— Нет! — выдохнула женщина.

— Я — мужчина, и могу ручаться за это, — заверил я её, дружелюбно шлёпнув по мягкому месту.

— Пожалуйста! — простонала она.

— Помолчи, — велел я.

— Да, Господин.

— Уверяю Тебя, Ты, в настоящее время, с намного большей вероятностью, чем твоя дочь возбудишь хищничества мужчин, которые будут рассматривать Тебя в качестве простого порабощенного объекта их желаний. По моему мнению, по крайней мере, на данный момент, именно Ты, а не она, обнаружишь, возможно, к своему ужасу и бедствию, что вызываешь их интерес как рабыня, с предсказуемыми для тебя лично последствиями.

— Нет! — прервала меня девушка.

— А ну тихо, низкая рабыня, — рыкнул я на неё.

— Низкая рабыня! — попыталась возмутиться она.

— Я сейчас проявляю внимание к этой женщине, — сказал я. — Я нахожу её интересной.

— Мама, Ты же — свободная женщина, — снова вмешалась девушка. — Ты же не рабыня. Ты не должна уступать ему. Сопротивляйся ему. Не уступай ему.

— Не говори глупостей, дочь, — ответила ей женщина.

— Разве Ты не видишь? Даже притом, что он — мужчина, он снизошёл до того, чтобы говорить с нами любезно. Цени это, ибо никто не знает, когда Ты услышишь такие слова снова.

— Он — животное! — выплюнула её дочь.

— Господин милосерден ко мне, — объяснила мать. — Неужели Ты не видишь? Из-за твоего присутствия здесь, и из уважения к деликатности нашей ситуации, он позволил мне почти, полностью остыть.

— Остыть! — возмутилась дочь.

— Да, — ответила женщина. — Спасибо Вам, Господин.

— Ой! — вскрикнула женщина.

— Ты, правда, думаешь, что я милосерден? — усмехнулся я.

Кажется, она неправильно поняла мои намерения.

— О-о-о, он опять меня трогает! — простонала женщина, снова вцепившись в мраморную скамью.

— Ты, правда, думаешь, что я милосерден? — повторил я свой вопрос.

— Нет, нет! — ответила она.

— Похоже, Ты решила, что какой-либо настоящий мужчина позволил бы такой соблазнительной и сладкой красотке как Ты, просто разложенной на скамье для удовольствий мужчин, будущей рабыне, соскочить с крючка в подобной ситуации? Что он не воспользуется случаем, если можно так выразиться? — полюбопытствовал я.

— Скажи ему, что именно так бы и поступил настоящий мужчина! — снова попыталась вмешаться её дочь.

— Не будь глупой, — ответила ей женщина. — Здесь идёт речь не о тех слабаках, которые называют себя «настоящими мужчинами», пытаясь замаскировать свою слабость под фальшивыми названиями, а об истинных мужчинах.

И вдруг она застонала. Мне показалось это интересным. Она вовсе не остыла, как мы подумал. Угли рабского жара, как оказалось, не потухли в её животе.

— Я прошу о милосердии, — взмолилась она.

— Отказано, — сообщил я ей.

— Сопротивляйся ему! — крикнула ей дочь.

— Его руки сильны и могущественны, — простонала женщина. — И он знает, что он делает и чего хочет! А я мягкая и я женщина!

— Ты хочешь уступить мне, — сказал я ей. — Это не трудно заметить.

— Я не должна этого делать, Господин, — всхлипнула она. — Здесь моя дочь. Она больше никогда не будет уважать меня-я-а-а! О-о-ох!

— Ты считаешь, что для неё будет неправильно знать, что её мать — горячая шлюха? — спросил я.

— Пожалуйста, — взмолилась женщина.

— Но Ты-то это знаешь, — заметил я, ободрительно шлёпая её по ягодице.

— Я не могу ничего поделать с этим! — заплакала она.

— Вы похожа на горячую самку слина, — сообщил я ей. — Ты прекрасно дёргаешься и извиваешься. Ты почти так же горяча, как рабыня. Интересно было бы посмотреть, на что Ты будешь похожа, когда на самом деле окажешься в неволе.

— Пожалуйста, — простонала она.

— Ты уже принадлежишь ошейнику, — усмехнулся я.

— Я должна попытаться сопротивляться, — прошептала она, напрягаясь всем телом.

— Вместо этого, Ты могла бы, устроить своей дочери поучительную демонстрацию того, как женщина может привести мужчину в невероятный восторг. Она могла бы извлечь немалый опыт из этого урока, использовав это к своей пользе в её собственной неволе. Ты могла бы даже передать ей своё впечатление от этого, ведь твои настоящие реакции на мои прикосновения, очень скоро будут ожидаться и от неё. Ей будет полезно узнать то, как рабыня могла бы реагировать на своего владельца.

— Если Вы возьмёте меня, я останусь холодной, — заявила она. — Я не буду участвовать в Вашем удовольствии.

— Ты не кажешься мне такой уж холодной, — усмехнулся я.

Она не ответила, лишь задёргалась под моими руками.

— Это была угроза? — поинтересовался я.

Взяв женщину за волосы обеими руками, я запрокинул её голову. Замок на ошейнике свободно закачался над скамьёй. Думаю, что в этот миг до неё дошло, что мне ничего не стоило размозжить ей голову о мрамор сиденья.

— Нет, — поспешно ответила она. — Нет, Господин!

Я позволил ей опустить голову. Замок, с металлическим стуком снова лёг на камень. Зазвенели цепи на её запястьях. Под скамьёй проскрежетала по полу Сэмниума цепь, сковывающая её щиколотки.

— Существует много способов, которыми можно взять женщину, — объяснил я. — И все они доставляют удовольствие. Многое зависит от ситуации, от времени суток и предпочтений рабовладельца. Неужели Ты думаешь, что удовольствие мужчины неразрывно связано с желанием женщины? Это — распространенное заблуждение свободной женщины. Это, всё равно, что полагать, что фруктом нельзя насладиться до тех пор, пока он вначале не попросил сорвать его с ветки. Это просто чушь. На самом деле, любой может просто взять его и наслаждаться им. То же самое можно сказать и об отношениях мужчины и женщины. В них один просто навязывает свою волю беспомощной другой. В этом проявляется его власть и сила. Те, кто уже почувствовал такие вещи, знают их ценность.

— Я Ваша, и вы можете сделать со мной всё, что Вы пожелаете, — сказала она, — и Вы отлично это знаете.

— Интересно, должен ли я вынудить Тебя отдаться мне? — задумчиво проговорил я.

Теперь она напряглась, замерла, взволнованная моими словами. Она не знала, какое решение я приму. Но независимо от того, каким оно будет, она, в своей беспомощности, уже готова была его принять.

Её внезапно дёрнувшиеся запястья были остановлены цепью. Цепь ножных кандалов вновь заскрежетала по полу под скамьей, сообщая мне, что её ноги непроизвольно дёрнулись.

— Лежи смирно, — приказал я ей.

И я начал, с мягкостью и изысканной деликатностью, без излишней спешки, пробуждать её глубинные потребности и замечательную жизненную энергию её тела. У меня уже не было сомнений, что со временем она превратится в роскошную рабыню. Счастлив будет тот мужчина, ошейник которого она будет носить.

— Он вынуждает меня отдаться ему! — вдруг простонала она.

Я не останавливался. Я продолжал увлекать её, столь же мягко, сколь и неумолимо, словно на незримом поводке, вверх по длинной лестнице её потребностей и беспомощности. Это было похоже на то, как если бы я, как это принято на Горе, провёл плачущую, переполненную потребностями её тела женщину, через длинный узкий коридор, застеленный мягким ковром, в котором её босые ноги тонули по щиколотки, но при этом чувствовали неглубоко под ним холодную твёрдость камня, через тяжёлую прочную дверь, которую я захлопнул за её спиной, показывая ей, что отныне нет для неё никакого спасения, а затем приковал к месту в ногах моей кровати.

— Возьмите меня! — вдруг кричала. — Я прошу Вас, возьмите меня!

— Интересно, нужно ли мне теперь вынуждать Тебя отдаться мне полностью?

— Я сама прошу взять меня! — заплакала она.

— Мама! — вскрикнула ей дочь.

— Кажется, здесь присутствует твоя дочь, — напомнил я ей.

— Я прошу позволить мне отдаться! — плакала женщина. — Я прошу взять меня!

— Мама нет! — крикнула девушка. — Не позволяй ему так унижать Тебя!

— Молчи, — всхлипнула её мать. — Я уже в его власти.

— Ты кончишь, лишь тогда, когда получишь на это разрешение, — приказал я женщине.