— Не забывай, Хети, тела нет. Убийца желает только причинить боль, наказать и убить. Смерть есть смерть. Это свершившийся факт. У нас же другая ситуация. Исчезновение — гораздо более сложная вещь. С его помощью достигают нестабильности. Тот, кто это сделал, внес страшную неопределенность и беспокойство в устоявшееся равновесие. Для власти хуже этого нет. Она обнаруживает, что сражается с иллюзиями. А все иллюзии обладают очень большой силой.

Мои слова произвели на Хети впечатление.

— И как мы будем действовать?

— Во всем этом есть определенная схема; нам просто нужно научиться читать знаки, соединять улики. Наша отправная точка — исчезновение царицы. Это то, что нам доподлинно известно. Мы не знаем, почему и как. Мы не знаем, где она находится и жива ли. Это необходимо выяснить. И как, по-твоему, нам следует поступить?

Он промычал что-то неопределенное.

— Клянусь богами, мне что, дали в помощники обезьяну?

Он вспыхнул от смущения, но глаза его сверкнули гневом. Отлично. Хоть какая-то реакция.

— Если ты что-то потерял, какой первый вопрос ты себе задашь?

— Где я в последний раз это видел?

— И…

— Поэтому мы должны выяснить последнее место, последнее время, последнего человека. И оттуда проследить ее — назад и вперед. Значит, вы хотите, чтобы я…

— Совершенно верно.

— Завтра утром первым делом имя будет на вашем столе.

После паузы я улыбнулся:

— Хети, ты становишься мудрее с каждой каплей этого чудесного вина.

Его гнев немного улегся. Я наполнил его кубок.

— Никто никогда не исчезает так, — продолжал я, — словно снял сандалии и растворился в воздухе. Всегда есть улики. Человеческие существа не могут не оставлять следов. Мы найдем и прочтем эти следы. Мы отыщем ее следы в пыли этого мира, найдем ее и благополучно вернем домой. У нас нет выбора.

Мы попрощались на перекрестке Царской дороги и улицы, ведущей к моему жилью. Хети отдал мне честь и направился в сторону главного управления полиции с уверенной легкостью неопытного выпивохи, для того, без сомнения, чтобы доложить обо всем Маху. Но возможно, я был слишком резок с ним. Он был откровенен со мной больше, чем того требовала строгая необходимость. Доверять ему я не мог, и все же он, можно сказать, мне понравился. И будет полезным провожатым в этом незнакомом мире.

10

Я проснулся рано, как осужденный, от безыскусного пения птицы. Я не мог поверить, что все еще здесь и что обрек себя и свою семью на это безумие. Мне хотелось, чтобы рядом со мной лежала Танеферт. Я хотел услышать, как болтают рядом, в своей комнате, девочки. Но комната была похожа на пустую коробку. С таким же успехом я мог повернуть вспять реку, доставившую меня сюда.

Хети и Тженри пришли вместе. Тженри принес и поставил передо мной завтрак — кувшин пива и корзинку булочек. Хети выглядел довольным собой и осторожно положил ко мне на стол кусок папируса. На нем было написано женское имя: Сенет.

— Кто это?

— Служанка Нефертити. Последняя, кто видел ее, насколько я мог выяснить. Она сообщила о ее исчезновении.

— Хорошо. Идемте.

— Но у нас нет договоренности о встрече.

— Почему нам нужно договариваться о встрече со служанкой царицы?

— Потому что здесь все так делается, это этикет. Она не просто служанка. Ее семья…

— Послушай, Хети, в Фивах я собираюсь и иду. Я сам решаю, с кем, когда, где и как хочу поговорить. Я хожу по улицам, беседую с людьми, которые работают и ведут жизнь, более или менее понятную с одного взгляда; они говорят, прежде чем успевают сочинить надежные показания. Я знаю, как это делается. Знаю, как найти людей, которые мне нужны. Я задаю им вопросы и получаю ответы.

Он встревожился.

— Можно сказать?

— Только очень быстро.

Тженри ухмыльнулся. Хети не обратил на него внимания.

— Столица — очень официальное место. Всегда есть иерархия, которую нужно соблюдать, этикет, процедуры, правила. Рассмотрение даже простейшей просьбы об аудиенции или встрече может занять несколько дней, чтобы все утрясти или обговорить. Люди очень… щепетильны и требуют, чтобы их статус признавали и уважали. Все это очень точно выверено, и если вы что-то поймете неправильно и кого-то огорчите, это очень… затруднит ход дела.

Я не верил своим ушам.

— Хети, ты помнишь, о чем мы говорили вчера вечером? Ты хоть сознаешь, как мало у нас времени? У нас десять — нет, теперь уже девять — дней. В лучшем случае. Если мы будем ждать у этих невидимых дверей, вежливо стучаться и говорить: «Разрешите войти, простите, не уделите ли нам минутку вашего драгоценного времени, разрешите признать ваше высокое положение, простите, позвольте моему помощнику Хети поцеловать вашу досточтимую задницу», — нам не остаться в живых. И кроме того, нам даны полномочия. Эхнатоном.

Я развернул папирус с царскими символами — двумя его именами, обведенными картушами, — и показал им.

На Тженри это произвело впечатление.

Мы вышли, стояло раннее утро, и Хети показал мне древнюю колесницу, которую раздобыл для моих передвижений.

— Простите, господин, но нашлась только такая.

— Вот тебе и честь и положение, — заметил я.

Мы тронулись. Тженри следовал за нами на другой колеснице, даже большей развалюхе, чем наша. Воздух и свежесть света еще хранили легкие следы ночной прохлады. Щебетание тысяч птиц, уже слепящая яркость зданий, то, как первый свет пробуждается в каждой малости — среди травинок, на листьях, бегущей воде, — помогли восстановить в душе уверенность в том, что в конечном счете мне, возможно, удастся раскрыть тайну и вернуться к своей семье.

По широкой Царской дороге Хети быстро вывез нас из центральной части города и далее, к горному отрогу, который вскоре перешел в красивую дорожку, извивавшуюся вдоль реки под вереницей взрослых пальм.

— Эти деревья уже росли здесь, когда стали строить город? — спросил я.

— Нет, господин. Их привезли на барже и посадили согласно плану.

Я покачал головой, изумляясь странным вещам нашего времени: совершенно взрослые деревья сажают в пустыне.

— А Сенет… расскажи мне о ней.

— Она служанка царицы.

— Еще что?

— Она доверенное лицо царицы.

— Это редкость?

— Не знаю. Думаю, да.

— А это личное жилище царицы?

— Да. Ей нравится менее церемонная обстановка, чем в Доме фараона. Здесь она воспитывает своих детей. Резиденция довольно необычная.

Мы миновали овощные плантации с искрящимися ирригационными каналами и недавно насаженные фруктовые сады. Солнце, теперь уже поднявшееся над восточными горами, немедленно дохнуло жаром нам в лицо. Длинные тени укорачивались. Тысячи безымянных рабочих обрабатывали черную землю, чтобы обеспечить город продовольствием, направляли поток воды по каналам, которые тянулись вдоль полей. Другие тысячи рабочих и ремесленников трудились на новых стройках, их кожа и волосы были постоянно выбелены пылью, удары рабочего барабана звучали у них в ушах с размеренностью стука их сердец.

Наконец мы прибыли к воротам Дворца царицы. К моему удивлению, это оказался стоявший за высокой кирпичной оградой простой, хотя и очень большой дом — не дворец, в смысле колоннад и высоких стен, украшенных иероглифами и статуями, но сооружение изящных, соотносимых с человеческим ростом размеров и архитектуры. Длинные скаты низких крыш располагались на разных уровнях, между ними были значительные зазоры для циркуляции воздуха, доступа света и постоянно перемещающейся тени.

Я велел Тженри подождать снаружи. Он выказал недовольство, и я объяснил:

— Не хочу давить на девушку присутствием сотрудников полиции. Она слишком напугается, чтобы заговорить.

Пожав плечами, он кивнул и подыскал себе место в тени.

Вход охранялся, но когда мы с Хети, приблизившись, продемонстрировали документ, стража освободила дорогу и мы вошли во двор, выложенный алебастром. От фонтана в центре двора — без устали пульсирующей шапки чистой воды — живительная влага растекалась во все стороны по узким неглубоким желобкам. Игра света на воде вызывала чувство наслаждения. Впервые за время пребывания в городе я почти расслабился. И немедленно отреагировал, снова собравшись: рефлекс охотника. Нет ничего опаснее расслабления.