Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Эмансипирующее влияние столбика наркотика высотой в метр быстро добавило веселья происходящему, и Владимир с легким сердцем витал над лепечущей, ухающей, кудахчущей толпой. Вскоре его русский акцент проявился в полную силу, наделив графа Гиршкина аурой подлинности, отчего славные представители Хьюстона, Боулдера и Цинциннати еще сильнее полюбили этого низенького поэта и бизнесмена, вокруг которого теперь вертелся весь экспатриантский мир Правы.

Владимир почувствовал, что Морган дергает его за рукав: пребывание в маргиналках ей явно наскучило.

— Давай найдем Александру, — шепнула она, коснувшись — то ли намеренно, то ли случайно — Владимирова уха своим душистым носом.

— Давай, — согласился Владимир и, обняв эту девушку из Огайо, стиснул ее широкие плечи, столь крепкие и удобные для объятий.

Они прорвались сквозь кордон поклонников и приблизились к деревцам бергамота; ветки, покачиваясь под дуновением вентилятора, оцарапали лицо Владимиру; он тупо посмотрел на древесных хулиганов, словно желая сказать: «Да вы знаете, кто я?» — но, опомнившись, слегка отодвинулся.

За бергамотами располагался длинный атласный диван с такими же креслами по бокам, где и обосновалась тусовка, запасшись бутылками мартини и графинами Кюрасао. Тусовщики смеялись, без конца обсуждая публику, будто некий наскоро сформированный Совет моды. Время от времени тусовка перебрасывалась парой слов с посторонними, подходившими к ним с тоненькими стопками бумаги, исчерканной словами или рисунками, либо с маленькими дискетками. Похоже, ожидаемый выпуск первого номера «Калиостро» здорово вскружил всем головы, аттракцион «мертвая петля» стал бы уже излишеством.

Коэн углядел Владимира и Морган среди зелени:

— Вон он! Владимир!

— Морган! — завопила Александра чуть ли не с трепетным восторгом, она явно трудилась над повышением статуса своей новой подруги.

Пара приблизилась к компании, и, как по волшебству, на лоснящемся небесно-голубом диване Для них вмиг было расчищено место. Александра расцеловала Морган в обе щеки, Владимир пожал Руки мужчинам и нежно чмокнул Александру в Щеку, а она его в обе.

Парни превзошли самих себя, сочинив для «шикарного лоха» официальную форму одежды: пепельно-серые пиджаки спортивного покроя, рубашки похоронных оттенков и мрачные узкие галстуки, змеившиеся по груди до пупка. Александра была в новом темно-сером жакете для верховой езды, найденном, очевидно, в одном из самых продвинутых антикварных магазинов Правы, под жакетом неизменный черный свитер с высоким воротом, штаны в обтяжку того же цвета.

Но одного человека в компании не хватало.

— А где же Максин? — спросил Владимир и прикусил язык, вспомнив, что комитет, ведающий свиданиями экспатриантов, уже назначил бракосочетание Гиршкина и Максин на ближайшую весну, а он вдруг возьми да переключись на Морган.

При упоминании Максин на лице Морган появилось странное выражение, как у ребенка, потерявшегося в сутолоке вокзала; несомненно, вечеринка у Ларри могла напугать сильнее, чем любой вокзал, и народу на ней было столько же.

— Максин заболела, — ответила Александра. — Ничего серьезного. Завтра уже встанет на ноги.

Заключительная фраза была добавлена явно для того, чтобы Владимир не вздумал помешать больной принять вертикальное положение. Наверняка Александра поведала Морган все, что той было необходимо знать, о бурном антиромане между Владимиром и Максин.

Ситуацию, сам того не ведая, разрядил Коэн. Он не видел Владимира несколько дней и теперь едва не прыгал вокруг него.

— Моему другу нужно проветриться в баре! — пьяным рыком объявил он. — А вам, девочки, есть о чем поговорить.

Владимир беспокоился, оставляя Морган одну. Но, оглянувшись, увидел такую картину: две привлекательные девушки, Морган и Александра, взахлеб болтают друг с другом, и у него отлегло от сердца — их поглощенность собой отпугнет потенциальных ухажеров. Молодые хищники Правы легко терялись перед феноменом женщин, не нуждающихся в мужчинах.

За стойкой бара — просто полкой, торчавшей из книжного стеллажа, забитого собраниями сочинений папы Хэма, святого покровителя экспатриантов, — неукротимый Коэн попытался угостить Владимира джином с тоником и залил его новые импортные туфли водкой. Когда Владимир, смеясь, сообщил поэту, что для джина с тоником требуется джин, а не водка, Коэн облил его в придачу и джином.

— Ты, смотрю, пьешь одну за другой, — заметил Владимир.

— Я пью одну за другой уже пять лет. Я — тот, кого в ликеро-водочной промышленности называют алкоголиком.

— Я тоже алкоголик — Владимир прежде особенно не задумывался над этим вопросом, но заявление Коэна прозвучало убедительно. — Давай за это и выпьем! — торопливо предложил он, стараясь отмахнуться от нахлынувшего дискомфорта, и друзья чокнулись.

— Кстати, об одной и другой, — сказал Коэн. — Мы с Планком собираемся дать бой бутылке. Будем сражаться до победы! — Он подмигнул полке с напитками.

— Понятно. — Владимир представил Коэна и Планка, двух боксеров, бьющихся в замедленном темпе на кулаках с запотевшей бутылкой «Столичной», словно в каком-нибудь перформансе.

— Хочешь с нами? Никакой этой фигни. Только мы втроем. По-мужски. — Затем, без предупреждения — а когда он предупреждал? — Коэн вскинул руки и стиснул Владимира изо всех сил.

К тому времени свет притушили настолько, что их запросто можно было принять за пару, стремительно движущуюся к постели через кассу «одна-две покупки». Испугавшись, Владимир выглянул из-за плеча Коэна и попытался высвободить руку, чтобы посигналить Морган и тусовке: мол, он тут ни при чем, но его сжимали столь крепко, что ни о какой жестикуляции не могло быть и речи. Впрочем, вскоре Коэн его отпустил, и Владимир с огромным облегчением увидел, что число гостей в комнате достигло критической массы и всем было уже плевать, кто чем занят. Даже на беззастенчивый гомосексуальный секс, озвученный стонами, транслируемыми по стереосистеме, и то обратили бы внимание лишь спустя несколько минут.

— О-у, нам тебя не хватало, чувак, — продолжал Коэн. — Ты так занят на работе и… — Он умолк, устав играть роль кокетливого любовника.

На другом конце комнаты Владимир заметил Планка, тот с отвращением смотрел в свой бокал, словно туда налили мочегонного; рядом с ним на диване Александра и Морган были целиком захвачены беседой. Что происходит с этими парнями? Неужто им мало быть краеугольным камнем здешней элиты? Неужто им еще и смысл жизни подавай?

— Хорошо, — сказал Владимир. — Втроем так втроем. Отлично проведем время. Выпьем. Напьемся. Ладно?

— Ладно!

Просияв, Коэн потянулся к бутылке, но в этот момент Владимир увидел краем глаза, что Морган украдкой показывает ему на часы. Она хочет уйти? Уже? И увести с собой Владимира? Ей здесь не нравится? Никто не сбегает с вечеринки Ларри Литвака, прежде чем часы пробьют три утра. Это просто неприлично.

— Как продвигаются стихи? — спросил Владимир собутыльника.

— Ужасно. — Толстые губы Коэна предательски задрожали. — Я слишком влюблен в Александру, чтобы писать о ней…

В том-то и заключалась самая суть: в город пришла любовь, и Планк с Коэном купили тайм-шеры в этом вечно перспективном предприятии. Судя по трясущимся губам и влажным глазам Коэна, он вложился по первому разряду: бассейн с плещущейся водой и поле для гольфа, достойное Джека Никлауса[48].

— А ты не пиши о ней, — раздался суровый, скрипучий голос.

Поначалу Владимир вообразил, что в Праву на святой праздник явился дедушка Коэна с еврейской стороны. Он оглядывался в поисках источника голоса, пока Коэн не указал вниз и не произнес:

— Познакомься, это Фиш, поэт, тоже из Нью-Йорка.

Поэт Фиш не был лилипутом, но зазор между ним и этой категорией оставался ничтожным. Он выглядел как неумытый двенадцатилетний мальчик с густыми, спутанными волосами — казалось, ему на голову опрокинули миску вермишели. Но вопреки внешнему виду, голос у Фиша был как из бочки.

вернуться

48

Джек Никлаус (р. 1940) — игрок в гольф, добившийся выдающихся успехов в этом виде спорта.

63
{"b":"579923","o":1}