в наши годы, верно? — ненатурально бодрым голосом успокаивала она Алексею, и он подыгрывал ей, улыбаясь, и скрывая притворной улыбкой тревогу.

Отец тоже молчал, только хмурился в сильно поседевшие усы. И лишь на вокзале, провожая Алексея в Москву, за несколько минут до отправления поезда произнес всего одну фразу:

— У мамы обнаружили рак…

Эта фраза звучала в его ушах, пока он ехал до Москвы, летел до Читы, снова ехал в поезде до Тынды и дальше — в свой поселок строителей.

— Мне кажется, нам пора возвращаться домой, на «материк»! — сказал он Ирине сразу по возвращении.

— Именно сейчас? — удивилась жена, — У нас только-только начала жизнь налаживаться… Может, задержимся еще хотя бы на год-два?

— Да ты не спеши расстраиваться! — успокоил ее Алексей, — Никто и не предлагает так вот сразу сорваться с места и уехать! Нам еще нужно собраться, подготовиться… И с жильем не ясно — где жить будем? У моих или у твоих?…

О покупке отдельной квартиры можно было и не мечтать — цены на жилье на «материке» непрерывно росли, в то время, как квартиры на «северах» быстро обесценивались. Они оказались, фактически, запертыми здесь, словно в западне, выхода из которой Захаров никак не мог найти. «Нужно ехать к Марченко — может, он чем-то поможет!» — решил Захаров, хотя и не знал, чем именно сможет помочь ему начальник мехколонны. И тут неожиданно вспомнил его просьбу насчет ружья.

— Мне никто не звонил? — поинтересовался Алексей у жены.

— Звонил какой-то Алексей из Лашкаргаха! Я сказала, что ты будешь через неделю. А, кстати, что это за поселок такой — Лашкаргах? Это тоже на БАМе? Я раньше о таком поселке не слышала…

— Нет, это в Афганистане, — ответил Захаров, — в провинции Кандагар.

— Надо же! — удивилась жена, — А слышимость лучше, чем с Питером!..

О своем приезде он предупредил Марченко еще накануне вечером. Тащиться через два перевала на своей машине не хотелось, поэтому до Тынды Алексей добрался поездом, а оттуда на «летучке» мехколонны, регулярно курсировавшей между Управлением и Тындинским участком, выехал в Томмот. Ехать обычным пассажиром оказалось намного менее утомительно и, что главное, интереснее. Теперь можно было не беспокоиться о дороге и спокойно разглядывать окружающий пейзаж, на который раньше он, сидя за рулем своей «семерки», редко обращал внимание. Необязательные разговоры «ни о чем» тоже заметно снимали усталость и создавали ощущение быстроты течения времени. Вблизи перевала, у Бригадирского Разъезда в небольшом карьере, служившем дорожникам для добычи щебня, Алексей заметил сгоревшую дотла «японку».

— Что, опять якуты до дома не доехали? — спросил он водителя.

Вопрос был не случайным. Нередко, — особенно зимой, — якутские оленеводы, заработав на сдаче оленины и пантов хорошие деньги, отправлялись за иномаркой во Владивосток или Находку. Там, пользуясь их простотой и доверчивостью, местные торгаши продавали им вконец «убитые» подержанные иномарки, на которые предварительно был наведен внешний лоск. Случалось, что такая машина вовсе не добиралась до места, окончательно разваливаясь где-нибудь по дороге, и, чаще всего, именно на этом участке трассы. Дальнейшая ее участь была незавидной — машину попросту сжигали в ближайшем карьере у дороги, поскольку тащить ее дальше было не только накладно, но и бессмысленно — ремонту она уже не подлежала.

— Нет, это не якуты! — пояснил водитель, — Это неделю назад тут какие-то залетные коммерсанта грохнули! Он из Алдана возвращался с хорошими деньгами, а они его как-то вычислили, ну и напросились, вроде, в попутчики, до аэропорта! Тут в карьере машину тормознули. Его самого из «калаша» расстреляли, а машину спалили. А после сами на «марковнике» (Тойота-Марк 2) — он, оказывается, за ними сзади ехал! — дернули на «сковородку» (ст. Сковородино).

— И что — так и свалили?! — удивился Захаров.

— Ага, как же! — усмехнулся водитель, не отрывая взгляда от дороги. — Куда тут свалишь? Трасса-то одна — от Колымы до «сковородки» никуда не свернешь! Догнали их наши… Еще до Нагорного догнали! Там всех рядком и положили! Говорят, «афганцы» постарались…

Марченко встретил его радостной улыбкой:

— Ну, ты вовремя! Будто знал! Завтра будем мою покупку обмывать!

— Ты, извини, Петр Дмитриевич, я твою просьбу пока не выполнил! — не зная, как рассказать ему о своей встрече и договоренности с Нодаром, неловко произнес вместо приветствия Алексей, — Но я про нее не забыл, не думай!

— Какую просьбу? — удивился начальник мехколонны, — Ты это о «тигре»? Забудь! Мне уже достали, да еще и получше — «белку»! И знаешь, кто достал? Не поверишь — тот самый Джаба! Ну, помнишь, я тебе еще в прошлый раз рассказывал!

— Постой, ты же хотел что-то серьезное, а «белка», по-сути, та же мелкашка!..

— Да куда мне серьезнее? Воевать, что ли? А на соболя да на песца — лучше и не придумать!

Марченко привычным движением открыл свой книжный «бар» и выудил оттуда хорошо знакомую Захарову бутылку коньяка.

— Ну, давай по чуть-чуть… С прибытием, так сказать!

Быстро опрокинув коньяк в рот, он продолжил:

— Да, парень этот, — его Нодар, кстати, зовут! — оказывается, и Олежку моего знал! А деньги ему нужны были как раз для таких, как мой Олег, для «афганцев»! Вобщем, у меня с его парнями сейчас, что называется, полный контакт! Я им и зал свой для тренировок дал! А они мне за это обеспечивают охрану всех участков — от Селигдара до самого Благовещенска! Вобщем, завтра сам познакомишься! Он тоже придет в бассейн. Отличный парень! Один недостаток — водку не пьет… Ну, да это дело поправимое!

В гостинице Захаров долго думал, стоит ли сказать Петру Дмитриевичу, что он уже знаком с Нодаром, или нет. Наконец, решив, что сказать все же нужно, лег спать.

Когда на следующее утро он пришел к Марченко в кабинет, Нодар уже был там. Бросив быстрый взгляд на Алексея, Нодар застыл в ожидании, как себя поведет тот. Захаров, не скрывая радости, подошел к нему и, обняв его одной рукой за плечи, обернулся к начальнику мехколонны: