Все пассажиры собрались на носу корабля и благоговейно взирали на немыслимый рай в пустыне, на то место, которое крепкой хваткой держало наше будущее. Молодой архитектор указал разные районы города, а также Северный дворец и относящиеся к нему здания, все, по его словам, размещенные в рамках новой системы — упорядоченной сети главных и второстепенных улиц, так чтобы все сооружения соотносились с ее правильным рисунком. Зачем участки должны были отделяться друг от друга, он не знал. Поселок строителей, как и ожидалось, располагался за городом. Он, по-видимому, своего рода образец, задуманный исходя, я уверен, не из просвещенности, а лишь из того простого факта, что здоровые и сытые ремесленники и рабочие приложат все силы для самого быстрого и самого качественного строительства. И управляемый, как управляется и мир, чтобы угодить и смотрителям, и руководителям строительных бригад.
На причале меня встречал небольшой полицейский эскорт, вытянувшийся по стойке «смирно». Когда я ступил на трап, один из встречавших шагнул мне навстречу для официального приветствия. Он представился помощником Маху и сказал, что почтет за честь проводить меня на первую встречу с этим человеком. Два стража впереди, двое замыкающих — мы покинули пристань, оставив позади моих изумленных спутников. Молодой архитектор поклонился, словно до него вдруг дошло, что его неосторожные слова были наивными и легкомысленными. Я поклонился в ответ, всем своим видом давая понять: мы оба знаем, что жрецы в этом мире испражняются. Луноголовый господин лишь высокомерно поднял бровь, как бы говоря: «Вы пропели нас как дураков, а теперь надели свою истинную личину. Удачи вам». У бюрократа вид был раздраженный. А его красивая жена послала мне быстрый, острый взгляд, словно сказав: «Возможно, когда-нибудь я увижу вас в переполненном зале на официальном приеме. И мы друг друга узнаем…» Я с почтением ей поклонился.
Меня удивило отсутствие на улицах толпы, суматохи, людей, поглощенных обычными и разнообразными каждодневными заботами. Казалось, это место служит единственной цели: усердие в обслуживании и прославлении Эхнатона и его царственной семьи — вот на что была направлена вся деятельность. И это придавало городу ощутимое и бросавшееся в глаза своеобразие, словно сутолоку и краски уличной жизни Фив приглушили, почти отказались от них; здесь каждый знал о статусе и власти всех остальных. Это был не город, а скорее грандиозный храм и дворцовый комплекс с пристройками для нужд повседневной жизни. Красивый город, представляющий собой огромную и поразительно искусную поделку.
Но по мере того как мы углублялись в сеть городских улиц, он представал менее организованным и совершенным, чем показалось на первый взгляд. Новизна заключалась в том, что пилоны внутренних дворов и святилищ ослепляли, поскольку были побелены, но зачастую не украшены. Иероглифы на стенах оставались незаконченными. Целые кварталы в центре города находились в стадии строительства. Уродливые леса скрывали то, что наверняка будет присутственными местами или храмовыми комплексами. Тысячи рабочих трудились на всех уровнях построек. Широкие временные мостки и дорожки переходили в пустынные дороги или терялись среди камней и пыли. В северных и южных пригородах я с удивлением обратил внимание на изящные виллы, выстроенные рядом с жалкими лачугами. Первые гробницы и святилища, высившиеся на пустой каменистой площадке на краю цивилизации, рядом с поселком рабочих, предположительно являлись городским некрополем. В самом центре располагался главный район города с храмовыми комплексами, посвященными Атону, и конторами государственных чиновников. Величина этих зданий — а они действительно казались такими же массивными и господствующими над местностью, как и храмы, — служила указанием на истинную сущность данного города; я слышал, что в них хранились самые большие архивы секретных папирусов, где-либо собранных. Я страстно желал познакомиться с этим дворцом тайн и вез с собой рекомендательное письмо. Целью сосредоточения такого объема сведений может быть только власть. Возможно, несмотря на свой впечатляющий облик, этот город зиждился на том, чтобы наводить страх на своих жителей.
Другое ошеломляющее впечатление — и этому можно только порадоваться, потому что жара невыносима даже для меня, — это вода повсюду. Обычно, ступив на берег после речной прохлады, попадаешь в толчею и пыль. Но здесь не так. Даже камни улиц и стен казались свежими и чистыми и блестели так, словно их тоже напоили водой. Сначала привлекал внимание ее шум — она струилась, невидимая для глаз, под ногами прохожих. Затем — зелень и свежесть садов и молодые деревья, высаженные вдоль улиц. Я увидел смоковницы, финиковые пальмы, священные фруктовые, а также рожковые и гранатовые деревья. Быть может, в этой невероятной столице всегда сезон фруктов.
Проходя мимо садовой стены, я смело сорвал смокву — ветка свисала прямо передо мной. Заглянув при этом за ограду в сад, я увидел выложенный плиткой бассейн и женщину, которая с удивлением и досадой посмотрела на меня, когда ветка, с которой я украл смокву, вернулась на место. Вода была прозрачная как стекло, плитка — голубая и золотая — выложена сложными узорами. Вот он, признак богатства. Мне пришлось бы работать десять лет, чтобы построить такой дворец наслаждений. Женщина была к тому же почти обнажена, кожа ее перекликалась цветом с золотом плиток, мерцавших в воде. Похоже, здесь у женщин есть возможность отдыхать в тени, пока их мужья, предположительно чиновники или дипломаты, трудятся над созданием нового мира.
Двигаясь дальше, мы миновали, по странному контрасту, массы рабочих, трудившихся на шатких, ветхих мостках, поставленных вдоль высоких стен зданий. Я удивляюсь, что такие негодные строительные леса не обрушиваются ежедневно. Повсюду высились огромные штабеля сухого кирпича, напоминавшие миниатюрные города, брошенные крохотными жителями. И я заметил, что в некоторых мрачных переулках, подальше от глаз, лежали обессилевшие люди; судя по их виду, они уже давно не шевелились и могут никогда не пошевелиться вновь.
Меня привели в управление полиции. Новое помещение. Стены выложены мрамором и известняком, свежие росписи, удобная, элегантная мебель, ящики с документами и прочим ненужным хламом, полураспакованные или вовсе еще не открывавшиеся. Значит, вот как теперь размещается наша власть? Какой контраст с темными, несовременными и обшарпанными каморками в Фивах и других полицейских управлениях в разных номах[3], которые мне довелось посетить! Мы шли по нескончаемым коридорам, встречая множество людей, направлявшихся по своим делам и, как правило, бросавших на меня любопытные взгляды, пока наконец не оказались у широких деревянных дверей с пышной позолотой. На дверях был вырезан знак власти, а над ним помещался новый символ божественной власти: Атон — солнечный диск; его многочисленные лучи-руки тянулись вниз, к поклоняющемуся ему миру.
Сбоку от дверей сидел за столом секретарь. Едва кивнув мне, этот молодой служащий вошел в главный кабинет, а я остался стоять. Эскорт переминался с ноги на ногу, мой сопровождающий выглядел смущенным, а время бежало. Все мы слушали певшую во дворе птицу. Я прокашлялся, что не оказало ни на кого сколько-нибудь заметного воздействия. Эскорт продолжал пялиться на двери. Я все больше начинал чувствовать себя арестованным, а не уважаемым коллегой. Наконец дверь, скрипнув, снова открылась — свежее дерево, разбухнув, не помещалось в дверную коробку; как же нелепа эта нарочитая демонстрация власти и плохо пригнанная дверь! — и секретарь пригласил меня войти. Я кивнул ему, как мне хотелось думать, с иронией, и шагнул вперед, на следующую ступень тайны. Двери за мной затворились.
6
Я очутился в просторной, хорошо освещенной комнате. Главным предметом обстановки был большой стол с полированной крышкой из какой-то красивой, неизвестной мне породы дерева. На нем стояло несколько вещиц тонкой работы: ваза с цветами голубого лотоса, статуэтка Эхнатона, изящный алебастровый кувшин в форме птицы, взлетающей с воды, коллекция кубков и два деревянных подноса. Из-под стола доносился странный звук — как будто кто-то тяжело дышал. За столом, изучая документ, взятый с первого подноса, сидел крупный мужчина. На меня он внимания не обратил. Маху.
