Тут вопрос очевидно не в самой мысли, а в предельной тактичности ее изложения. Я внес в текст рукописи в этом месте целый ряд поправок, которые, как мне думается, теперь полностью исключают возможность какого-либо неправильного толкования того, что я хотел сказать.
Хочу еще раз попросить Вас передать благодарность товарищам из Военно-мемуарной группы — теперь прочитавшим и отрецензировавшим уже всю мою рукопись целиком. Их замечания и пожелания в большинстве своем оказались весьма полезными для меня, я признателен им за это.
Уважающий Вас Константин Симонов.
14. IV. [77 г.], Кисловодск
Главному редактору
«Дружбы народов» С. А. Баруздину
Многоуважаемый Сергей Алексеевич,
я прочел отзыв Военно-мемуарной группы отдела печати Управления пропаганды и агитации Главного политуправления СА и ВМФ на мой «Дневник писателя. Разные дни войны» — на верстку его новой части, публикуемой в «Дружбе народов» (страницы 213–214).
Работа, связанная с поправкой текста, отняла у меня много времени и сил, поэтому я несколько задержал возвращение верстки в журнал.
Высказывая положительное мнение о моей работе в целом, товарищи из Военно-мемуарной группы вместе с тем сделали мне целый ряд замечаний и предложений. Все они упомянуты в отзыве и одновременно помечены в самой верстке, как правило, в качестве рекомендуемых мне купюр.
Всюду, где эти замечания показались мне в той или иной мере обоснованными, я внес в текст «Дневника писателя» соответствующую правку.
Она сделана мною на следующих страницах верстки:
[Далее идет полный перечень: от стр. 5 (абз. 3, 8, 10, 11, 14) до стр. 213 (абз. 2)].
Таким образом, исправления сделаны на 74 страницах в 133 абзацах.
В тех же случаях, когда я не мог признать те или иные замечания справедливыми, я, считая, что у меня и у товарищей, читавших мой «Дневник писателя», общая конечная цель — соответствие написанного исторической правде, — счел своим долгом в каждом случае мотивированно объяснить, почему я не могу согласиться на эти изменения или купюры в тексте моего дневника.
Стр. 5–16. Многие замечания по этим страницам мною учтены (какие именно — уже указано выше).
В отношении остальных замечаний по этим же страницам — должен напомнить, что речь, как это ясно из предисловия к моей работе, идет не о чем-то, написанном сегодня, а о дневнике, в дни войны продиктованном с фронтовых блокнотов. В дневнике описаны самые тяжелые дни войны. Именно те, о которых уже после победы Сталин счел своим долгом сказать как об одном из «моментов отчаянного положения».
Думаю, что оптимизм наш состоит не в том, чтобы смягчить картины этих первых дней войны, уже правдиво отраженные во многих мемуарах наших военачальников; оптимизм в том, чтобы показать, как после таких неимоверно тяжелых дней мы все-таки выстояли, как после этого была победа под Москвой, Сталинград, Курская дуга, освобождение Европы, падение Берлина.
Обо всем этом сказано и в этих моих, предлагаемых сейчас к печати, дневниках (смотри, например, стр.: 3, 4, 23, 24, 25, 40, 41, 42, 50, 59, 60, 64, 67, 68, 97, 102, 109, 111, 120, 121, 122, 163, 211, 213, 214), и в дневниках о событиях 1942-го, 43-го, 45-го годов, уже опубликованных на страницах той же «Дружбы народов». И в моей трилогии «Живые и мертвые».
Остается добавить, что мой «Дневник» являлся основой, на которой я писал роман «Живые и мертвые». Весьма многое в «Дневнике» и в романе совпадает. Я не вижу причин для себя задним числом смягчать в «Дневнике» картину событий тех дней, данную в романе. Не говоря уже о том, что ряд страниц этой первой главы «Дневника» уже опубликован в нашей печати (журнал «Новое время», 1965 г., и книга «Каждый день длинный» — издательство «Советская Россия», 1965 г.)
Стр.6. Эпизод на нефтебазе. Этот эпизод опубликован в книге «Каждый день — длинный» и на основе дневника полностью вошел в роман «Живые и мертвые».
Стр.6. Эпизод на дамбе. Эпизод этот опубликован в книге «Каждый день длинный» и вошел в роман «Живые и мертвые». Снимать его — причин не вижу.
Стр. 9–10. Эпизоды с потерявшим от потрясения рассудок девятнадцатилетним парнишкой и другим, потерявшим рассудок бойцом объединены в романе «Живые и мертвые» в один эпизод, написанный с еще большей, как я думаю, суровостью, чем об этом сказано в «Дневнике». Исключать оба эти эпизода я не вижу причин, считаю достаточным ограничиться некоторыми купюрами.
Стр. 11–12. Если делать здесь рекомендованные мне купюры и о беженцах, и о мобилизованных, которые, выполняя свой долг, шли на призывные пункты, то очевидно, следует сделать точно такую же купюру из романа «Живые и мертвы» (стр. 25, «Советский писатель», Москва, 1972 год), где почти буквально повторяется все, сказанное в «Дневнике», потому что роман написан по «Дневнику».
Стр.15–16. Мне, во-первых, рекомендуется исключить в комментариях мою догадку о том, что в кабине И-15 — труп не немецкого, а нашего погибшего летчика и, во-вторых, предлагается исключить приведенные мной технические данные о нашей истребительной авиации в 41-м году. Не согласен ни с тем, ни с другим. Как писатель, я имею право на ту, вполне резонную, с моей точки зрения, психологическую догадку, которую я делаю в примечаниях, а данные сравнительной скорости мессершмиттов и наших И-15-х и И-16-х я даю не просто так, а для того, чтобы подчеркнуть мужество наших летчиков, которые, не колеблясь, вступили в бой с мессершмиттами на этих устарелых к тому времени машинах.
Что же касается самих данных, то сошлюсь на книги, в которых они опубликованы:
«В количественном отношении накануне войны в авиации преобладали машины старых конструкций, примерно 75–80 процентов общего числа машин по своим летно-техническим данным уступали однотипным самолетам фашистской Германии».
(Г. К. Жуков «Воспоминания и размышления», 1969 г., стр. 210)
«…В войсках нашего округа самолеты последних марок составляли лишь 15 процентов самолетного парка».
(И. Х. Баграмян. «Так начиналась война», 1971 г., стр. 73)
«Пока что в Военно-воздушных силах подавляющее большинство боевых самолетов было старых марок».
(А. Яковлев «Цель жизни», 1969 г., стр. 250)
«В воздухе с момента объявления тревоги на походе мы не видели нашей авиации».
(К. Рокоссовский «Солдатский долг», 1968 г., стр. 13)
«Перевооружение ВВС на новую материальную часть началось практически с первой половины 1941 года, но, как уже говорилось, беда заключалась в том, что к началу войны новых самолетов у нас было еще очень мало, а в первые дни войны наша авиация понесла большие потери»; «Уже к полудню первого дня войны мы потеряли 1200 самолетов. 300 погибло в воздушных боях и 900 было уничтожено на аэродромах. Все это говорило о том, что мы были застигнуты врасплох. С этой мыслью никак не хотелось мириться».
(А. Яковлев, стр. 273, 257)
Можно привести еще много цитат, но, думаю, приведенных достаточно для того, чтобы стало ясным, что соответствующие абзацы в моем «Дневнике писателя» целиком совпадают с тем, что было в жизни и напечатано во многих книгах. Исключать это из моего «Дневника» нет никаких оснований.
Стр. 19. Рекомендуется исключить упоминание о слухах насчет диверсантов и парашютистов. Не согласен с этим. Слухи такие были, были и паникеры, порой зря их распространявшие. Но были и настоящие диверсанты и парашютисты. Было и то и другое.
Это подтверждают многочисленные военные мемуары того периода. В доказательство можно привести хотя бы соответствующие места из мемуаров С. Бирюзова «Когда гремели пушки» (1961) и Л. Сандалова «На московском направлении» (1970) — те и другие мемуары связаны именно с этими днями, именно на Западном фронте. Бирюзов пишет:
