У него уже под мышкой было чистое белье, когда возникла непредвиденная задержка. К машине подошел Каарелсон, вместе с ним еще три шофера, у всех в охапках большие пятнистые накидки.

— Послушай, Аруссаар, глянь-ка, что нам с этим барахлом делать? В лесу нашли. Материал совершенно непромокаемый, видно, парашютисты бросили.

Эрвин взял одну накидку и развернул. Внутри были застежки и прорези для рук. Ну конечно — немецкие плащ-палатки из снаряжения парашютистов.

— Жалко было в лесу оставлять, — признался Каарелсон.

— А зачем оставлять, — сказал Эрвин, сжимая в руках плотную материю. — Сверните и положите в кузов. На всякий случай, хлеба же не просят. В жизни все может пригодиться.

Решив дело с плащ-палатками, Эрвин направился к озеру, которое он приметил еще тогда, когда их машина подъезжала к Столовичам. Озеро располагалось в глубокой впадине, сразу под боком у деревни, дальний берег его был лесистым, на примыкавшем к деревне берегу росли кусты. Еще издали можно было угадать теплое, с пологим песчаным берегом, прозрачное равнинное озеро.

Дорога сюда вообще была сопряжена с множеством происшествий. Хорошо, что он в штабе дивизии встретил земляка Яана Орга, который в чине лейтенанта служил офицером связи в дивизии, но еще лучше, что Орг как раз в это время получил приказ отправиться с каким-то распоряжением в их дивизион. На случайных машинах и пешком пришлось бы пропутешествовать по крайней мере целый день.

Орг обрадовался компании. Забрались вместе с Эрвином в кузов, чтобы поговорить, к тому же в кузове было лучше наблюдать за воздухом. Вот и Эрвин узнал, что же за это время произошло в дивизии.

— Плохо ли живешь, когда тебя на персональной машине подвозят к дивизиону! — сказал он с признательностью Оргу.

— У нас уже остается так мало людей, что неизбежно приходится о каждом в отдельности заботиться, окажи милость, подсаживайся, — в тон ему отозвался Орг.

Неустанно висевшие над дорогой летучие, как их называл Эрвин, немцы не давали дух перевести. Эрвин насчитал целых восемь раз, когда им пришлось без оглядки кидаться с шоссе в лес и в поле, оставляя видавшую виды полуторку беззащитной стоять на дороге. Немецкие летчики от полнейшей безнаказанности обнаглели, делали что хотели, порой бывало ощущение, что они черно-зелеными брюхами самолетов так низко проносились над дорогой, что от вихрей пропеллеров шевелились волосы на макушке. Моторы ревели, барабанные перепонки готовы были лопнуть. Скорострельные пулеметы строчили сквозь грохот и вой, как хорошо отлаженные машинки. Снова и снова мелькали большие черные кресты на концах крыльев, на светло- желтом и серо-зеленом фоне, вновь и вновь черные тени проносились перед солнцем.

Летучие немцы вознамерились все живое, что двигалось по дорогам, уничтожить или втоптать в пыль и в кюветы, чтобы больше не поднялось. Едва люди вставали, успевали хватить глоток воздуха и поднять глаза, как немцы были тут как тут, устремлялись вниз, и пляска начиналась сначала. Оставалось непонятным, как они могли с утра до вечера висеть над дорогами без того, чтобы их одолела усталость или у них кончился бензин Сгоревшие остовы машин и опрокинутые в канавы разбитые повозки были свидетелями этого разгула. У кого находилась хоть какая-то возможность, тот старался переждать дневное время в лесу и только вечером пускался в путь, когда робкая темнота сулила укрытие У них с Яаном этой возможности не было.

В общем-то они отделались довольно легко. Машина осталась целой. Несколько пробоин в кузове и крыше кабины — на это не стоило обращать внимание. Только один раз машина слегка накренилась, когда они вернулись на шоссе. Пуля косо разодрала передний скат, белые кордрвые нити вылезли из черной резиновой массы, будто разорванные нервные сплетения из раны. Эрвин при виде этого почувствовал, как у него с правой стороны челюсти заныли зубы. С этим скатом ничего уже не сделаешь, шофер сплюнул и начал ставить запаску Эрвин взялся помогать ему. Было вполне возможно, что немцы скоро вернутся завершать свою работу.

Спустя некоторое время шофер раздобыл новое запасное колесо. На одном из поворотов они обнаружили в кювете разбитый «ГАЗ-АА» с грузом воинского белья. Видимо, колонну бомбили, вероятно что и шофера ранило, — иначе почему машина влетела на такой скорости в канаву, что весь передок до самой кабины был смят в гармошку. Но запасное колесо оказалось в сохранности, и шофер забрал его. Вдобавок каждый из них вытащил себе по паре белья, и это добро пришлось кстати. Эрвин при этом подумал, что если после всей этой кутерьмы и не удастся сходить в баню, то поможет хоть чистое белье.

После этого им еще два раза пришлось носом утыкаться в землю. Наконец Яан Орг покачал головой и сказал, что, видимо, он напрасно взял с собой Эрвина.

— У тебя такой зенитный дух, что немцы то и дело наседают, как осы, у них свой зуб на вас — поди, старые враги! Если так дальше пойдет, мне и к вечеру не доехать со своим пакетом.

— Чепуха все, — возразил Эрвин сиплым от бессонницы голосом. — Они смотрят, едет важный офицер на большой машине, они же наших лычек не знают, принимают тебя за высокий чин и хотят вбить в землю, прежде чем ты свой корпус, или что там у тебя, на них нашлешь.

Вспоминая отдельные детали своей поездки, Эрвин дошел до озера. Он остановился и огляделся. Примерно в двухстах метрах виднелись красивые разросшиеся кусты, за ними можно было спокойно раздеться, никто не увидит, никто не помешает. Удастся наконец ненадолго вылезти из обмундирования, оно уже, того и гляди, прирастет к спине, словно собственная кожа; может, и портянки доведется сполоснуть, поди высохнут на солнце, пока он будет нежиться в озере.

С бельем под мышкой он не спеша направился дальше, настолько захваченный предвкушением предстоящего купания, что не обратил внимания на то, что происходит за кустами. Лишь когда он пролез через кусты, взгляду Эрвина открылась картина, пригвоздившая его к месту.

За кустами в берег вдавалась бухта, ее песчаное дно ясно виднелось сквозь подернутую рябью воду озера. На берегу этой бухты загорали и плескались в неглубокой воде пять или шесть девушек, все голые. Видимо, и они не ожидали здесь появления чужого, потому что в первый миг все оцепенели и лишь в следующее мгновение вырвался звонкий визг и послышались многоголосые крики.

В первый момент Эрвин от смущения не знал, куда девать глаза или направить шаги. Затем девушка, находившаяся ближе всех, схватила с земли платок и прикрылась им. Платок закрывал грудь и опускался до половины бедер, оставив на виду округлые загорелые колени и сильные икры. Когда девушка, стянув на боку платок, сделала пару шагов навстречу Эрвину, ее левая нога обнажилась почти до самого паха. Девушка возмущенно мотала головой, так что ее темные волосы развевались и глаза сверкали от негодования.

— Куда прешь? — крикнула она Эрвину. — Кто тебя сюда звал? Убирайся! Чего стоишь, как столб, или раньше девчонок не видел? Пошел!

В подтверждение своих слов она яростно замахала свободной рукой. Эрвин уставился на девушку. Лицо ее было округлым, смуглым, сильный загар коричневым треугольником залегал глубоко между грудями. Большие живые глаза и подрагивающие от возмущения чувственные губы придавали лицу девушки прелесть.

Видимо, Эрвин слишком долго рассматривал ее, потому что девушка сделала еще один шаг в его сторону и крикнула:

— Уходи подобру, что ты, русского языка не понимаешь? Не то оборвем тебе уши! Это наше место!

Лишь теперь Эрвин повернулся и пошел назад. Видимо, в его облике сквозила явная растерянность, потому что спустя минуту амазонка с платком крикнула ему вслед уже с издевкой:

— Вот-вот, убирайся добром, солдат, не то нас здесь много, можем до беды довести!

Эрвин с удовольствием оглянулся бы, но почувствовал, как у него горят уши, и обозлился на себя: будто сопляк какой! Тоже мне дело — голые девчонки! Смотреть на них… Могли бы и подальше уйти, не вертелись бы у людей под ногами.