У меня не было времени переживать из-за него сейчас. Моим первейшим долгом было увести эту семью в какое-то укрытие, подальше от Хоремхеба, а затем обдумать следующий шаг. Я посмотрел на Сенет с малышкой Сетепенрой на руках. Лицо у нее было потрясенное. Смотрела она в ту сторону, где стоял Эйе. Что связывает ее с ним? Затем рядом со мной возник Хети и взял на руки Нефернефрура, я схватил за руки Анхесенпаатон и Нефернефруатон, и, увлекая за собой Сенет, мы побежали против ветра и песка к дальнему пилону. Нефертити следовала за нами с Меритатон и Мекетатон, таща за руку Эхнатона. Он старался удержать на голове корону, хромая под порывами бури, унизившей его самого и его новый мир.

Мы добрались до подветренной стороны восточного пилона. Всех остальных буря прибила к западному краю храма, солдаты тоже побросали свои посты и сбежали. Но в сером облаке пыли мы с Хети различали очертания и силуэты — к нам приближались вооруженные люди, расталкивая немногих престарелых или растерявшихся, которые все еще ковыляли в полном смятении и отчаянии, ослепленные жестоким ветром. Выглянув из-за угла, я увидел, что худшее еще впереди: громадная волна бури накрыла город. Мы попали в ловушку.

— Как нам выбраться? — крикнул я, соперничая с воем ветра.

— Через святилище! — крикнула в ответ Нефертити.

Я снова обернулся и увидел, как сквозь бурю бежит, расталкивая всех на своем пути, знакомый массивный человек с коротко стриженной головой. Маху. Очень скоро он будет здесь.

Мы вбежали во внутреннее, запретное помещение святилища. В каменной стене со своим рисованным изображением Нефертити толчком открыла узкую низкую дверь, которой я никогда бы не разглядел. Я оглянулся и увидел, как Маху вошел в святилище и что-то крикнул, но я не разобрал слов и переспрашивать не собирался. Торопливо загнав всех внутрь, я закрыл за собой двойные двери и задвинул крепкий деревянный засов. Внезапно адский грохот бури как будто заглох. Богатые золотые одежды царской семьи теперь казались фальшивыми, дешевыми, как театральные костюмы. Эхнатон превратился в растерянного старика, не способного никому посмотреть в глаза. Перепуганные девочки кашляли и жались к матери, которая гладила их по голове и целовала в запорошенные пылью глаза. Снаружи бушевали ветер и Маху, который колотил в дверь и кричал, пытаясь попасть к нам. Мы с Хети позволили себе роскошь быстрой ухмылки при мысли о начальнике полиции, яростно бившемся с другой стороны.

Света почти не было. Перед глазами плыли красные круги. Затем кто-то достал кремень, высек искру. Маленький огонек помедлил и разгорелся. Мы сгрудились вокруг пламени. Эхнатон гневно посмотрел на Нефертити и открыл было рот, но она поднесла палец к губам. Даже сейчас она оставалась главной.

Зажженная лампа высветила исчезающие в темноте ступени. Нефертити, эта женщина переходов и подземного мира, повела нас вниз, и мы последовали за ней, благодарные за возможность двигаться, радуясь руководству. Все молчали, а когда одна из девочек расплакалась от усталости, Нефертити ее успокоила. Если коридор раздваивался, она безошибочно выбирала направление. После долгого, как нам показалось, перехода мы оказались у другой каменной лестницы, наполовину засыпанной песком, которая вела к двери-люку. Я толкнул эту дверь, но она поддалась едва ли на палец. Я снова толкнул, с усилием, борясь с неожиданным грузом. Над нами, видимо, навалило песка: после таких бурь ландшафт менялся за одну ночь, становясь неузнаваемым. Вполне могло оказаться, что мы не сумеем выбраться из подземного мира. Я посмотрел на фитиль лампы. Он уменьшался. Хети присоединился ко мне. Вдвоем мы приладились плечами и как следует поднажали. Дверца приоткрылась примерно на локоть, и на нас обрушился поток холодного песка. Мы отскочили, отплевываясь и кашляя, а дверь захлопнулась. Снова, кряхтя и охая, как силачи на подмостках, мы уперлись в дверь, и она, поскрипывая над нами, помаленьку поддавалась, а новые порции песка сыпались нам на головы.

Сильный свет ослепил нас. Мы вышли на поверхность пустынной равнины к востоку от центральной части города, рядом с каким-то алтарем. По счастью, поблизости никого не оказалось. Прикрыв ладонью глаза, я оглянулся на город и увидел, что буря улеглась, словно ее и не было, оставив после себя сорванные крыши и кучи мусора у стен основных зданий. На улицах она произвела настоящее опустошение, и я представил себе царившую там неразбериху. А Эхнатон, маг этого города, стоял здесь, в пустыне, щурясь и переминаясь с ноги на ногу, — его великую мечту, похоже, сдуло.

Мы не могли оставаться здесь в жару и при свете дня. Нам требовалось убежище, вода, пища и план. В одной стороне лежал город, но он сулил огромную опасность. Все враждебные силы поспешат воспользоваться страшной бурей, которая означала суд бога, катастрофический провал Празднества и удар по авторитету и власти Эхнатона. Я вспомнил сосредоточенное лицо Хоремхеба. Он немедленно наживется на создавшейся ситуации. В другой стороне лежала пустыня, не предлагая ничего, кроме духов и смерти. Нам оставалось лишь поискать укрытия в одной из гробниц, вырубленных в скалах, предпочтительнее в той, что поближе к реке, а затем использовать реку как средство спасения. Но куда бежать? Я оборвал эту мысль. В настоящий момент времени для подобных размышлений не было. Они придут потом.

— У рабочих в гробнице, наверное, есть небольшой запас воды и еды, — сказал я. — Мы наконец-то сможем передохнуть.

Нефертити кивнула.

Мы двинулись по направлению к северным скалам, как можно дальше обходя границы города. Хети, Сенет и я несли на плечах младших девочек, дочери постарше шли сами. Теперь Нефертити пела им как мать, а их отец продолжал бормотать себе под нос, плетясь позади всех. Меритатон, надувшись, шагала рядом с ним. Вот как выглядела царская семья к вечеру этого странного дня.

К тому времени как мы достигли гробниц, солнце снова садилось за далекие западные скалы. Наши удлинившиеся тени тащились и спотыкались позади нас. Девочки страдали от жажды, даже старшие умолкли, а младшие задремали. Мы остановились у песчаных пандусов, которые вели ко входам в гробницы, находившиеся на высоте приблизительно пятидесяти локтей от подножия скалы. Некоторые из них, с колоннами и дверными проемами, были почти закончены, в других лишь низкие деревянные ворота ограждали незавершенные плоды тяжкого труда. Сняв спящих девочек с плеч, мы с Хети быстро и молча взбежали по пандусам — проверить, действительно ли гробницы пусты. Мы переходили из помещения в помещение, но там никого не было. Только груды инструментов и, по счастью, горшки с относительно свежей водой.

— Выберите гробницу, — попросил я царицу.

Она, не улыбнувшись, указала на самую западную. Вход в нее был по колено завален песком и грязью. Мы ступили в эту маленькую внутреннюю пустыню, пройдя под притолокой, на которой еще не было выбито имя, и вошли в большую квадратную комнату высотой примерно локтей двадцать. Вот, значит, на что тратят свои средства богатые. Помещение было очень большим, прекрасных пропорций; высеченное в скале, оно, должно быть, потребовало труда многих умелых рабочих на протяжении нескольких лет. Потолок поддерживался лесом мощных колонн, полностью белых, за исключением средней части с раскрашенной резьбой. Расписные сцены на стенах не были закончены, и на каждой стене выделялись резные изображения царской семьи, поклоняющейся Атону, и другой семьи — коленопреклоненных мужчины и женщины, — в свою очередь, поклоняющейся семье фараона.

Я повнимательнее присмотрелся к лицу богатого мужчины, местом вечного упокоения которого станет эта гробница. Оно было очень знакомо. И затем я вдруг понял, в чьей гробнице мы находимся, — Эйе. Я посмотрел на Нефертити. Она же смотрела не на стены, а на последний золотой свет вечера, падающий прямо в главную дверь. Она выбрала это место. Она хотела сюда прийти.

41

Последний свет сменялся темнотой. Царица сидела снаружи и наблюдала, обняв дремлющих дочерей; ее золотой наряд потускнел, пыль и песок испачкали его. Зябнувшая, несмотря на вечернюю жару, Сенет расположилась рядом. Меритатон не спала и сидела несколько поодаль, глядя не на закат, а в землю. Нефертити посмотрела на нее, но, по-видимому, решила оставить в покое. Эхнатон остался в гробнице, свернувшись калачиком на соломенном тюфяке в темном углу.