В чем же дело? Почему Татьяна написала такое изумительное письмо? Не мог же ошибиться Пушкин с его потрясающим, с его всеобъемлющим гением? И мне кажется, что я знаю ответ на эту загадку Пушкина. Про это не написано в учебнике. Я сама додумалась.

Пушкин показал, что если девушка любит, то в ней появляются новые черты, она сразу становится намного лучше, и умнее, и смелее, чем была прежде. Она становится как бы совсем другим человеком.

Так вот, если Татьяна Ларина при всей своей ограниченности решилась написать письмо Евгению Онегину, с которым была едва знакома, то могу и я написать письмо Володе Гавриленко, с которым меня все-таки кое-что связывает, как ни говори, а это он сбил меня машиной.

И я принялась за письмо в стихах. Дело это оказалось невозможно трудным. Пушкин на всех оказывает ужасное влияние. Как я ни старалась, а все равно сбивалась на размер и слова из письма Татьяны.

Юлька необыкновенно внимательный человек.

— Ты сочиняешь стихи? — спросила она.

— Откуда ты знаешь?

— Очень просто. Ты все время бормочешь. Прочти, что ты сочинила.

В моих стихах, конечно же, не указывалось, кому они предназначены, и я прочла Юльке две первые строфы.

— Здорово! — одобрила мое сочинение Юлька. — И как только у тебя все это складывается?

Вика посмотрела на меня презрительно и жалостливо.

— Ты совсем чокнутая, — сказала она своим низким, сиплым красивым голосом. — Ничего не видишь. Ничего не понимаешь. Ты это выбрось из головы. Он не из-за тебя ходит. Он из-за нее ходит.

И она указала глазами на пустую Наташину кровать. Наташа ушла в манипуляционную.

Я бы могла в ответ Вике сказать, что этот Олег с рукой в гипсе приходил совсем не к Юльке, а к ней, к Вике. Но я промолчала. Я чувствовала, что с этим нужно поосторожней. Что тут что-то очень серьезное. А может быть, и страшное.

И еще я почувствовала себя ужасно обманутой. Нет, я понимала, что Володя меня не обманывал. Он не говорил, что это ради меня он так торопится из своего политехнического института в травматологический центр. Но мне казалось, что это понятно само собой. Не меня обманули, а я обманулась. Я, наверное, в самом деле, как Юлька.

Юлька, очевидно, думает, что Фома сюда приходит из-за нее, а не из-за Вики. А я — что Володя из-за меня, а не из-за Наташи.

По-моему, до сих пор я ни разу в жизни не испытывала ревности. Но сейчас я ревновала. Володю. К Наташе. И когда Наташа вернулась из манипуляционной, я посмотрела на нее как-то по-новому. С завистью. Она может ходить, куда хочет. Она старше — значит, больше подходит Володе. Возможно, я ему, несмотря на то, что пишу стихи, кажусь просто сопливой девчонкой.

А Наташа совсем взрослая. И очень красивая. Интересно, как она на самом деле относится к Володе? Я не замечала, чтоб она смотрела на него как-то особенно. Правда, Наташа соглашается с тем, что говорит Володя. И Володя соглашается с тем, что говорит Наташа. А мне — часто возражает.

От всех этих мыслей я стала очень волноваться, и сердце у меня заколотилось, как бешеное, и даже, как мне показалось, немножко заболело. А ведь у меня до сих пор ни разу в жизни не болело сердце. Вот они какие, любовь и ревность!

Пришли Володя и Фома. Веселые и самодовольные. Они сумели изготовить для Валентина Павловича какой-то особый хирургический инструмент. Он предназначен для сшивания мелких кровеносных сосудов.

Я так этому обрадовалась, что Наташа сказала:

— Тебе что — сию минуту будут сшивать твои кровеносные сосуды?

Володя посмотрел на нее недовольно. Ему эта шуточка не понравилась.

Наверное, Володя в самом деле ходит сюда из-за Наташи, но Фома, сегодня, во всяком случае, пришел к нам не из-за Вики, и не из-за Юльки, а из-за меня. Так он и сказал:

— У меня, Оля, к тебе важный вопрос.

«Оля» Фома произносит с мягким знаком. Я думаю, это не потому, что он не умеет сказать мое имя иначе, а просто ему так больше нравится.

Вообще-то Фома хорошо говорит по-русски, и свое знание языка объясняет так:

— Маяковский писал: «Да будь я и негром преклонных годов, и то, без унынья и лени, я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Но молодым неграм русский язык еще нужнее, чем старым. В Анголе — революция. Язык Ленина — язык революции.

Фома, а правильно Томаш, из Анголы. Он негр из племени амбунду из села Кашикане района Иколо-и-Бенго. Я осведомилась:

— Какой вопрос?

— Ты Шевченко любишь?

— Люблю.

— Правильно. У нас в Анголе был свой Шевченко. Нету.

— Ты имеешь в виду Агостиньо Нето?

— Да. У вас говорят его имя по-испански. А у нас его называют Агуштинью Нету. И он не только руководитель нашей революции. Он еще лучший наш поэт. Это все равно, как если бы ваш Шевченко не только написал «Кобзарь», но еще бы стал во главе украинского правительства. Я перевел на русский стихотворение Нето. Самое любимое. Прозой. Ты сумеешь по этому переводу написать стихи?

— Не знаю. Я еще никогда не пробовала. Прочти сначала.

Фома вынул из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и стал читать:

— А потом, — перебил себя Фома, — идет строка уже не на португальском, а на кимбунду. Это язык племени. «О, ой, калунга, уа му бангелэ!» Это, понимаешь, как бы поговорка. Как бы такой призыв. Это значит «Смерть нас не поймает». Ну, вроде, как по-русски — «Черт нас не возьмет». И дальше:

Вот и все.

— Мусунда есть на самом деле? — спросила я.

— Есть. Это простой человек. Он был крестьянином, потом солдатом во время революции, сейчас он опять крестьянин.

— Почему он не понимает стихов?

— Пять веков, пятьсот лет Ангола была под властью Португалии. Девяносто процентов населения было неграмотным. Португальский язык знали единицы.

Я никогда не думала о Тарасе Шевченко с этой точки зрения. Ведь и для него, наверное, было самой большой мукой, что стихи его не умеют прочесть люди, для которых он писал. Однако хоть они и не могли прочесть стихов, они все равно знали эти стихи наизусть и пели песни, сложенные Тарасом.

— Песни на слова Нето поют в Анголе?

— Поют.

Начиная с шестого, а может, еще с пятого класса я чуть ли не каждый год писала сочинение на тему «В жизни всегда есть место подвигу». И не очень все-таки понимала, что это в самом деле так. Но вот Фома, например, именно тот человек, который совершает настоящий подвиг. Он приехал из ужасной дали, чтобы учиться у нас физической химии, потому что его народу нужны химики. И так хорошо выучил он русский не только «за то, что им разговаривал Ленин», а еще и за то, что это для него самый прямой путь овладеть теми знаниями и той современной культурой, в которых так нуждается его Ангола.