Это был один из тех редких случаев, которым дотошные журналисты в светской хронике обязательно посвящают несколько абзацев. По возможности, с фотографией.

Он догнал ее на семнадцатой параллели восточнее Муреа посреди океана. За сутки до этого, во время сильнейшей грозы у нее вышли из строя все навигационные приборы и радиосвязь, и, вместо того, чтобы, ориентируясь по солнцу, продолжать идти в сторону островов Таити или Муреа, она положила яхту в дрейф в ожидании помощи, благо, место было довольно оживленное. Звали ее леди Диана Рочестер, урожденная Раевская, и была она вдовой Генри Рочестера, графа Нортемберлендского.

По мере того как Спаргинс рассказывал обо всех этих событиях, перед моим изумленным воображением рисовались совершенно фантастические картины. Например, о переселении душ. Некая мистическая сила, оставшаяся на Чарре, продолжает преследовать экипаж «Пацифика», направляя и сталкивая случайности за десятки парсеков от альфы Эридана, причем женщины используются ею, как живой катализатор, провоцирующий смерть.

Весь день Рой Спаргинс вместе с Дианой пытались исправить навигационную аппаратуру, зря только убили время, а вечером он предложил ей перейти к нему на яхту, дабы, взяв ее «Летучую Рыбу» на буксир, доставить в ближайший порт, где смогут произвести надлежащий ремонт. Диана согласилась. Оба восприняли это как романтическое приключение. Спаргинсу в то время исполнилось сорок пять, если не приглядываться, асимметрия в лице была почти незаметна. За штурвалом «Ниньи» выглядел он, как настоящий морской волк: загоревшие плечи, выцветшие на солнце волосы, короче, было в нем что-то, вселяющее уверенность в то, что, несмотря на неудачу с навигационной аппаратурой, он сможет реабилитироваться в другом отношении. И Диана благосклонно кивнула.

Дальнейшее представить несложно. Вечер. В кают-компании «Ниньи» звучит негромкая музыка. Свет приглушен, освещен только бар изнутри. Открыты все иллюминаторы. Душно. Боже, как душно. Ни ветерка. Никакого движения, даже океанская зыбь улеглась.

— Душно, — говорит Диана, расстегивая ворот платья.

— Душно, — повторяет Спаргинс, и пальцы ее соскальзывают с украшенной черной жемчужиной пуговицы прямо в его ладонь. И уже ничего не видно вокруг, только его лицо. Глаза. Зеленоватый омут. И нет ни желания, ни сил отвести взгляд, а лишь тонуть в этой непроглядной зеленой топи. И уже ничего не видно вокруг, ни то, как падает барометр, не слышно, как начинает свистеть ветер в снастях, только вдруг перестает быть душно и становится хорошо и сладко.

Такого урагана, который разразился над архипелагом Туамоту, не помнят старожилы. Казалось, небо и океан решили поменяться местами. Шторм свирепствовал пять дней, принеся неисчислимые бедствия. Спаргинс потерял свою яхту, которая разбилась около атолла Марокау. Вместе с «Ниньей» погибла и «Летучая Рыба». Диана… В таких случаях в сводках обычно пишут — пассажир пропал без вести. Очевидно, Диана утонула через несколько минут после того, как яхта раскололась на рифах. Сам Спаргинс спасся чудом. Ослепшего и оглохшего в реве прибоя его вынесло на берег, снова утащило в море, снова выбросило на прибрежный песок и камни, пока он не смог зацепиться за что-то на берегу и отползти подальше от беснующегося океана.

Спаргинс не вернулся больше к полетам. Никто не смог бы обвинить его в трусости. Он бросил свою профессию терраторниса и остался на Земле, чтобы растить племянницу, оставшуюся сиротой. Мать Ружены не надолго пережила мужа и скончалась через два года от какой-то тривиальной инфекции. Врачом ее по чистой случайности тоже оказалась женщина, кстати, очень хороший добросовестный доктор.

Ружена родилась через пять лет после экспедиции на Чарру. Неизвестно, какую роль сыграло то, что ее отец был космонавтом. Она ничем не отличалась от своих сверстниц, если бы не одна особенность: у нее была феноменальная, просто нечеловечески быстрая реакция. В детстве она бесконечно ввязывалась в мальчишеские драки, но вот чудо — с какой бы частотой не сыпались удары, никто не мог по ней попасть! Никто в жизни не видел ее с синяком или царапиной! За это она пользовалась огромным авторитетом в кругу сверстников и даже в одно время верховодила небольшой компанией подростков.

По-настоящему она ни с кем не дружила, но расположение ее бесконечно ценилось. Что там говорить, Ружену уважали. Ее постоянно приглашали на какие-то междоусобные разборки. Как правило, само присутствие Ружены переводило любую разборку в чрезвычайно мирное русло. Исключений практически не наблюдалось. Вид тоненькой девчонки-подростка с безмятежно-голубыми глазами и ангельскими ямочками на щеках наводил мертвый штиль на самых шумных буянов. Голос у нее был тихий и бесцветный, как и положено примерной девочке-отличнице. Она никогда никому не угрожала. Говорила негромко и все всматривалась насмешливыми голубыми глазами в лицо собеседника. От этого взгляда у самых толстокожих буянов ладони покрывались потом, а со щек сходили остатки живых красок.

Но исключение все-таки однажды случилось.

Спаргинс отставил пустую кофейную чашку, закурил и некоторое время смотрел в окно, позабыв о дымящейся сигарете.

Парень называл себя Шер-Ханом. Ему недавно исполнилось четырнадцать лет. Был он на голову выше Ружены и раза в полтора шире в плечах. Был он нездешний. Приехал на каникулы к родственникам. Кое о чем он был наслышан, но наотрез отказывался верить хотя бы десятой доле рассказов. В довершение ко всему, он имел глупость в присутствии нескольких свидетелей презрительно отозваться о боевых качествах «сопливой девчонки» и похвастать собственными успехами в секции рукопашного единоборства с каким-то мудреным восточным названием.

Что и говорить, парень выглядел внушительно для своих четырнадцати лет: твердокаменный подбородок, античная литая шея, серо-стальные глаза — классика. На одной руке он мог подтянуться три раза подряд. Не учел он только одного: больше всего Ружена не любила хвастунов.

Они встретились вечером на стадионе. Ружена заговорила первой. Голос у нее был тихий, как и положено пай-девочке, а глаза холодные, цвета прозрачных зимних сумерек. Надо отдать должное парню, он оказался крепким орешком. Ружена говорила, а он все улыбался. Улыбка его была смесью насмешливого превосходства и снисходительности. Возможно, этот разговор так и кончился бы ничем. Ружена в последнее время дралась все реже и реже — просто не было достойных противников, да, кажется, это ей и самой порядком надоело — из девочки Ружена начала превращаться в девушку… Старые интересы начали вытесняться новыми.

Но тут парень сделал непростительную ошибку. Возможно, он хотел погладить Ружену по волосам, «хорошая девочка», или потрепать по щеке. Он только успел поднять руку.

Ружена ненавидела, когда к ней притрагивались. Что произошло в следующее мгновение, никто не мог толком объяснить, хотя встреча проходила при десяти свидетелях. Два десятка глаз следили за ними со всех сторон. Ружена сделала неуловимый выпад и тут же отступила назад. Кроссовки парня мелькнули в воздухе, и он упал на траву. По лицу его словно прошла судорога. Он тряхнул головой и с удивлением глянул на Ружену. Он больше не улыбался. Ружена продолжала стоять над ним, беззлобно наблюдая за сменой выражений на его румяной физиономии.

— Я не хотела тебе сделать ничего плохого.

Но парень уже не слушал ее. Он вскочил… Нет, он не дрался, как обычно дерутся пацаны, безоглядно бросаясь вперед и совершенно бессистемно нанося удары. Да и не вскочил он вовсе, а скользнул над землей, чтобы повергнуть своего противника искусным приемом бойца с тенью. Это был тот единственный случай, когда Ружену застали врасплох. Вообще ничего толком он не успел сделать, только царапнул кончиком ногтя по ее лицу, но этого было достаточно, чтобы привести Ружену в бешенство. Он отлетел метров на пять, причем снова никто не мог толком объяснить, как это произошло, хотя наблюдали это, повторяю, два десятка глаз, зорких мальчишеских глаз.