Может ли это быть причиной, что люди, которые видят вещи только в своих привычных классификациях, обычно считаются не остроумными, и что люди, которые «думают в одном направлении» и видят жизнь в рамках одного доминирующего интереса, обычно не располагают чувством юмора?

Внимательные читатели смогут найти много применений в науке, этике, праве, бизнесе и повседневной жизни.

В таких выражениях, как: «В каждом вопросе нужно выслушать обе стороны», присутствует предположение, часто незамеченное, что у каждого вопроса в своей основе есть только две стороны. Мы часто строим рассуждения на противоположностях, когда предполагаем, что то, что не «хорошо» должно быть «плохо», а то, что не «плохо» должно быть «хорошо». Это предположение усиливается, когда мы волнуемся или злимся. К примеру, во время войны, многие люди считают, что тот, кто не «стопроцентный патриот» скорее всего – «иностранный агент». У детей проявляется такая же склонность. Например, когда им преподают английскую историю, первое, что их интересует о каком-либо правителе – это, был ли он «хорошим королём» или «плохим королём». В популярной литературе и кино для детей всегда имеются «герои» с одной стороны, чтобы им сопереживать, и «злодеи» – с другой, чтобы их ненавидеть. Большинство рассуждений о политике основываются на противопоставлении «американизма» (что бы это ни значило) «иностранизму» (что бы ни значило и это). Эту склонность смотреть на вещи только в рамках двух значений, утвердительного и отрицательного, хорошего и плохого, горячего и холодного, любви и ненависти, можно обозначить термином – двустороннее ориентирование.

В рамках одного желания, грубо говоря, существует два значения: то, что удовлетворяет и то, что разочаровывает это желание. Если мы голодаем, есть только два типа вещей в мире, которые волнуют нас в этот момент: съедобные вещи и несъедобные вещи. Если мы в опасности, есть то, чего мы боимся и то, что нам может помочь и защитить нас. На примитивных уровнях существования, в нашей сосредоточенности на самосохранении и поисках пищи, в рамках этих ограниченных желаний, существует только две возможных категории: то, что причиняет боль и то, что доставляет удовольствие. Жизнь на таких уровнях располагается где-то посередине, со всем хорошим с одной стороны, и всем плохим – с другой, и при этом всё принимается во внимание, потому что вещи нерелевантные нашим интересам попросту не попадают в наше поле зрения.

Борьба целиком и сразу сводит нас к двустороннему ориентированию. На это время в мире остаёмся только мы и наш противник. Завтрашний ужин, красота пейзажей, любопытные очевидцы – всё забывается. Таким образом, мы боремся, вкладывая все силы, какие у нас есть; наши мускулы напряжены, пульс учащён, вены расширены, а число лейкоцитов в крови возрастает, чтобы справиться с потенциальным ущербом. Двустороннее ориентирование проявляется в условиях сильного волнения как «физически» так и «психически», и может считаться неотъемлемой частью боя.

В борьбе мы настраиваемся на двустороннее ориентирование; настроившись на двустороннее ориентирование, мы склонны к борьбе. Под влиянием двустороннего ориентирования вместо наших нормальных реакций – широкие наборы сигнальных реакций, которые способствуют тому, что мы рассматриваем все виды зол как одно Зло, и все проявления благ как одно Благо.

Для дикарей, чья жизнь представляет собой непрерывную борьбу со стихиями, врагами, животными или злыми духами, предположительно обитающими в предметах природы, двустороннее ориентирование, по-видимому, является нормальным ориентированием. Каждое действие человека в примитивном, суеверном обществе определяется ритуальной необходимостью или табу. Как показывает антропология, в существовании дикарей нет свободы в силу того, что каждый малый аспект жизни обусловлен принуждающими правилами о «плохом» и «хорошем». Например, охотиться и рыбачить человек обязан определённым образом, с принятыми церемониями, чтобы в этом преуспеть; нельзя наступать на чужую тень; суп в котле нужно перемешивать строго по или против часовой стрелки; нельзя называть людей по их именам, иначе их услышат злые духи. Если над деревней пролетает птица, то это к «удаче» или к «неудаче». Для дикаря всё имеет значение и причину, потому что всё, что он видит, должно подпадать под одно из двух значений.

Проблема этого мышления в том, что не существует никакого способа оценки какого-либо нового опыта, процесса или объекта, кроме как приписывания им терминов «добрая магия» и «злая магия». Отклонение от традиции не одобряется на том основании, что оно «беспрецедентно» и, следовательно, является «злой магией». По этой причине, многие примитивные народы живут в статичных цивилизациях, в которых каждое поколение почти в точности повторяет жизнь предыдущих поколений – и поэтому их называют «отсталыми» народами. В их языке нет средств развития в сторону новых оценок, потому что всё рассматривается в рамках двух двусторонней системы ценностей.[16]

Кто-то может возразить: «Но разве у всего нет своего антипода?» Жар и холод, любовь и ненависть, жизнь и смерть, чёрное и белое, здравомыслие и безумие, грязь и чистота, и т. д. Это возражение было бы убедительным, если бы все виды противопоставлений были похожи – а они не похожи. Самый простой вид противопоставления – это противопоставление в рамках единственного интереса: съедобное против несъедобного; мы против них; американцы против иностранцев (всех остальных). Это противопоставление можно проиллюстрировать следующей диаграммой:

Но противопоставление «белого» «чёрному» – это другой тип противопоставления. Белое и чёрное – это два крайних предела шкалы, а между ними – длинный диапазон различных оттенков серого цвета:

Противопоставления «жара» «холоду» и «верха» «низу» – это отношения, в которых учитывается определённая точка на диапазоне:

Существуют и другие типы противоположностей, такие как комплементарные; например позитив и негатив фотографии, или правая и левая руки; и противопоставления направлений, такие как запад и восток, куда и откуда, приход и уход.

Это лишь несколько типов противопоставления, но их достаточно, чтобы показать не только неадекватность ориентирования, основанного на двух значениях, но и ошибочность предположения о том, что все противопоставления похожи.

Двустороннее ориентирование можно наблюдать в модной в наши дни регрессивной тенденции, которая наиболее ярко проявила себя в гитлеровской Германии. Достаточно лишь беглого взгляда на официальную пропаганду нацистской партии, чтобы убедиться, что она почти всецело полагается на двустороннее ориентирование. Голод, нищета, безработица, мошеннический капитализм, поражения в первой мировой войне, вонь, безнравственность, предательство, эгоизм и всё неприятное выстроено на «плохой» стороне, вместе с «еврейской плутократией». Всё, что стоит на пути гитлеровских желаний обозначается «еврейским», «дегенеративным», «развращённым», «демократическим», «интернационалистическим» и, в качестве венчающего оскорбления, «неарийским». Всё же то, что Гитлер считает нужным назвать «арийским» – это «благо», «добродетель», «героизм» и «слава». Доблесть, дисциплина, честь, красота, здоровье и радость – всё это – «арийское». Все действия, к которым он призывает, являются частью «арийского наследия». В рамках этого двустороннего ориентирования – «арийство» против «не-арийства» – всё рассматривается и оценивается: искусство, книги, люди, философии, музыка, математика, физика, собаки, кошки, аэробика, архитектура, мораль, кулинария, религия, и т. д. Если Гитлер одобрил, значит – «арийское». Если Гитлер не одобрил, значит – «неарийское» или «еврейское». Классифицировать японцев «арийцами» лишь потому, что между Германией и Японией складываются хорошие отношения, президента Рузвельта – «евреем», заострённые крыши – «арийскими», а плоские крыши «международными» и поэтому «еврейскими», или классифицировать одну ветвь физики «арийской», а другую «еврейской» – абсурдно, но ни Гитлера, ни его министерство пропаганды эта абсурдность не останавливает.