— Фиалка твоя подруга? — потерянно спросил я.

Противоречивые чувства раздирали меня. С одной стороны я радовался столь быстрой возможности оказаться с Фуксией наедине в укромном месте, но с другой — все это сквозило таким младенчеством, что мне стало не по себе. Она что, такая малолетка? Тогда я лучше подожду. Хотя возраст — это такая фигня.

— Да, Фиалка моя подруга, — беззаботно подтвердили пигалица. — Я очень люблю ее.

— А дозор? — спросил я, — мне не хотелось бы идти через дозор. — Я ухватился за последнюю возможность отступления.

— У меня есть своя тропа, — Фуксия переломила мою соломинку и взглянула в глаза, — пойдем быстрее, мне уже ой как не терпится.

Она грациозно развернулась и резво припустила между скал в сторону Травы. Чувствуя себя дурак дураком, я потопал за ней. Пробравшись не известным мне туннелем, вход в который прятался за неприметным камнем, мы выбрались в густые травы, растущие по ту сторону Великого Хребта. Проблуждав кучу времени среди отвратительных душных стеблей, она наконец-то вывела меня на небольшую полянку. Склонившиеся шатром высокие травы напоминали чем-то свод моей родной пещеры и я, облегченно вздохнув, упал на колючую землю.

— Тебе нравится? — с плохо скрываемым нетерпением поинтересовалась Фуксия и, грациозно потянувшись, улеглась рядом со мной.

— Да, конечно, дорогая, просто восхитительно, — промурлыкал я, наслаждаясь приятным гулом в уставших ногах.

По травам ходить — это, скажу я вам, не по скалам прыгать. Все ноги в кровь собьешь пока сквозь стебли пролезешь. Я лежал и с ужасом представлял себе обратную дорогу домой. Вот, мать ее, садовник нашелся! Я то что думал на поляне обмена? Что возьму этот цветок неухоженный, бутон нераскрывшийся, притащу к себе в нору, воткну в первый горшок попавшийся, да и начну обихаживать., а она при этом с моей лежанки будет мне внимать, открыв рот. А тут такой поворот! Ну, скажите мне на милость, какие танцы на лысой полянке под сенью гибких трав, если мне еще домой через эти стебли вонючие плестись?

Я лежал и тихо закипал. При этом на лице у меня блуждала милая улыбка, должная по моему замыслу обозначать крайнюю степень наслаждения. Я уже собирался сказать: “Классно тут у тебя. Ну, что пойдем теперь ко мне?”, как вдруг Фуксия совершенно неожиданно совершила тихое красивое танцевальное па и коснулась языком моей щеки. Она это сделала так естественно и очаровательно, что у меня перехватило дыхание, а ноги напряглись и приготовились пуститься в пляс. Вот так удача! Никем непуганая пигалица с врождённым талантом танцовщицы. Ну мне повезло, так повезло. Хотя какое там повезло! На ловца и бука бежит. То тонкое, пронзительное, что живет во мне, незримыми щупальцами постоянно выискивает женщин в окружающем мире и манит их, зовет, тащит к неподражаемому, всеми желанному Скоку, божьему сыну. Спасибо, папа. Твоя голубая кровь так и гонит пигалиц со всего света, так и гонит в мои объятия…

Ну, хорошо. Если у вас есть другое объяснение моей фантастической привлекательности — скажите мне.

Вот то-то и оно…

Кто-кто мне отказал?

Да ты что, Одноглазый, она же жирная и ноги у неё волосатые!

А эта просто дура!

К кому?

Когда это я к ней подваливал?

Она же плоская, как доска! Только и может, что красиво ходить туда-сюда, туда-сюда, а пигалицы совсем не для этого нужны.

Побойся богов, Одноглазый, у неё же нос длиннющий!

Она же совершенно косая!

Пальцы короткие!

Язык длинный!

Прыщики подмышками!

Ну эта просто, просто… Да, мать твою, чего ты опять припёрся-то? Не кажется ли тебе, что перечисляешь здесь исключительно страшных пигалиц, с которыми я пытался завести чистую дружбу только из сострадания к ним?

Конечно, если для тебя порядочная и страшная одно и тоже, то я…

Ах, а у меня значит все были непорядочные, да? Ну надо же!

Всё, всё! Хватит, хочешь меня слушать — сиди тихо и не перебивай, а не хочешь, так вали отсюда. На чем это я остановился? Ах, ну да!

Сидим это мы однажды на Совете, обсуждаем чего-то, а у Одноглазого живот прихватило. Дедушка Рэммерих как раз говорил какую-то умность, и вдруг споткнулся на полуслове, сморщился и спрашивает…

Ага, вали давай.

Фу, наконец-то. Ну сколько можно вас просить, не пускайте вы эту заразу сюда, он же только мешает!

Так вот лежу я на этой дурацкой полянке и тихонько обалдеваю от Фуксии, а в голову сами собой лезут разные приятные мелодии.

Между тем, очаровавшая меня пигалица томно изогнулась, улыбнулась глазами и вдруг начала исповедоваться:

— Я долго берегла себя, сама не знала для кого. Не хотела размениваться по пустякам, — “Да, да, да”, горячо поддержал ее я, — все кого-то ждала, подруги смеялись. А я все равно верила, и вот ты пришел. Это моя полянка привела тебя ко мне, — она сквозь слезы грустно улыбнулась мне.

— Что ты плачешь, дорогая, цветочек мой, — забеспокоился я.

— Это от счастья, — Фуксия смахнула слезинки с глаз и легко рассмеялась.

— Давай, что ли, за встречу, — она неожиданно достала откуда-то парочку тонких сухих стеблей и протянула один из них мне, — Да и боязно как-то в первый раз.

Ох уж эти люди Травы, вечно у них какая-нибудь соломка на все случаи жизни найдется. Я никогда не был любителем пожевать травки, но если пигалица просит, да еще такая… и, зажмурившись, я отправил стебелек в рот.

Башню снесло мгновенно. Волной огня вскипятило мозги и расслабляющее тепло разлилось по телу, осев в ногах и руках. Внутри выжженной головы прошел холодный остужающий дождь и задул ветер. Я медленно раскрыл глаза и прислушался к себе. Ощущения были не из приятных. У меня создалось стойкое впечатление, что я — это голова и больше ничего.

“Что за дела?” — хотел поинтересоваться я у Фуксии, в напряженной позе наблюдающей за мной, но издал лишь невнятное мычание.

Внезапно окружающие нас травы ожили, зашевелились, загомонили, и на поляну одна за другой начали высыпать пигалицы Людей Травы. Листик, Пыльца, обе Травинки, Фиалка, и многие другие.

_ Попался, танцор трам-тарарамский, — Пыльца смачно пнула меня в брюхо. Я лишь криво усмехнулся — живот все равно ничего не чувствовал.

— Молодец, дорогуша, — Фиалка обняла свою подружку, — такого буку завалила.

— А он такой, парень ничего, — протянула Фуксия. — Так меня обставил всю, что я аж поплыла.

— О да, это он мастер, — вступила косоглазая Травинка, — про незримую нить меж сердцами говорил? А про вечность? И про годы проходят мимо, тоже говорил? У, поганец! — злопамятная пигалица лихо лягнула меня вбок.

— Ну, что, как кончать его будем, — поинтересовалась Пыльца, — как договорились, или по-моему?

При этих словах я тихонько забулькал, потому как на иное выражение протеста был не способен. Я — то сначала думал, что бабы побалуют маленько, да и вытолкнут взашей. А тут вон оно как повернулось.

— Постойте, девчонки, — радостно засветилась болтливая Травинка. — давайте ему выгрызем все, что надо, да и отпустим. Пущай других пигалиц теперь соблазняет.

— Э, нет, зачем нам лишние неприятности, — не согласился кто-то за моей спиной, — он же очухается, а потом наябедничает.

— А мы ему язык откусим, — жизнерадостно продолжила фантазерка, — пускай себе болтает.

Бабы вокруг меня отвратительно заквакали и стали укладывать мое тело поудобнее, чтобы казнь сподручнее проводить было.

— Поцелуемся, танцорушка? — Пыльца наклонила свою рожу ко мне и потянулась к моим губам.

Липкий страх окончательно обхватил меня, и я, растеряв всю мужественность, бесстыдно замычал:

— Ы! Ы! Ы!

— Смотри-ка, плюется, — отпрянула от меня Пыльца.

Я бешено завращал глазами, пытаясь определить, что там со мной делают остальные, но тут с громким шорохом стебли раздвинулись, и на поляну вывалился Одноглазый. Пигалицы, увидев его, дико завизжали и бросились врассыпную. Завидев меня, учитель выпучил свой единственный глаз, оглушительно крякнул и сплюнул: