— И любой челок на самом деле может поговорить с ним? — уточнил я.

— Конечно, — заверил он меня.

— В таком случае, может, Вы знаете, когда он устраивает следующую аудиенцию? — поинтересовался я.

— Через два дня, — с готовностью сообщил наш собеседник.

— Это не в день ли суда? — осведомился я.

Это теперь нечто большее, — со страстью объяснил он. — Это — один из новых праздников, день Великодушия и Петиций.

— Превосходно, — поддержал я его пыл.

— Посетители собираются около Центральной Башни на Проспекте, — сообщил он.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— А Вы хотели поговорить с ним о чем-то? — полюбопытствовал мужчина.

— Я думал, что было бы неплохо, по крайней мере, посмотреть на него.

— О, Вы увидите, он — очаровательный человек, — заверил меня он.

— Уверен в этом, — сказал я.

— Множество незначительных прошений удовлетворяется в этот день, — поведал он, — и некоторые из серьёзных. Безусловно, это полностью зависит, по крайней мере, в случаях серьёзных петиций, от справедливости ходатайства.

— Понятно, — кивнул я.

— Те, кто желает подать прошение, должны занять место на веревке, — предупредил мужчина.

— А что это значит? — не понял я.

— Дело в том, что регент, при всём желании, не может дать аудиенцию всем желающим, — пояснил он. — И те, кто желают попасть на аудиенции, надевают на себя Ленту Великодушия Гнея Лелиуса, которая повязывается вокруг тела, а через петлю на ней проходит верёвка, фактически бархатный трос, ведущий к постаменту. Это помогает держать очередь прямо и регулирует количество просителей.

— Я понял, — кивнул я. — А каким образом человек может получить место на этой верёвке? — полюбопытствовал я.

— Иногда это — рискованное дело, — поморщился мужчина.

— Это хорошо, — одобрительно проговорил Хурта, поглаживая топор.

— Полагаю, что разумнее всего занимать очередь пораньше? — предположил я.

— Кое-кто — встаёт там в четырнадцатом ане предыдущего дня.

— Понятно, — протянул я. — Спасибо, Гражданин.

— Вы могли бы попробовать в переулке Рабских Борделей Людмиллы, что позади проспекта Турии, — сказал он.

— Что попробовать? — не понял я.

— Поискать жильё, — пояснил он.

— Понятно, — кивнул я.

— Вы знаете, где это? — уточнил горожанин.

— Я знаю, где находится проспект Турии, — ответил я.

Этот проспект получил название в честь города расположенного в южном полушарии, кстати, несомненно, как жест дружелюбия со стороны Ара. Величественные туровые деревья вполне уместно высажены вдоль его тротуаров. Это — широкий проспект с обилием фонтанов. Он знаменит также роскошными магазинами.

— Это около улицы Клейм, — добавил я.

— Совершенно верно, — подтвердил он.

Улица Клейм, кстати, может действительно быть особой улицей, но, вообще-то в Аре это — целый район, получивший своё название из-за расположенных там предприятий, бизнес которых связан с работорговлей, и предметами, имеющими отношение к рабовладению. Именно там расположены главные работорговые дома города. Именно туда работорговцы доставляют своих пленниц. Там всегда, на оптовой или розничной основе, можно приобрести рабынь. Там же можно предложить свою цену за них на открытых аукционах. Главные невольничьи рынки тоже там. Например, Курулеанский. Там любой может также арендовать и использовать рабынь. Именно там, внутри тех мрачных зданий девушек дрессируют, великолепно и тщательно, интимным искусствам доставления изысканных удовольствий своим владельцам. Кроме того в том районе, можно купить такие необходимые предметы, как подходящая косметика для рабынь, простые, но привлекательные драгоценности, пригодные для рабынь, в частности серьги которые, в глазах гореан, будучи надеты на женщину закрепляют её окончательное унижение, там торгуют рабскими духами, шелками, и тому подобными атрибутами. А где ещё, как не в таком районе можно найти огромное разнообразие прочих полезных предметов для идентификации, хранения, обучения и наказания женщин, таких вещей как ошейники всевозможных размеров и конструкций, металлические и кожаные привязи, для шеи, запястий и лодыжек, начиная от простых шнуров и заканчивая устройствами для строгого контроля, ремни для рук и щиколоток, распорки для ног, колодки, железные пояса, чтобы предотвратить использование рабыни без разрешения владельца, наручники и кандалы с цепями любых типов и размеров, разноцветные шёлковые верёвки для связывания, некоторые с цепочками в качестве сердечника, различные цепи, и конечно, плети.

— Благодарю Вас, — сказал я. — Мы действительно попробуем это.

— Желаю Вам всего хорошего, — попрощался он.

— И Вам всего хорошего, уважаемый, — ответил я.

Горожанин развернулся и отправился по своим делам. Женщина, сидевшая около нас на одеяле, расстеленном на камнях, с полной корзиной сулов перед ней, посмотрела на нас и поинтересовалась:

— Сулы брать будете?

— Нет, — ответил я.

— Тогда, проваливайте отсюда и не распугивайте мне клиентов, — бросила она нам.

— Пойдёмте, — сказал я своим спутникам, и повёл их восток по улице Венактикуса к проспекту Центральной Башни.

Я намеревался пойти на юг по тому проспекту до Фургонной улицы, а с неё повернув на восток выйти к проспекту Турии. Кстати, в Аре «фургонных улиц» множество, но я имел в виду ту, которая имела название «Фургонная улица» и вела к улице Клейм. «Фургонные улицы» в основном, это улицы направленные с востока на запад. Как мне кажется, название это за ними закрепилось, из-за того, что они открыты для движения фургонов в течение дня и достаточно широки, чтобы по ним могли разъехаться две повозки. На большинстве улиц Ара движение фургонов в дневное время запрещено из-за их узости. Конечно, никакой трудности нет с движением по проспектам и бульварами. Они вообще шире любой из улиц. Кстати, многие из девушек первое своё путешествие по Ару совершили именно по Фургонной улице, хотя, возможно, они не смогли толком рассмотреть её, ведь их щиколотки были прикованы цепью к центральной балке внутри сине-жёлтых рабских фургонов, тех самых, которые развозили их в соответствии номерами выбитыми на дисках подвешенных к транспортировочным ошейникам, или адресам, написанным на их левых грудях, в различные здания на улице Клейм.

— Ах! — вздохнула Боадиссия.

— Проспект Центральной Башни, — объяснил я. — Действительно красиво. Мы пойдем прямо по нему.

— Пить хочу, — вдруг заявил Хурта, направляясь к фонтану, одному из многих имевшихся на этом проспекте.

Хурта прислонив свой топор к фонтану, наполовину погрузил голову в воду, а затем, вынырнув, довольно фыркнул. Ещё немного с удовольствием поплескав воду себе на лицо, парень принялся утолять жажду из сложенных в пригоршню ладоней. Попил и я. Боадиссия изящно приложилась к поверхности губами, втягивая в себя воду. Хм, похоже, в нашей компании она изучила кое-что из своей женственности. Казалось, что она начинала, робко и с надеждой подозревать и ощущать истинную природу своей сексуальности, и даже осмеливалась думать о получении удовольствия от своей нежности и сущности, осмеливаться думать о том, что могло бы значить для неё, быть искренне и полностью той, кем она фактически была — женщиной. Во всяком случае, она больше не пыталась, в гротесковой смехотворной манере подражать поведению воина алара.

— А я могу попить, Господин? — спросила Фэйка.

— Конечно, — разрешил я, тут же внезапно, сердито, возмущённо схватил её за волосы так, что она вскрикнула в боли и задёргалась.

— Ты что, забыла, что Ты — животное? — злобно прошипел я ей прямо в ухо.

— Простите Господин! — заплакала рабыня.

— Может Ты решила, что стала чем-то большим? — поинтересовался я.

— Нет, Господин! — простонала женщина, и, почувствовав, что я отпустил её волосы, повалилась на колени на мостовую, но тот же полетела на камни, получив удар ногой.

Она испуганно замерла там, лёжа на боку около фонтана, с моим мешком за спиной.