- Что ты хочешь от меня? - спросила Габриэль, взявшись за край попоны, коей был покрыт Аргус, и следуя за неторопливо шествующим конём.

- Ты должна примерить свой новый панцирь. Мастер, наконец, закончил работу над ним, и, поверь, он вышел отличным, ибо я сама следила за изготовлением, сейчас мы убедимся, что я не зря снимала с тебя мерки.

- Ты просто хотела спасти меня от Александра, - улыбнулась девушка, - но этого не требовалось, ибо я способна выдержать его натиск, поверь.

- Есть ещё одно дело. Ты многому учишься сейчас, прилагаешь усилия, чтобы совершенствовать своё мастерство, и я не хочу оставаться в стороне. Я научу тебя чему-то, что узнала в своё время от отца.

- Ты же не знала своего отца? Ты говорила, что он так никогда и не вернулся из похода, в коем участвовал ради заработка, или мне вновь предстоят какие-то открытия?

- Я имею в виду не его, впрочем, не место здесь говорить об этом. Пойдём со мной, и ты всё узнаешь, - влекла её таинственностью Зена, приближаясь к их дому в городе.

Они вышли за пределы Промоны уже за полдень, после того, как Габриэль удостоверилась в удобстве и прочности панциря, вышли пешком, оставив коней в городе на попечении слуг. Обе они облачились в удобную для зимы одежду фракийского покроя - мягкие сапоги, штаны и хитоны с рукавами, покрылись тёплыми плащами, не взяли только шапок, ибо было не особенно холодно. Зена сказала любимой, что им понадобятся только лук и стрелы, поэтому та надела тетиву на своё оружие, отдыхавшее ранее, и захватила тугой колчан. Они углубились в лес севернее города, воительница вела девушку, сойдя с дороги и почти бесшумно повторяя петли едва видной тропинки, небо было затянуто облаками, создавая полутьму и тихую настороженность в мире вокруг них. Зена остановилась у небольшого, выглядевшего как тёмное серебро сейчас ручья и присела на покрытый зеленью камень, сказав:

- Видишь холм впереди, за который поворачивает ручей? На той стороне его олени сейчас пьют у водопоя.

- Откуда ты знаешь, как ты могла их увидеть? - спросила девушка, прислушиваясь, но ничего не слыша.

- Я не видела их, но я знаю, что они там, - ответила Зена и, перескочив ручей, быстро двинулась к холму. Габриэль настигла её уже близ вершины, они без труда укрылись в зарослях небольших деревьев там, и, выглянув, убедились, что два оленя замерли у воды. Воительница показала спутнице, что ветра нет, и протянула руку вперёд, сказав:

- Люди в лесу становятся осторожны как звери, но и к зверям можно подобраться незаметно, если не забыла, что и мы раньше были частью этого мира, ибо из камней брошенных обратились мы в людей, или же, как говорят в местных племенах, предки наши обращались в волков. Сейчас всё это возвращается, это поможет тебе. Научишься подбираться к зверю, сможешь настигнуть и человека, даже из тех, что жизнь свою проводят в лесу.

- Так ты видела следы оленей, или слышала их? - Габриэль не пускала в ход своё оружие, ибо видела, что Зена этого не хочет.

- Нет, их следов я видеть не могла, ибо они пришли из рощи на той стороне ручья, да и услышать их было невозможно, ибо мы были слишком далеко. Я просто знала, что они там. Этому научил меня отец, или же это всегда было во мне, и он просто открыл мне себя саму.

- Так ты расскажешь мне о своём отце? Знала ты его или нет?

Воительница встала в полный рост на вершине, спугнув оленей, оглядела окрестности, где росли только причудливые хребты сплошь покрытых зеленью гор, и села на траве, пригласив девушку разместиться рядом. Она собиралась говорить, но медлила, закидывая руками волосы назад, белый шрамик, протянувшийся к виску, бросился Габриэль в глаза, напоминая о той черте тёмных вод, что надо было преодолеть в памяти.

- Человека по имени Атей, супруга моей матери, я, действительно, никогда не видела, лишь слышала, что он воевал где-то в Азии за дело царя Митридата и никогда не вернулся. Я видела иное. Я росла, как ты знаешь, в Амфиполе, вернее, большую часть времени я проводила за городом, ибо таверна, что держала моя мать, стояла на дороге, в доме близ неё мы и жили, лишь изредка перебираясь в домик в самом городе. Во мне было что-то чуждое, что не давало покоя, и люди шептались, что я дочь не своего отца, я росла сильной, не занималась домашними делами, ибо мать обходилась нашими рабами, полагая, что мне негоже возиться с этой рутиной, будто я предназначена для чего-то большего. Часто я бродила в рощах, по берегам Стримона, самой любимой моей реки, там я и встретила своего гостя.

- Кого ты встретила? - Габриэль заворожено смотрела на неё, облокотившись на руку.

- Мне было лет двенадцать тогда, и я почему-то ничего не боялась, ни зверей диких, ни фракийцев, живших близ города, вот, и к нему приблизилась не со страхом, но веря в определённость своей судьбы. Он был, конечно, грозен на вид, когда сидел над рекой, обёрнутый в плащ, по ткани словно струилась кровь, но, в то же время, она оставалась чёрной, у него были длинные тёмные волосы и удивительные глаза, что проникали в меня сквозь все преграды. Мне показалось, я помню, что это должен быть скорее древний герой, но не простой смертный, и я спросила, не тень ли Брасида, славного героя, бродит здесь по земле, он же не ответил, но сам спросил меня, почему люди, коих я коснусь, исцеляются, и зачем другие зовут меня ведьмой не от мира сего. Я не знала ответа.

- Почему это всё происходит с тобой? - прошептала девушка.

- Он знал почему, ибо он был этому причиной. Ты веришь в богов, Габриэль? Веришь, как принято в суетной городской жизни, или по-настоящему? Ты хотела знать, действительно ли я дочь божества, и я скажу тебе. Да, это правда, Габриэль, мой отец - не смертный муж, но один из богов, Арес Энниалий, несущий ярость битвы, - Зена замолчала, откинувшись назад, и Габриэль пыталась найти в её чертах что-то новое, дивясь, что не видела божественного света ранее или не могла понять его сути.

- Как поверить? - прошептала девушка. - Нет, я знаю, что это так, но как мне примириться, как осознать?

- Просто, как и всё в жизни, - улыбнулась воительница. - Я такова, какой меня знаешь, и я дочь Ареса. Живи со мной и будь моей, в этом, я думаю, твоя судьба.

- Ты видела божество? Расскажи о нём.

- Он не являлся мне в грозном своём обличии, но принял лик благородного мужа, и я могла лишь чувствовать его силу, что, подобно тысяче игл, пронизала мою кожу, когда он был рядом. Я сразу поверила и сразу приняла его более не как бога, но как отца, понимая, что это лишь один из его ликов, я всё же полюбила его в этом обличии как родного себе. Он никогда не появлялся со мной на людях, но лишь среди дикого мира, леса и гор мы проводили время, и тогда я медленно сближалась с ним, преодолевая отчуждение существа смертного и божества, моего маленького мира и его бесконечности.

Он привёл меня на самую высокую в тех местах гору, на голую скалу смотровой площадки, откуда можно было видеть и леса земли македонской, и море, и города, там он велел мне смотреть. Сила бога меняет мир незаметно, но в какой-то миг ты внезапно поражаешься тому, что всё уже не так, вот, и я была заворожена открывшейся картиной, ибо горизонт отступил, словно гора поднималась до самых небес, а глаза мои стали как у орла. Я видела мир во всей его полноте, море расстилалось со всеми судами на нём, на земле люди и звери занимались своими делами, гудели города, дикие племена собирались для нападений, на дорогах блестели змеи походных военных колонн.

Отец указал мне всё это, говоря: "Смотри, вот, люди занимаются всеми делами своими. Рыбаки тянут сети, мореходы ловят ветер, сельские жители из македонян, эллинов, кельтов и других народов сбирают урожай с земли, благородные жёны облачаются для празднества в городах, другие торгуют на рынках и сидят в мастерских, вон, фракийцы поднимают оружие друг на друга, и кровь струится, скифы же следуют за стадами, и земля сменяется перед ними с каждым закатом. Что ближе из дел человеческих тебе, дочь? Спроси своё сердце". Я окинула взглядом всё это ещё раз, и глаза мои остановились на зелёной равнине, где два племенных воинства стояли друг против друга, по значкам я узнала могучий фракийский народ бессов. Блеск их оружия заставлял сильнее биться моё сердце, они приносили жертву перед столкновением, прекрасные кони вождей кружились от напряжения, потом они схватились, и кровь моя загорелась, увлекая меня к ним, в этом не было счастья, но ощущение обретения чего-то близкого, чего не миновать. Я сказала, что война меня влечёт, только она заставляет меня мучиться своим женским несовершенством, ибо хочется мне быть князем варварским и поражать врагов, скакать на коне, очерчивая границы жизни и смерти, и погибнуть лишь так, не желая ничего иного.