Казалось, столица жила исключительно авиацией, а слово «авиатор» («летчик» появился позднее) вызывало бурю восторга. Газетчики иронично замечали, что дамы и те говорили о «моторах», «лошадиных силах» и «пропеллерах». Страсть к авиации порой доводила до сумасшествия. О забавном случае, произошедшем на Комендантском аэродроме (правда, уже позднее, в мае 1911 года), сообщалось в «Петербургской газете». Некий студент остался на трибунах после того, как ушла вся публика, и пробрался в авиационный ангар. Воспользовавшись тем, что никого вокруг не оказалось, он взобрался на аэроплан, принялся вращать рулями и кричать: «Я лечу... Лечу! Расступись, народ!» На безумные крики сбежались сторожа и механики. «Пустите! Я лечу в Мадрид!» — кричал сумасшедший. Его скрутили и отвезли в больницу Св. Николая Чудотворца...

Первому Всероссийскому празднику воздухоплавания, продолжавшемуся с 8 сентября до 1 октября (по старому стилю) 1910 года, не смогла помешать даже бушевавшая в столице холера. А эпидемия оказалась нешуточной: 9 сентября газеты сообщали, что за предыдущие сутки в Петербурге заболели холерой 45 человек и 11 умерли.

В день открытия праздника весь Петербург, казалось, устремился на аэродром. По Каменноостровскому проспекту тянулась бесконечная вереница колясок, автомобилей, таксомоторов, извозчиков и переполненные вагоны трамваев. Тысячи петербуржцев стали зрителями состязаний, в которых участвовали аэропланы, аэростаты и воздушные змеи, а присутствие высокопоставленных особ — премьер-министра П.А. Столыпина, председателя Государственной думы А.И. Гучкова, военного министра В.А. Сухомлинова, членов императорского дома — показало всеобщее сочувствие авиационному делу. Столыпин и Гучков отважились даже стать добровольцами-пассажирами.

Журнал «Воздухоплаватель», избрав эпиграфом строчки «безумству храбрых поем мы славу!..», писал, что праздник стал «Национальным Русским торжеством», где «наши летчики показали свое умение, свою отвагу, свою беззаветную храбрость». У всех на устах были фамилии бесстрашных летчиков — М.Н. Ефимова, Л.М. Мациевича, Н.Е. Попова, В.А. Лебедева, Г.С. Сегно, Б.В. Матыевича-Мациевича, Г.В. Пиотровского, А.А. Кузьминского (племянника Л.Н. Толстого). Они состязались в полетах на дальность, высоту и скорость, демонстрировали точность приземления, грузоподъемность своих летательных аппаратов.

Во время праздника группа студентов Института инженеров путей сообщения в количестве сорока человек производила различные измерения, связанные с полетами. Руководил группой преподаватель института инженер H.A. Рынин, занимавшийся воздухоплаванием не только в теории, но и на практике: летом и осенью 1910 года он совершил целый ряд продолжительных полетов на аэростатах аэроклуба, за которые получил звание «пилота-аэронавта», а также серию полетов на аэропланах аэроклуба, необходимую для звания «пилота-авиатора».

Студенты измеряли высоту полета аэропланов, осуществляли метеорологические наблюдения, делали фотоснимки с воздухоплавательных аппаратов, исполняли обязанности механиков при некоторых авиаторах и снимали с натуры чертежи деталей конструкций аэропланов, воздушных змеев и других аппаратов. Кстати, еще во время первой Авиационной недели в мае 1910 года на Коломяжском ипподроме группа из тринадцати студентов Института инженеров путей сообщения под руководством того же H.A. Рынина исполняла обязанности сигнальщиков и наблюдателей за высотой полетов аэропланов и скоростью ветра во время полетов. Заметим, в институте еще в 1909 году при активном участии инженера Рынина возник кружок для изучения воздухоплавания, председателем которого стал студент Борис Петрович Карачан.

Всероссийский праздник воздухоплавания омрачила гибель знаменитого русского авиатора, ставшего любимцем публики, капитана морского флота Льва Макаровича Мациевича. Это произошло 24 сентября 1910 года. Во время полета «на приз высоты» самолет внезапно «клюнул» носом, и случилась катастрофа — ничем не закрепленный на своем сидении пилот выпал из кабины. «Я стоял у самого барьера — и так, что для меня все произошло почти прямо на фоне солнца, — вспоминал потом писатель Л.В. Успенский. — Черный силуэт вдруг распался на несколько частей. Стремительно черкнул в них тяжелый мотор, почти так же молниеносно, размахивая руками, пронеслась к земле чернильная человеческая фигурка...»

Без преувеличения можно сказать, что Льва Мациевича торжественно хоронила вся столица. Петербургская печать называла его «Первой Жертвой Русской Авиации», а Николай II назначил пенсии — вдове погибшего авиатора 1800 рублей в год и его дочери 600 рублей в год. Трагическая гибель авиатора отозвалась во всем обществе.

Летное удостоверение Л.М. Мациевича. Фото из журнала «Воздухоплавание». 1910 г.

Похороны Л.М. Мациевича: прохождение процессии по Невскому проспекту. Фото К. Буллы

В магазинах появилась граммофонная пластинка, на которой артист Н. Богемский под аккомпанемент скрипки декламировал:

Как ястреб, как орел, парил в выси так смело,

Бесстрашно рассекал он облаков туман,

За наш воздушный флот и за святое дело

Погиб во цвете лет отважный капитан!

Некий граф Тулин посвятил одно из стихотворений своего цикла «Воздушный флот» памяти Льва Мациевича:

В сияньи неба голубого

Он исчезал,

Как будто счастия иного

Он там искал.

Но за желанье и усилья

Злой дух небес

Коню его испортил крылья,

И он исчез...

Исчез из мира лучший воин,

Орел высот!..

Он вечной памяти достоин

За свой полет.

Правда, в смерти Мациевича не все так просто, как может показаться на первый взгляд. Существует версия, что Мациевич, связанный с организацией офицеров Балтийского флота, близкой к эсерам, погиб потому, что не выполнил боевой приказ — разбиться на самолете вместе с П.А. Столыпиным. Поэтому его гибель могла быть самоубийством из-за не сдержанного слова, а могла произойти по приказу той офицерской организации...

К сожалению, гибель Льва Мациевича оказалась не единственной трагедией, случившейся в те годы на Комендантском аэродроме.

10 мая 1911 года, за несколько дней до начала Второй С.-Петербургской международной авиационной недели, на Комендантском аэродроме разбился французский авиатор Ф. Флежьер, совершавший полеты на рижском аэроплане. Второй круг он описывал в стороне Коломяжского ипподрома, где располагались дешевые трибуны аэродрома, а у входов стояли высокие мачты с флагами. Когда самолет спускался, то он на полном ходу врезался в одну из этих мачт. Удар оказался настолько силен, что аэроплан упал на землю и вдребезги разбился.

Флежьер от сильного удара выпал из аэроплана и угодил в одну из канав, в изобилии покрывавших аэродром. Однако именно это спасло его от верной гибели. «Куски пропеллера плавали в канаве, — описывал очевидец место катастрофы. — Хвост аппарата лежал переломленный на барьере, отделявшем места для публики от поля... Злополучная мачта для сигналов лежала здесь же, сломанная у основания». На носилках жертву аварии донесли до вокзала Приморской железной дороги, где ему сделали перевязку. С вокзала его отвезли в больницу, где врачи обнаружили «сильное сотрясение всего организма».

К счастью, эта катастрофа не закончилась смертью пилота. Однако начало Второй авиационной недели ознаменовалось страшной бедой. В первый же ее день, 14 мая 1911 года, на глазах у тысяч зрителей трагически погиб молодой авиатор Владимир Федорович Смит. Поначалу мало кто обратил внимание на неизвестного «летуна», поднявшегося в воздух на аэроплане «Соммер». Его первый полет, занявший три минуты, прошел не очень удачно: самолет сильно кренило на поворотах, и механики Русско-Балтийского завода, на котором построили этот летательный аппарат, отговаривали Смита: «Для первого дня — достаточно!». Но Смит не послушался и в свой второй полет поднялся так высоко, что из всех сараев и ангаров высыпали летчики и механики, любуясь отчаянным полетом «Соммера». Большинство даже отказывалось верить, что летит Смит: «Это, скорее, Ефимов! Разве молодой авиатор рискнет забираться так высоко?».