Но это я сейчас, задним умом, понимаю, что всё, что Бог ни делает — к лучшему. А тогда, видя, как терзают мои стихи, написанные кровью молодого сердца, умевшего (и даже любившего!) страстно страдать (за что меня обвинили чуть ли не в сатанизме), глядя на то, как трусливо самоустранились в этой травле (а кое-где её и с удовольствием поддерживают) мои земляки-поэты из Оренбуржья — Курушкин и Демурин, я в отчаянии подумала о том, что выход мне, теперь, пожалуй, только один… Потому что мнение Юрия Кузнецова о моих стихах, хоть он ещё и не высказывал его, так как он выносит его после всех «прений», мне заведомо известно: Кузнецов не принял меня год назад в Союз писателей России.

За мои стихи тогда вступился только поэт из Самарской области Евгений Семичев, с которым я на тот момент едва-едва была знакома. Но его голос в защиту моих стихов потонул в дружном хоре обвинителей… В общем, тучи сгустились донельзя над моей буйной головушкой, но я решила выпить сию горчайшую чаша до дна и выслушать «приговор» Кузнецова, не суливший, судя по азарту однокашников, мне ничего хорошего. Каково же было моё изумление, когда Кузнецов в своей речи (до этого, давая вволю высказываться своим семинаристам, он не проронил ни слова) сразу отмёл все обвинения меня в сатанизме. «Нет, никакой это не сатанизм, это просто ярко выраженный поэтический темперамент», — сказал Кузнецов к моему огромному удивлению. Но глядя, как надеждой загорелись мои глаза, Юрий Поликарпович тут же добавил педагогическую «ложку дёгтя» в этот мёд: «Вы не всегда владеете своим темпераментом, Диана, это плохо, это недостаток мастерства, а вам пора становиться мастером, для этого есть все задатки…» У меня закружилась голова и всё поплыло вокруг. Остальное я помню смутно, потому что очнулась окончательно только на кухне в общежитии, чистя картошку для супа. Заглянул один из моих сокурсников с семинара прозы и, уважительно глядя на меня, протянул: «Поздра-а-авляю!..». Я поняла, что весть о моём удачном обсуждении уже гуляет по коридору, но, чтобы продлить триумф, я прикинулась непонимающей: «Ты о чём?..» — «Как о чём? Сам Кузнецов тебя хвалил, вот это да!..». Хотя не припомню, чтобы Кузнецов меня особо хвалил, он вообще не был склонен, как истинный профессионал, к восторгам по поводу каких-либо стихов. Он просто указал мне путь, по которому я должна была пытаться двигаться. «Диана, пора становиться мастером…» А вот реально помочь мне обрести поэтическое мастерство (то есть тот дар глагола, о котором Цветаева говорила, что поэт — это равенство души и глагола) помог мне мой будущий муж Евгений Семичев.

Меня тогда не только как поэтессу, но и как женщину, очень тронуло его рыцарское отношение во время моего творческого «избиения». Хотя, как Семичев признался мне впоследствии, это было отнюдь не шагом рыцаря по отношению к даме, а просто словом поэта в защиту другого поэта. В общем, мне предстоял длительный путь по пути мастерства, который, как я теперь всё яснее понимаю, у истинного поэта конца не имеет, ибо истинный поэт учится всю жизнь. Обсудив всех семинаристов в первый год обучения по одному разу, на второй год ВЛК Юрий Поликарпович в самом начале учебного года сказал, что посвятит весь второй учебный год исключительно лекционным занятиям с нами. А обсудить вторично планирует только двух поэтов — Евгения Семичева и Диану Кан. Эта новость также мигом облетела весь общежитийный наш коридор, на нас, к тому времени уже находящихся практически на пороге московского загса, посматривали с уважением, смешанным с завистью.

К «вакхическим» забавам своих семинаристов Юрий Поликарпович относился без одобрения, но в то же время и без осуждения. А поклонений Бахусу в общежитии Литературного института, на седьмом вээлкашном этаже, хватало. Как же, собралась разношёрстная компания поэтов и прозаиков со всех градов и весей российских. Кое у кого уже кое-что издано и как минимум каждый первый полагает себя областным (краевым) классиком. Доселе памятна мне попавшаяся тогда на глаза в общежитии тоненькая самиздатская коллективная книжечка стихов молодых поэтов под претенциозным названием чуть ли не «Классики Крыжополя»! Но полагая себя несомненным гением, каждый слушатель ВЛК тем не менее жаждет признания новых сокурсников. А для этого надо как минимум познакомиться. Для знакомства же надо как минимум распить бутылку спиртного. К сожалению, традиции общежитского творческого общения таковы, каковы они есть: вас попросту не поймут, если вы за знакомство предложите не выпить, а поесть, предположим, тортика. Кстати, и по цене выгоднее было бы… Ну да, не нами заведён вакхический обычай литинститутовского знакомства, не нам и осуждать его. Да и как осудить молодых, полных жизни и честолюбивых надежд провинциальных литераторов, вырвавшихся из своих родных захолустий на столичные просторы и поневоле испытывающих головокружение от московской атмосферы? По мере того как все перезнакомились, «вакхическое» общение, конечно же, сошло на нет, вытесненное проблемами творческого характера и нелёгкого материального выживания в столице на более чем скромную стипендию. Но не для всех.

Некоторые так вошли во вкус, что никак не могли остановиться. К таким вот «разгулявшимся» принадлежал и ныне, увы, покойный поэт Владимир М. из Челябинской области. Мы все на ВЛК были потрясены, когда узнали, что во время одного из своих разудалых загулов М. угодил под поезд метро. Ему не довелось отделаться лёгким испугом, и он попал в больницу, после которой хромота у него так и осталась, зато мозги, кажется, встали на место. Володя М. перестал пить, чему все мы, его сокурсники, были несказанно рады, потому что, несмотря на творческую конкуренцию и непростые отношения между собой, все мы тем не менее прекрасно осознавали свою общность — ну хотя бы провинциалов в столице. Поэтому известие о том, что Володя после долгой «завязки», что говорится «развязался», было не из приятных.

Каким-то образом слухи о хмельных его приключениях дошли до Юрия Поликарповича. На одном из семинаров Кузнецов с укоризной попенял нам: «Что же вы, друзья-поэты, не остановите М., нельзя же так?». Все мы растерянно переглянулись, и неловкость воцарившегося молчания нарушил Евгений Семичев: «Юрий Поликарпович, кто же способен остановить того, кого даже поезд метро не остановил?..» Кузнецов отрешённо посмотрел в окно. А мы продолжали виновато молчать, хотя ручаться могу, что не было среди нас, обитавших в литинститутовском общежитии, ни одного, кто бы в той или иной форме не пытался воздействовать на Володю М. в смысле антиалкогольной пропаганды.

Отдельной темы заслуживает финансовое выживание студентов в столице. Потому что как только заканчиваются привезённые с собой деньги, тут же со всей насущностью встаёт вопрос — что дальше? Несмотря на то, что Литинститут, пожалуй, один из немногих вузов, где студентов в дополнение к стипендии во второй половине 90-х годов кормили бесплатно обедами, финансовый вопрос стоял более чем остро. Первое после приезда время жируя на привезённых из дома харчах и с азартом предаваясь обсуждению творчества друг друга, мы мало задумывались о завтрашнем дне с житейской финансовой его изнанки. Но уже на одном из первых семинарских занятий Юрий Поликарпович вдруг сам, безо всяких просьб с нашей стороны, сказал: «Кому ещё не исполнилось 35 лет, назовите себя, постараюсь, чтобы вам дали творческие стипендии на следующий год…» Подходящих по возрасту нас оказалось человек шесть или семь. Пока Юрий Поликарпович записывал наши данные, Евгений Семичев обиженно сыронизировал, имея в виду себя: «Ну что ж, а кому за тридцать пять лет — то не жаль и помирать…». Юрий Поликарпович, занятый записями, казалось, пропустил эту реплику мимо ушей. Но как стало ясно в дальнейшем, он запомнил её, потому что через год помог Евгению Семичеву — единственному поэту из нас, провинциалов, кто во время своей учёбы на ВЛК не получал никакой материальной поддержки со стороны своей Самарской областной писательской организации — получить более весомую, уже не юношескую, а «настоящую» творческую стипендию Союза писателей России…