Этот домик дровосека служил немцам штаб-квартирой на время поисков пропавшего пилота.

Мадам Лабаш тоже совсем не походила на Белоснежку. Она была маленькой, беззубой, с двумя рыжими косичками, уложенными вокруг головы, и с невзрачной, как у серой мышки, мордочкой. И, что очень странно, из-под юбки у нее выглядывали сапоги с острыми шпорами. На коленях она крепко держала совершенно новую сумку.

Женщина жила в нескольких километрах отсюда. В ее лачуге стоял застарелый запах псарни. Три года назад она дала бесплатный приют всем лошадям, чьи владельцы уезжали из этого края в так называемую «свободную зону». Мадам Лабаш держала лошадей около амбара и одну за другой продавала мяснику в Дрё. С каждым годом из-за нехватки мяса цены увеличивались вдвое.

Один из солдат вышел вперед. Он переводил командиру на немецкий.

— Дама подтверждает, что слышала шум мотора.

Командир что-то прорычал в ответ. Из-за этой бабы они уже потеряли двадцать минут. Она говорила, что у нее есть важные сведения, потребовала вина, долго расправляла юбки, а потом завела длинный рассказ о своих делах и о том, как она нуждается в сене.

— Мои бедные лошадки питаются одним воздухом.

— Лейтенант Энгель, — объяснил переводчик, — напоминает вам, что в рождественскую ночь три самолета в течение часа преследовали четвертый и абсолютно все в радиусе пятидесяти километров слышали шум по крайней мере одного мотора. Лейтенант также предупреждает, что сеном не торгует.

— Насчет шума в рождественскую ночь лейтенант абсолютно прав, — любезно улыбаясь, сказала Лабаш. — У меня дюжина лошадей, и они той ночью глаз не сомкнули. Что касается сена, мы еще к этому вернемся. Он прав, я сижу без сена с самого начала зимы. Вижу, господин разбирается в лошадях…

Она хитро улыбнулась лейтенанту, как сообщнику, и поправила свои рыжие волосы.

— Но я сообщаю вам эту информацию совершенно бескорыстно. И даже не буду рассказывать о моих проблемах с соседом, у которого целая тонна сена, а он не хочет продать ни былинки — все это вас не интересует. Не стану также рассказывать, что за люди к нему тайно ходят, в какие часы, как часто и все остальное… Нет, политика — не мое дело.

Солдат сомневался, стоит ли переводить эту болтовню. Его командир медленно поглаживал воротник кителя, стараясь держать себя в руках.

Мадам Лабаш продолжала:

— Я бы не пришла сюда, если бы хотела рассказать об этом или о самолетах в Рождество. Если идти по короткой дороге, то от моего дома это будет минут сорок пять. А если по длинной, через все леса и болота от самой Лягушачьей топи, то уж не меньше часа. Я по другому вопросу.

— Мадам, — прервал ее переводчик, — советую вам действительно говорить короче…

— Куда уж короче, молодой человек! Я все хочу перейти к делу, но вы без конца меня перебиваете. Я честная женщина и помогаю чем могу!

Половицы скрипели под ногами солдат. Они заняли этот домишко посреди леса наутро после Рождества. Отсюда они отправились на розыски пилота и упавшего самолета. И вернулись ни с чем. Большая часть леса была заболочена, что затрудняло поиски. Самолет и пилот бесследно исчезли.

Эта лошадница была для немцев последней надеждой. Но стало ясно, что толку от нее не будет. В тот момент, когда ее уже собрались выпроводить за дверь, она выдержала паузу и торжественно объявила:

— А говорю я вам, господа, о шуме мотора, который слышала сегодня ночью.

— Что вы сказали?

— Переводите!

Солдат перевел. Лейтенант тут же перестал раскачиваться взад-вперед за столом.

— Сегодня ночью? — спросил переводчик.

— Да, месье, — подтвердила Лабаш, нежно поглаживая сумку, словно любимого кролика.

— Это был большой самолет?

— Нет.

— Мадам, — сказал молодой солдат, наклоняясь к ней, — вот уже три ночи, как по здешним дорогам ездят наши машины.

— Я это прекрасно знаю.

— Вы перепутали шум от их моторов с шумом самолета, — пробормотал он. — Самолет упал еще в рождественскую ночь…

Лейтенант старательно произнес два слова по-французски с сильным акцентом:

— Где доказательства?

— Доказательства, — машинально повторил переводчик.

Она пожала плечами.

— Для этого надо пойти ко мне домой. Там все и увидите.

— Самолет находится в вашей спальне, мадам Лабаш?

— Не совсем. В моем амбаре.

Наступило тяжелое молчание. Женщина постукивала шпорами по полу.

Лейтенант вздохнул. Он не испытывал к ней никакого доверия, но именно это его и утешало. Он понимал, что оккупанты могут рассчитывать лишь на людей определенного сорта — лицемерных и двуличных — и должны поощрять тех, кто оказывает им содействие. Озлобленность, зависть, трусость — все эти качества лейтенант ненавидел, и все они теперь были на вес золота.

— Самолет упал прямо перед моим домом, — продолжала мадам Лабаш. — Я всюду потушила свет: пусть думают, что ферма заброшена. Лошадей я оставила в подлеске. А утром обнаружила, что самолет спрятан в амбаре.

— А пилот?

— Пилота не было.

Лейтенант раздавал приказы. Надо было кого-то туда послать. Отрядили одного солдата. Лабаш хотела напомнить о сене соседа, но поняла, что момент не самый подходящий. Лейтенант уже склонился над картой.

Так она и вышла: в сапогах, с сумочкой в компании приставленного к ней солдата.

А лейтенант остался со своими людьми. Он показывал им на карте участок посреди леса, в восточной части района. Тридцать гектаров сплошных болот. Нужное место, несомненно, находилось именно там.

Ванго вошел в дом. Внутри ужасно воняло, но на ферме явно кто-то жил. На полу у печки валялся желтый соломенный тюфяк. На веревке сушилась одежда, а на каменной плите, служившей столом, лежал кусок засохшего хлеба, молоток и кожаный хлыст.

Ванго потрогал хлыст. Также он нашел две новые подковы и гвозди.

Лошадь. Вот кто может его спасти.

Он вышел. Поодаль стоял амбар. Куски черепицы откололись от крыши и валялись в траве. Может быть, он найдет там лошадь. До места, где предположительно разбился самолет Пола, было еще несколько километров. И обследовать леса и болота лучше всего на лошади.

Ванго уже подходил к амбару, когда в лесу метрах в ста позади него послышалось конское ржание. Он повернулся и побежал к опушке.

Привязанные к дереву лошади прижимались друг к другу и напоминали гроздь воздушных шаров. На вид их было не меньше дюжины. Давно ли они тут? Выглядели лошади истощенными. Ванго подошел к той, которая особенно пристально на него смотрела.

Он решил отвязать лошадь, но веревка никак не поддавалась. У Ванго не было ножа, и он потратил массу времени, распутывая хитроумные узлы. Только у маньяка могло хватить терпения так привязать несчастных животных. Наконец поддался последний узел.

Остальные лошади грустно смотрели на счастливую избранницу. Ванго отвел ее на ближайшую прогалину, поросшую травой. Ее товарки нервно заметались. Ванго ласково поговорил с лошадью и сел на нее верхом. Она не сопротивлялась, жадно поедая сочную траву. Из веревки Ванго связал подобие уздечки. Лошадь, похоже, пришла в себя и отлично слушалась ездока. Можно было трогаться.

Но, встретив взгляды привязанных лошадей, Ванго передумал и направил лошадь обратно к амбару. Он надеялся найти там топор или серп, чтобы освободить всех сразу. Кобыла под ним радостно гарцевала. Было видно, что в молодости она часто ходила под седлом. Дверь амбара казалась запертой. Но в одной из стен зияла дыра, и Ванго устремился туда. Лошадь и всадник одновременно пригнулись перед притолокой. Выпрямившись, Ванго увидел в полутемном амбаре самолет.

Это был маленький белый биплан. Ничего общего с двухмоторным бомбардировщиком «Уитли», который выбрасывал парашютный десант с двухсотметровой высоты. Ванго неотступно думал о Поле. Где он? Куда исчез? И откуда здесь этот самолет с девственно белыми крыльями, без единой царапины? Юноша медленно обошел биплан. Вдали жалобно ржали привязанные лошади.