Тимоте де Фомбель
Ванго
Книга вторая
Принц без королевства
1918 год. Трехлетний Ванго выброшен волнами на берег одного из Эоловых островов близ Сицилии вместе со своей няней — Мадемуазель, которая утверждает, что ничего не помнит. Он растет на острове, вдали от мира, лазая по утесам среди птиц.
В десятилетнем возрасте он обнаруживает в скалах соседнего островка невидимый монастырь, который основал монах Зефиро, чтобы укрыть там от мафии и кровожадных диктаторов несколько десятков человек. Однако четыре года спустя, когда Ванго заявляет, что тоже хочет стать монахом, Зефиро изгоняет мальчика из монастыря, приказав ему сперва повидать мир и лишь потом посвятить себя Богу.
Таким образом, Ванго проводит 1929 год в составе экипажа дирижабля «Граф Цеппелин», рядом с командиром Хуго Эккенером; там же он встречает юную девушку Этель, которая путешествует вместе с братом. Но, едва столкнувшись с внешним миром, Ванго чувствует, что судьба ополчилась на него: какие-то неведомые силы охотятся за ним, желают ему смерти и надолго разлучают с Этель.
Проходит несколько лет, и в тот самый момент, когда Ванго готовится принять сан священника перед собором Парижской Богоматери, его обвиняют в убийстве, которого он не совершал. На него снова начинается охота. Теперь его преследует еще и комиссар Булар со своими людьми. Отныне Ванго обречен скитаться по всей Европе, тщетно пытаясь понять, отчего судьба так жестока к нему.
Отец Зефиро тоже покидает монастырь, чтобы расправиться с торговцем оружием Виктором Волком. Тогда он выполнит обещание, которое двадцать лет назад дал троим друзьям в окопах Вердена.
В вихре событий Ванго наконец узнаёт, почему трехлетним ребенком он очутился на Сицилии: три бандита под предводительством некоего Кафарелло убили его родителей на их собственной яхте у Эоловых островов. В живых остались только Ванго и его воспитательница. Кафарелло потопил яхту, после чего бросил своих пособников и исчез, захватив большую часть загадочных сокровищ, найденных на борту.
Ванго снова отправляется в странствие, чтобы раскрыть тайну своей жизни.
…Душа моя, как дорогой рояль, который заперт и ключ потерян.
Антон Чехов. Три сестры
Часть первая
1
В начале всего
Лейкхерст, Нью-Джерси, 1 сентября 1929 г.
Прямоугольная прогалина из примятых колосьев напоминала ложе с балдахином.
Они лежали рядом, почти вплотную. С четырех сторон их обступали золотые колосья. Куда ни глянь, всюду простирались бескрайние поля созревшей пшеницы, тянущейся к солнцу. А в паре километров от них виднелся неподвижный дирижабль, похожий на серебристую каплю среди зеленой травы.
Ей было около двенадцати лет, ему — четырнадцать. Минуту назад она бежала за ним через пшеничное поле, и колосья смыкались за их спинами.
— Уходи! — кричал он.
Она никак не могла понять, куда он бежит.
И вот теперь они лежали, приникнув к земле, лицом к лицу. Она плакала.
— Мы что, прячемся? Зачем?
Ванго прижал два пальца к губам Этель.
— Тихо! Он там… Он охотится за мной.
Колосья даже не шелестели. Царила мертвая тишина. Но воздух пронизывала какая-то неслышная, тягучая нота — голос лета или, быть может, песнь солнца. Ванго смотрел на девочку безумными глазами.
— Объясни, что случилось? — прошептала Этель.
Высохшая земля впитала ее крошечную слезинку.
— Там же никого нет… Ванго, я тебя не узнаю. Что с тобой?
Этель была знакома с ним всего двадцать дней, но ей казалось, что их встреча — начало всему и что он первый человек, которого она по-настоящему узнала.
Двадцать дней. Целая вечность, проведенная вместе. За это время они успели совершить кругосветное путешествие.
Поглощенные друг другом, они начисто забыли о других пассажирах «Графа Цеппелина», о толпах зевак на каждой стоянке, о газетчиках со всего света, которые описывали приключения огромного дирижабля, о фотографах, ослеплявших вспышками магния всех вокруг…
Им чудилось, будто все это время они летели вдвоем. От Нью-Йорка до Германии, а потом, без единой остановки, до Японии. Побродив пять дней по запутанным улочкам Токио, они в три дня перемахнули Тихий океан, пересекли, в рое маленьких самолетиков, залив Сан-Франциско в лучах заката, посетили, под бурные овации зрителей, Лос-Анджелес и Чикаго и, наконец, высадились в Лейкхерсте, близ Нью-Йорка.
Всего этого хватило бы на целую жизнь. Или даже на две жизни, слившиеся воедино.
— Умоляю тебя! — выдохнула она. — Скажи, чего ты испугался? Я помогу…
Ванго снова прикрыл ей рот ладонью. Ему показалось, что он услышал щелчок — как будто кто-то взвел курок.
— Он здесь.
— Кто?
Этель перевернулась на спину.
Ванго стал совсем другим.
Еще три недели назад они не знали друг друга. Познакомились в небе над Нью-Йорком, в первую ночь полета. Как же Этель хотелось вернуться туда и бесконечно переживать все, что было, секунду за секундой, начиная с первых слов:
— Ты что, вообще не говоришь?
Конечно, она молчала. Таков был ее ответ на все вопросы, которые ей задавали последние пять лет. Взяв стакан с водой, она просто отвернулась к окну. Они летели на сто метров выше самых высоких небоскребов — сверкающих столпов света посреди ночной тьмы. Этель даже не поинтересовалась, кто он такой.
— Я знаю, что ты здесь вместе с братом, — сказал Ванго. — Ты никогда не говоришь с ним. А ведь он так заботится о тебе.
На этот раз она повернула голову, и он увидел ее внимательные зеленые глаза.
Все пассажиры давно спали. Она пришла, чтобы выпить воды, и наткнулась на этого паренька, сидевшего в полутемной тесной кухоньке дирижабля. Он чистил картошку. Значит, работал здесь поваренком.
Этель подошла к двери, собираясь вернуться к себе в каюту. И услышала за спиной:
— Если не сможешь заснуть, знай: я всегда тут и меня зовут Ванго.
Эти слова удержали ее на месте. Она повторила их про себя.
«А если я засну, будет ли он еще называться Ванго?» — подумала она. И снова взглянула на него, почти против воли. Она увидела, что он придает форму идеального восьмигранника каждой картофелине, как драгоценному камню. А главное, она поняла: Ванго не похож ни на кого из знакомого ей доселе мира.
Дирижабль уже летел над морем. От Манхэттена остался только светящийся ореол.
Ванго сказал:
— За свою жизнь я тоже произнес очень мало слов. Твое молчание развязывает мне язык.
Она улыбнулась и вышла из кухни, но эта улыбка выдала ее.
Потому что… да, всего через несколько минут она вернулась. Села на какой-то ящик, сделав вид, будто не замечает Ванго. А он напевал песенку на незнакомом языке.
Теперь юноша уже и не помнил, какими рассказами заполнил ту ночную тишину. Знал только, что проговорил до самого утра. Может быть, он начал с картошки, которую чистил. Эта картошка — вареная, тушеная, жареная, тертая, взбитая в пюре — зачаровывала его. Иногда он даже запекал ее, обмазав глиной, а потом раскалывал оболочку камнем. От картошки он, видимо, плавно перешел к яйцу, а от него — к курице и вообще ко всему, что связано с птичьим двором, огородными запахами и лавкой пряностей, ко всему, что, созрев, по осени со стуком падает с фруктовых деревьев. Он описывал треск расколотых каштанов, шипение грибов на сковороде. Она слушала. Он дал ей понюхать баночку со стручками ванили, и, когда она поднесла ее к лицу, наконец-то услышал первый звук из ее уст — что-то вроде невнятного стона, какой издает ребенок, повернувшись во сне.
С минуту они молча глядели друг на друга. Она казалась удивленной.
Ванго продолжал говорить. Позже он заметил, что стручки ванили заставили девочку прослезиться и даже пряный запах дрожжевого теста на кухонной доске пробудил в ней какие-то воспоминания.