Результат оказался плачевным. Этель была ослепительна. Новобрачная даже закатила Тому скандал из-за этой девицы в индийском наряде изумрудного цвета и с серебряными колокольчиками на лодыжках. Вечером на балу за Этель ухаживали двое кузенов Кэмеронов. Первый, после одного-двух танцев, расплакался в вестибюле на плече у матери. Второму повезло немного больше: Этель позволила ему взять себя под руку. Она завела его в лес и бросила там. Он вернулся только к полудню. В это время Этель была уже в Глазго и смотрела, как взлетают самолеты.

Лишь немногие знали, что ее высокомерие и дерзость, ее воля и скрытность объяснялись не только характером. Пол, Мэри и Кротиха понимали, какое отчаяние обуревает Этель. Последние шесть лет вся ее жизнь была гонкой по краю пропасти.

Пол много раз пытался заговорить с ней о смерти Ванго. Однажды вечером, разыскивая сестру по всему замку, он нашел ее в ванной комнате. В руке она сжимала голубой платок, который когда-то сняла с обугленного тела на лугу в Лейкхерсте. В ответ на слова брата она только холодно улыбнулась его отражению в зеркале и яростно замотала головой, как будто он был неспособен что-либо понять в этой чудовищной истории, почувствовать полную бессмысленность ее жизни. Все страдальцы высокомерны и полны презрения к окружающему миру. Может быть, они боятся, что, утешившись, лишатся всех воспоминаний.

Ночь, прошедшая в блужданиях по улицам Лондона, все-таки не стала худшей рождественской ночью из всех, что выпали на долю девушки после смерти родителей. А ведь Этель было из чего выбирать. Нет, эта ночь была скорее приятной. Этель играла в прятки с солдатами, которые следили, чтобы во время воздушной тревоги все были в укрытии. Она не боялась вражеских снарядов. Однако она с теплотой вспоминала несколько ночей в начале войны, проведенных в бомбоубежище. Люди рассказывали друг другу истории, сидели рядом с соседями, с которыми до сих пор даже не здоровались на лестнице. Этель ценила эти минуты человеческой близости. Она видела, что окружающим дорога ее жизнь. Но однажды вдруг поняла, что дорожить нечем. Объясняя это Полу, она произнесла странную фразу: «Разве песок на берегах укрывают от дождя?»

В тот день она решила, что не побежит в укрытие, когда завоет сирена.

Внезапно Этель забрела в какой-то тупик и за баррикадой из мешков увидела троих солдат. Она узнала одного из них и поспешно отвернулась.

— Этель!

Это был Филипп, друг ее брата. Она бросилась бежать вдоль кирпичной стены. Филипп перепрыгнул через мешки.

— Этель, тебя всюду ищут!

Этель свернула в первый попавшийся переулок. Она отлично знала, что ее ищут. Потому она и решила исчезнуть. Но на этих безлюдных улицах было невозможно затеряться. Филипп видел, как она скрылась за углом. Совсем низко над крышами пролетел самолет. Этель уже не слышала Филиппа. Она поднялась по ступенькам, прошла между зданиями и вышла на другую улицу. Здесь и справа и слева стояли патрульные, и деваться было некуда. Голос Филиппа снова зазвучал где-то поблизости. Она нерешительно шагнула вперед. И тут опять завыла сирена. Через несколько секунд повсюду стали распахиваться двери. В окнах вспыхнул свет. Воздушная тревога закончилась.

Десятки людей высыпали на улицы. Этель смешалась с толпой. Она видела, как бедняга Филипп с раскрасневшимся лицом озирался, высматривая ее. Они были давно знакомы, он учился в университете вместе с Полом. Этель знала, что у него уже трое или четверо детей, и он казался ей очень старым.

Она отправилась в гостиницу.

Подойдя к зданию, она увидела за шторами своего номера две беспокойные тени. Она стала ходить взад-вперед по мостовой, пряча озябшие пальцы поглубже в рукава и притопывая каблуками. Ее клонило в сон, а тут еще пошел снег.

Этель хотела покоя.

Звонарь Симон поджаривал хлеб на углях в маленькой печурке, прямо под колоколом, а Ванго наблюдал, как ловко он управляется. Толстые пальцы Симона не боялись раскаленных углей и щелчками раздвигали их, чтобы хлеб не подгорел.

Звонарь улыбнулся.

— Мы всегда встречаемся накануне важных событий. Надо тебе заходить почаще.

Он передвинул ближе к огню две глиняные миски с бульоном, которые ждали своей очереди у печки.

— Ты помнишь, как оказался здесь первый раз?

— Да, — ответил Ванго.

Он не забыл, как взбирался по фасаду собора на глазах у парижской толпы.

— А через неделю мы с Кларой поженились, — сказал Симон. — И епископ благословил нас в ризнице всего за пять минут.

Звонарь протянул Ванго горячую миску и кусок хлеба с маслом.

— Когда ты пришел во второй раз, — продолжал он, — вид у тебя был потерянный. Это было перед войной, в тридцать седьмом году. А спустя неделю родилась моя дочь.

— Я и не знал.

— Ты провел здесь по крайней мере две ночи. Говорил, что тебе нужно кого-то найти…

— Кротиху.

— Точно. И что после этого ты исчезнешь навсегда.

Симон отпил бульона.

— И вот ты снова здесь.

— Не очень-то я держу свое слово.

— Вчера я как раз думал о тебе и ждал твоего прихода.

Ванго удивленно взглянул на него. Симон гордо пояснил:

— В январе у нас ожидается одно важное событие.

— Правда?

— Еще один ребенок. Клара сейчас у своей матери в Ла-Бурбуль.

— Поздравляю.

— Каждый раз, когда мы со дня на день ждем ребенка, появляешься ты!

Ванго улыбнулся.

— Я спокоен, — сказал Симон, — пусть даже родится вторая девочка. К колоколу подсоединили механизм, и после меня звонарей уже не будет. Так что две девочки — это очень даже неплохо…

Он обмакнул кусок хлеба в бульон и прибавил:

— К тому же девочки меньше пачкают одежду.

Ванго рассеянно кивнул. В башню собора проскользнул ветерок.

— Я не спрашиваю, что ты делаешь в Париже.

— И правильно, — сказал Ванго.

— Можешь жить здесь, сколько захочешь. Мне будет приятно.

Они смотрели на затухающее пламя в печи. Глаза Симона вдруг заблестели.

— Помнишь, как я спрятал тебя в шпиле?

— Помню.

— А жандармы и знать не знали, что он полый!

Они сидели по обе стороны от огня, завернувшись в одеяла. Висящий над ними колокол был едва виден в темноте.

— Я останусь до последнего вечера декабря, если вы не против, — сказал Ванго. — Мне надо кое-что подготовить. Иногда сюда будет приходить Кротиха. А потом я действительно уйду.

— Правда? Навсегда? — спросил Симон.

Ванго не ответил.

— Ну и ладно, — пробормотал звонарь, — я все равно не собирался заводить много детей.

Во тьме порой было слышно, как голуби хлопают крыльями. Каждый звук усиливался, отражаясь от бронзового колокола.

Ванго думал о считанных днях, которые оставались до новогоднего ужина.

Спать ему пришлось недолго. В половине пятого утра его разбудила Кротиха, которая пробралась сюда по крыше второй башни.

— Ванго…

— Эмили?

— Да, это я. Он спит?

— Прислушайся.

Они услышали ровное, спокойное дыхание. Симон спал.

— Есть новости? — спросил Ванго.

— Я ездила передать документы Сезару. В ставне для нас было оставлено письмо. Французского агента из Лондона удалось спустить на парашюте. Его кодовое имя — Шарло.

— Он сейчас в Ла-Бланш?

— Нет. Он звонил Сезару из какой-то деревни.

Никто не знал Сезара в лицо, не знал, кто он такой. Он был известным человеком, и его нельзя было подставлять.

— Шарло спрыгнул вовремя — сразу после этого самолет был сбит немецким крейсером. Шарло видел, как он упал.

Ванго резко выпрямился.

— Самолет рухнул в лесу неподалеку от деревушки Морн. Пилота считают пропавшим без вести.

— Он мог выжить?

— Маловероятно. Сезар не велел ничего предпринимать. Немцы сразу начнут прочесывать местность. Кроме того, там сплошные болота. Даже если он выжил, ему будет трудно оттуда выбраться.

Ванго помнил, как прятал английских летчиков. Сложнее всего было переправить их потом на родину. Каждый англичанин был для нацистов ценным трофеем.