Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Сзади и выше них, в незарезервированном секторе, сидела большая группа людей. Они уже швырялись всякими предметами. Бам! Апельсин, пущенный в плешь Оуэна, попал ему в плечо. Он обернулся и посмотрел на них сквозь большие черепаховые очки, но пользы это не принесло.

— На твоем месте я бы надел шляпу, — прозвучал сухой голос Виллиерса.

— Да, пожалуй, это будет разумней, — с напускной беззаботностью сказал Оуэн, возвращая шляпу на голову.

Следом за этим на аккуратную и женственную панаму Виллиерса шлепнулась кожура от банана. Он хмуро обернулся, как птица, готовая долбануть клювом, но при малейшей реальной опасности — улететь.

— Как же они мне отвратительны! — не выдержала Кэт.

Тут их внимание отвлекло появление на противоположной стороне, у входа на трибуны, музыкантов военных оркестров с серебряными и медными инструментами под мышкой. Музыкантов было три группы. Главный оркестр расселся с правой стороны на голых бетонных скамьях, отведенных для местных властей. Одета эта группа была в темно-серую форму с розовой отделкой, так что Кэт едва не показалось, что она не в столице Мексики, а в Италии. Группа с серебристыми инструментами и в светло-желтой форме уселась прямо против нашей троицы на верхних рядах, в то время как третий música[1] потянулся налево, на почти пустой дальний склон амфитеатра. В газетах писали, что будет присутствовать президент. Но в нынешние времена президенты редко посещают бои быков в Мехико.

Оркестры расселись во всем своем великолепии, но играть не начинали. Трибуны были уже заполнены массой народа, но еще оставались свободные ряды, особенно в секторе для официальных лиц. Совсем небольшое пространство отделяло ряд, на котором сидела Кэт, от нависавшей сзади толпы, отчего она чувствовала себя довольно неплотно.

«La musical La musical» — требовательно гремела толпа. Это был Народ, революции были его революциями, и он всегда побеждал. Оркестры были его оркестрами, пришедшими сюда развлекать его.

Но оркестры были еще и военными оркестрами, и это армия одержала победу во всех революциях. Так что революции были ее революциями, и оркестры пришли сюда только для того, чтобы упиться собственной славой.

Música pagada toca mal tono[2].

Дерзкий вопль толпы то затихал, то вновь гремел: «La música! La música!» В нем появилось что-то звериное и неистовое. Кэт навсегда запомнила его. La música! Оркестр не реагировал. Крик превратился в дикий вой: дегенеративная толпа Мехико!

Наконец, независимо от воплей трибун, музыканты в серой с темно-розовой отделкой форме заиграли что-то, похожее на военный марш: стройно, энергично.

— Превосходно! — воскликнул Оуэн. — Действительно превосходно! Первый раз слышу в Мексике хороший оркестр, настоящий оркестр.

Музыка была энергичной, но длилась недолго. Казалось, оркестр едва начал играть, как уже и закончил. Музыканты решительным движением отняли инструменты от губ. Они сыграли, чтобы только показать, на что способны, продемонстрировав это предельно коротко.

Música pagada toca mal tono.

Последовала дразнящая пауза, а затем запели трубы серебряного оркестра. Наконец стрелки часов показали половину или более четвертого.

И тут, после некоего сигнала, средние незарезервированные ряды внезапно вскочили и бросились вниз, занимать зарезервированные места. Словно прорвало плотину, и народ в черных воскресных костюмах хлынул вниз, заполнив все места вокруг нашей изумленной и перепуганной троицы. Все свершилось в две минуты. Без толкотни и ссор. Всякий старался быть исключительно осторожным и внимательным, чтобы невзначай не задеть другого. Не станешь же толкать локтем соседа, у которого пистолет на бедре и нож за поясом. Так что все нижние ряды в одно мгновение заполнил народ, будто вода в наводнение.

Теперь Кэт сидела среди толпы. К счастью, между ее местом и нижним рядом был проход, тянувшийся вдоль всей окружности трибун, так что по крайней мере никто не сидел у нее между колен.

Люди постоянно ходили у ее ног по этому проходу, чтобы сесть рядом с друзьями, но даже не пытались просить у нее позволения пройти. На том же ряду, что и они, через три места от них, сидел польский большевик, знакомый Оуэна. Он наклонился и попросил мексиканца, сидевшего рядом с Оуэном, поменяться с ним местами.

— Нет, — ответил мексиканец. — Я останусь на своем месте.

— Muy bien, Senor, muy bien![3] — сказал поляк.

Представление еще не началось, и люди продолжали бродить, как потерянные дворняги, по проходу ступенькой ниже ног Кэт. Они начали занимать бортик, на который наша компания опиралась ногами.

Какой-то здоровяк уселся точно между колен Оуэна.

— Надеюсь, они не сядут мне на ноги, — встревоженно сказала Кэт.

— Мы им не позволим, — сказал Виллиерс с птичьей решимостью. — Почему ты его не прогонишь, Оуэн? Прогони его!

И Виллиерс свирепо уставился на мексиканца, уютно устроившегося между ногами Оуэна. Оуэн покраснел и неловко рассмеялся. Он не умел никого прогонять. Мексиканец начал оглядываться на троих рассерженных белых.

В следующий момент другой толстый мексиканец в черном костюме и маленькой черной шляпе вознамерился устроиться у ног Виллиерса. Но Виллиерс опередил его. Он быстро сунул ноги под опускающийся зад, так что человек уселся на жесткие башмаки Виллиерса и в тот же момент почувствовал руку, спокойно, но решительно толкающую его в плечо.

— Нет! — говорил Виллиерс с отчетливым американским акцентом. — Сюда я ставлю ноги! Убирайтесь! Убирайтесь же!

И продолжал спокойно, но настойчиво толкать мексиканца в плечо, прогоняя его.

Мексиканец приподнялся и оглянулся, яростно уставившись на Виллиерса. Налицо было физическое насилие, и единственным ответом обидчику была смерть. Но лицо молодого американца было столь холодно и непроницаемо, лишь в глазах горел первобытный, птичий огонь, что мексиканец пришел в замешательство. И в глазах Кэт сверкало ирландское презрение.

Человек пытался побороть комплекс неполноценности, свойственный городским мексиканцам. Он забормотал по-испански, объясняя, что хотел присесть только на минутку, а потом присоединиться к приятелям, — и махнул рукой в сторону нижнего ряда. Виллиерс не понял ни слова, но повторил:

— Мне нет дела до ваших объяснений. Я сюда ставлю ноги, и вы тут не сядете.

О, колыбель свободы! О, царство вольницы! За кем из двух свободных людей останется победа? Толстяк ли волен будет сидеть меж ног Виллиерса или Виллиерс — ставить ноги где хочет?

Есть разные степени комплекса неполноценности. У мексиканца-горожанина он был очень силен, что делало его особенно агрессивным, когда в нем пробуждали этот комплекс. По этой причине захватчик неожиданно всею своей тяжестью опустился задом на ноги Виллиерсу, и пришлось Виллиерсу с отвращением выдернуть из-под него ноги. Лицо молодого человека побелело у ноздрей, в глазах вспыхнул отвлеченный, истинно демократический гнев. Он еще решительней толкнул в толстые плечи, повторяя:

— Убирайтесь! Убирайтесь! Вы здесь не будете сидеть.

Мексиканец, утвердивший свое право на место тяжелым задом, не обращал никакого внимания на толчки.

— Какая наглость! — громко сказала Кэт. — Какая наглость!

Она свирепо посмотрела на толстую спину, обтянутую кургузым пиджаком, похожим на изделие дамской портнихи. Как может воротник мужского пиджака выглядеть таким кустарным, таким en famille[4]!

Тонкое лицо Виллиерса с застывшим, отрешенным взглядом походило на череп. Он собрал в кулак всю свою американскую волю, лысый орел северных штатов растопорщил перья. Парень не должен сидеть здесь. Но как его прогнать?

Молодой человек готов был уничтожить черного, как жук, врага, и Кэт собрала всю свою ирландскую злость, чтобы помочь ему.

вернуться

1

Оркестр (исп. — Здесь и далее прим. пер.).

вернуться

2

Оплаченная музыка не задевает (исп.).

вернуться

3

Очень хорошо, сеньор, очень хорошо! (исп.)

вернуться

4

Здесь: домашнего пошива (фр.).

2
{"b":"590054","o":1}