— Закончу институт, — забормотал Игорь, — к себе тебя жить возьму, Феня...

— Нет, Игорек, — расплавились складки на Фенином лице. — В тягость такая любому...

— А может, к нам перейти надумаешь, Феня? — спросила Люба.

— Нет, Любушка, — покрутила головой Феня, и темный узелок волос заблестел, точно проволочный. — Здесь дожидаться надо братку...

— Да не все ли равно? — удивилась Люба.

Феня помотала головой.

— Золотая Матушка с Батюшкой не отпустят братку, — объяснила она.

— Ты все еще надеешься? — спросила тихо Люба.

— А как же? — вскинулась Феня. — Увидят Матушка с Батюшкой, в какой я живу юдоли, смилостивятся, отпустят Васю из своего зимовья. — Она вздохнула, обратив дальний взгляд на тайгу. — Хрустальное зимовье у него, да скучно в нем, к людям хочется...

Из двери барака вышла на крыльцо старуха в белом переднике и закричала бодрым голосом:

— На ужин! Товарки, товарищи, ужинать!

Инвалиды, скрипя костылями, начали подниматься с завалинки. Поддерживая друг друга, они потянулись к крыльцу.

На завалинке остался только Ваня. В руках у него была сетка с большими пучками лука и редиски.

«Здесь продает, что ли? — подумал про огородника Игорь. — Неужели хватает совести у человека?»

— Хватит говорить! — прикрикнул вдруг Ваня на них. — Овощи надо нести на ужин, Феня! Витамин! Всем витамин!

— Сейчас, Ваня, иду, — заторопилась к нему Феня. — Ну, дай вам бог счастья, детки!.. Поклон передайте Ксене да Дмитрию Гурычу...

— Мы еще к тебе придем, Феня, — пообещала Люба, отходя на середину дороги.

Игорь подхватил наконец Любу под руку и повел быстрым шагом вниз. Как будто нарочно встречалось им то, что портило праздник их встречи. Игорь решил, что лучше всего будет идти по самому берегу Витима. Здесь шелестела вода, сияло красное солнце в каждом всплеске да позванивали цепи на лодках. Перед самым обрывом по песчаной тропке вывел Игорь Любу к своему дому. И тут они натолкнулись на соседей. Как назло, сегодня все они высыпали на свои грядки.

Соседи выпрямились, разглядывая Игоря и Любу.

— Привет, Игореша!

— Здравствуйте, Люба.

— Добрый день, Игорь!

— Как дела, Любушка?

— С праздником, Игорек!

— Заходите в гости, Любовь Дмитриевна!

Игорь поклонился, всем соседям-бедолагам. «Ничего, — подумал он, — скоро взойдет над Витимском второе солнце из золота, вы забудете свои огородики и станете сады разводить!»

Под взглядом соседских глаз они прошли вдоль забора до улицы, потом до калитки, словно сквозь строй. У Любы зарделись щеки и сбилась походка. Она отвешивала поклон каждому.

— Черта с два что скроешь, как в деревне...

— От людей ничего не утаишь, — отозвалась Люба. — Все равно узнают...

— А мы и не собираемся ни от кого скрывать своих отношений, верно?

Люба кивнула.

Он рванул перед Любой легкую дверь на дощатых сенцах, потом тяжелую, утепленную, и пропустил в квартиру.

Здесь было сумрачно, вкусно пахло жареным луком. В кухне, как и прежде, стоял его топчан, этажерка с книгами, старыми игрушками и рыболовными принадлежностями.

— Гостей принимаете? — воскликнул Игорь.

— Сын, — раздался из комнаты голос матери. — Прилетел! Наконец-то!

Игорь кинулся в сумрак большой комнаты. Мать вставала навстречу ему с кровати. Голова ее была замотана черной косынкой. Белел лишь квадратик лица. И под глазом синело подозрительное пятно.

Игорь метнулся к выключателю.

— Не надо, сынка! — взмолилась мать. — Об поленницу стукнулась я вчера, лицом прямо... Зажги в кухне — светло мне и так будет. Я вас увижу, а меня вам сейчас — ни к чему.

Игорь отступил. Нажал кнопку выключателя. Люба растерянно озиралась посреди кухни.

— Боже мой, на этот случай и мне подгадало! — зашевелилась снова мать. — Чай поставить надо... Варенье брусничное есть... Сберегла я...

— Лежите, Ксения Николаевна, лежите, — сказала Люба напрягшим голосом. — Мы сами...

Мать не настаивала. А Игорь пометался по кухне, махнул рукой и сказал:

— Я не хочу чаю, мама.

— Я пила перед тем, как идти к самолету, — поддержала его Люба.

— Где же Петр? — забеспокоилась мать. — Должен был уж прийти. Однако снова напарник не вышел на смену...

— Я схожу, узнаю, — предложил Игорь.

— И я с тобой, — сказала Люба.

— А может, останешься? — спросил Игорь. — Я быстро сбегаю... Соберемся все, поговорим...

— Посиди, Любушка, — попросила и мать. — Давно тебя не видели.

— Нет, мне пора, — ответила Люба. — Ужин готовить мужчинам.

Игорь потер висок и поднял на нее глаза: «Мужчинам?»

— У папы гости должны быть сегодня, — начала объяснять Люба виноватым голосом. — Проводины справляем Гречаному: в областной суд его переводят членом коллегии. Будет приезжать теперь к нам на особо сложные процессы, председателем...

— Ну, тогда пойдем, — сказал Игорь, распахивая перед Любой двери, — поговорим обо всем позже?

— Да, — облегченно ответила Люба, — позже!

Они вышли из сеней и снова попали под перекрестные взгляды соседей. Но Игорь больше не обращал на них внимания. Не до соседей было сейчас.

Однако они не собирались по-быстрому браться за свои лопаты, будто договорились сообщить ему что-то важное. И впрямь вперед выступил Гусаков, одернул куцую душегрейку и заговорил прокуренным голосом:

— Хорошо, что опять приехал, Игорь.

Соседи дружно закивали головами, Игорю пришлось задержаться, и Любин теплый локоть не выпустил он из руки.

— Огород копать мне все равно некогда, — пробовал отшутиться он. — Да скоро и вы бросите это нерентабельное занятие, недаром же мы грызем гранит науки.

— Нам это больше в утеху, Игореша, — усиленно тянулся из-за занозистого забора сосед Гусаков, косясь одновременно по сторонам. — А вот тебе другое дело есть...

— Знаю свои дела я, — ответил Игорь. — Ходить туда, где никто не бывал, искать то, что никто не терял!

— За обчими-то делами дом забывать не надо, — укоризненно проговорил Гусаков.

— А что такое, Георгий Иваныч? — насторожился Игорь.

— Отца твоего приструнить треба, Игореша, — закарабкался Гусаков по ограде, — раньше хоть пил, да мать не понужал, а теперь как напьется, так бить ее... А нам жалко, хорошая женщина, терпеливая, мусора из избы не вынесет, да от соседей не скроешь... Заговариваться стала, как Фенюшка прямо, — не вытряс ли папаша ей мозга?

— Ладно, я его!.. — Игорь рванулся вдоль забора и потащил за собой Любу. В глазах рябило от планок забора. Казалось, каждая рейка опускалась на него, как шпицрутен.

— Вот видишь, — наконец передохнул он на углу, — что делается в родном доме! Хоть бросай все и сторожи мать!

Люба полохматила его волосы мягкими пальцами и сказала:

— Один год как-нибудь вытянем... До нашего воскресенья, да?

Он кивнул, поцеловал ее ладошку и ответил:

— Но сегодня я ему вломлю! На целый год! Чтоб знал, как изголяться над беззащитностью!

— На первый случай просто поговори, — посоветовала Люба. — Понимает же он человеческий язык!

Она по-лукински свела брови, блеснула яростно глазами и отступила к тротуару. «Че-ло-ве-чес-кий! — по складам цокали каблучки Любы. — Че-ло-ве-чес-кий!»

— А я проверю, — пробормотал Игорь, — понимает ли он?

Мигом потяжелели руки, и он решительным шагом двинулся по переулкам, ориентируясь на трубу городской бани.

Труба солидно возвышалась посреди Витимска. Черный дым исходил из нее, вплетаясь в темные полосы на закате, охватившем полнеба.

Игорь пробирался к бане самым коротким путем. Но заблудился в переулочках, пустырях, мостиках, перекинутых через овражки, тропинках через заросшие огороды, проемах заборов и водосточных желобах. Собаки лаяли на него изо всех подворотен, и он думал, что собачья порода такова: лаять на всех, кто бы ты ни был. Но не собачье же сердце у его отца, чтобы лаять на близких своих и кусать их в слепой злобе?!

Игорь все же вышел к старой витимской бане. Это было большое здание с тускло освещенными окошечками. Из форточек вылетал пар. Он хорошо пах березовым веником и туалетным мылом. Из бани доносились громкие голоса, слышался стук шаек и смех.