— Вы знаете кого-нибудь из пассажиров? — спросила она Пюппе.

— Практически никого. Вы заметили тех двоих, которые притворяются, что не смотрят на вас?

— Нет.

— И вы не замечаете, что здесь все смотрят на вас?

— Нет.

— Женщина в курительной комнате — все равно что негр в немецком дирижабле. Это выглядит так же странно.

Жозеф Пюппе разбудил любопытство Этель. Она слушала его очень внимательно.

— Например, эти двое, которые смотрят на вас чаще других: я уже долго за ними наблюдаю.

— И кто же они такие?

— Представляются норвежцами.

Она окинула их быстрым взглядом. Пюппе почти докурил сигару.

— Вы хорошо знаете Норвегию? — спросил он.

— Нет.

— Я тоже. А жаль. Впрочем, и они не знают.

— Как это?

— Думаю, они никогда не были в Норвегии.

— Почему?

— Потому что они говорят по-русски.

Он отмахнулся от дымного облака, как будто перелистнул страницу. Этель сосредоточенно слушала.

— Я измолотил одного русского в девятнадцатом году на ринге в Бельгии. Клянусь вам, он говорил на том же самом языке, что и они.

— Измолотили?

— Да, сделал из него отбивную.

Зефиро четыре раза негромко постучал в переборку каюты. Дверь открылась. Они с Эскиролем сжали друг друга в объятиях.

— Ненормальный! — сказал Эскироль. — Ты понятия не имеешь, на что нас толкаешь.

— Но ведь мы с тобой поклялись.

Оба помнили о проекте «Виолетта», родившемся в рощице близ деревни Фальба. Тогда, в разгар войны, четверо друзей дали друг другу клятву. Итальянский капеллан, немецкий летчик, французский доктор и стрелок-пехотинец с Берега Слоновой Кости.

— Виктор Волк здесь?

— Вальп здесь, — поправил его Эскироль.

Зефиро кивнул.

— Мне наплевать, как его сегодня зовут.

— Он в своей каюте, внизу. Двое телохранителей по очереди сидят при нем. Он вообще не выходит. Еду ему приносят в каюту.

— А что Эккенер?

— Думаю, все прошло не так уж плохо. Сущий анекдот. Вальп пожал ему руку. Могло быть и хуже, ты ведь отказался посвятить Эккенера в наш план.

— Он бы не стал играть в нашу игру.

— Кто знает, Зефиро…

— Виктор прячется в той большой каюте в глубине гондолы?

— Да. Одна семья с тремя детьми очень хотела занять эту каюту, но я ее отвоевал. Все остальные в его коридоре свободны.

— А как насчет стюарда?

— Ему запрещено входить и к нам, и к нему. Он предупрежден.

— Хорошо.

Эскироль посмотрел Зефиро прямо в глаза.

— Когда это произойдет? — спросил он.

— В последнюю ночь, перед приземлением. Где Жозеф?

— С твоей стороны было неразумно выдавать его за воротилу, промышляющего тяжелым вооружением. Это безумие.

— Ты мог предложить кого-то другого?

— Пюппе хорошо известен своей миротворческой деятельностью.

— Где он? — снова спросил Зефиро.

— Он следит за вторым телохранителем в курительной комнате. Теперь, когда ты вылез из рояля, я могу отпустить старину Пюппе.

Эскироль пошел к двери.

— Принеси мне поесть, — попросил Зефиро.

Он растянулся на полу и закрыл глаза.

— Ты не хочешь лечь в постель?

— Я монах, Эскироль. Я сплю либо на полу, либо в рояле.

Увидев в дверях курительной Эскироля, Пюппе встал.

— Кажется, за мной пришли.

Он взял руку Этель и склонился так низко, что коснулся ее лбом.

— Спокойной ночи, мадемуазель.

Некоторые пассажиры смотрели на них осуждающе.

Пюппе был в восторге. Он знал, что прошлым летом великий немецкий боксер Макс Шмелинг, уложивший в двенадцатом раунде негра из Алабамы Джо Луиса, возвращался в Германию на этом же самом «Гинденбурге». Для нацистов его триумфальное возвращение стало символом превосходства арийской расы.

Пюппе, улыбаясь, слегка поклонился присутствующим и вышел.

Этель оставалась в курительной еще несколько минут и успела рассмотреть обоих норвежцев. Теперь они демонстративно повернулись к ней спиной. Она заметила, что они принесли напитки с собой: в их металлических фляжках могло быть только молоко, так брезгливо они морщились при каждом глотке.

Первый был здоровенный бородатый детина с бритой головой. Он все время молчал. Второй заметно нервничал и курил одну сигарету за другой, скручивая их на колене и набивая светлым табаком. Он что-то тихо говорил своему товарищу, и тот согласно кивал при каждой паузе.

Проходя мимо них к двери, Этель заметила, что на горлышках обеих фляжек выгравирован медведь с оскаленной пастью.

С утра поднялся северо-западный ветер. Капитан Прусс решил взять курс на Северную Атлантику. Таким образом, дирижабль шел против ветра. Предстоял очень сложный полет, но пассажиры об этом даже не подозревали. «Гинденбург» уже не раз показал свою надежность при любой погоде. Но капитану Пруссу не удалось скрыть озабоченность от экипажа. Он не засиживался за обедом и проводил много времени в своей рубке. Дирижабль опаздывал. Прусс знал, что среди пассажиров обратного рейса будет немало англичан, которые рассчитывают прибыть в Европу на следующей неделе, чтобы увидеть коронацию Георга VI. Опоздание было крайне нежелательным.

Расстроенный рояль только ухудшал ситуацию. Музыка могла бы немного снять напряжение. Несколько месяцев назад капитан Леман дал полуторачасовой концерт, во время которого все и думать забыли о бушевавшей грозе.

Вечером второго дня Эскироль постучал в дверь каюты Венсана Вальпа. Она находилась в конце коридора, который тянулся до самого киля дирижабля. Это была одна из немногих кают с окном наружу, а главное, только в ней хватало места для четырех коек.

— Кто там?

Вопрос был задан через дверь.

— Это я, — сказал Эскироль.

Дверь приоткрылась, и охранник спросил:

— Что вам нужно?

— Я хотел бы пригласить месье Вальпа выпить со мной в кают-компании.

Эскиролю было необходимо хоть на несколько минут выманить из каюты ее обитателей, чтобы изучить обстановку, перед тем как Зефиро приступит к операции.

— Нет, — буркнул Вальп, не подходя к двери. — Мне не хочется пить.

— Он не желает выходить, — пояснил охранник.

— У нас есть бутылка шампанского, которую командир Эккенер оставил специально для нас.

— Пейте без меня.

Дверь захлопнулась.

Эскироль вернулся к Зефиро, который ждал в каюте на диванчике вместе с Пюппе.

— Он не выйдет.

Переодевшийся во все темное Зефиро был в полной боевой готовности.

— Тогда я займусь им прямо в его логове. Устройте так, чтобы они были там все втроем.

— Я думал, тебе нужен только Виктор.

— Нельзя, чтобы они забили тревогу до того, как цеппелин приземлится в Лейкхерсте.

И Зефиро положил перед собой парабеллум с тремя патронами.

В час ночи с 5 на 6 мая 1937 года в небе над Северной Атлантикой произошло нечто совершенно необъяснимое.

Этель лежала на койке, с которой все это время почти не вставала. Глаза ее были открыты. Она не спала с самого первого вечера на дирижабле. Булар предупреждал: однажды Ванго позовет ее на помощь, но будет поздно. Сердце ее сжималось, она думала только о нем.

Внезапно раздались звуки музыки.

Кто-то играл фугу Баха, и рояль звучал превосходно.

Этель села и прислушалась. Потом встала, надела пальто прямо на ночную рубашку и вышла в коридор. Отовсюду бежали пассажиры: они спешили в салон. Там за роялем сидел капитан Леман, его руки порхали над клавиатурой.

Видимо, какой-то скучающий путешественник, прежде чем пойти спать, от нечего делать нажал на клавишу. И выяснилось, что рояль в полном порядке.

Что же случилось? Как могло произойти такое чудо? Никому и в голову не пришло, что рояль просто освободили от начинки весом в восемьдесят килограммов. Кто-то уверял, что нашел между струнами четки из оливкового дерева. От этой истории веяло тайной.