— Хм, — откашлялся Владимир. — Эта история затрагивает ряд проблем. (Например, как быть с главенством закона — краеугольным камнем западной демократии.) Но нельзя забывать, что мы, бедные русские, живем в трудные для нашей родины времена и зачастую нам приходится прибегать к крайним мерам, чтобы прокормить семью или даже просто выжить.

— Вот! Отлично! — воскликнул Вентиляторный — Ты остался русским мужиком, не то что эти ассимилированные пацаны с дипломами юристов. Вентилятор доволен. А теперь, Владимир, поговорим начистоту… Я заманил тебя сюда не только ради водки, селедки и воспоминаний дряхлого старика. Сегодня утром Вентилятор и я посовещались с моим сыном, Сурком, он звонил из Правы. Он тоже большой поклонник твоей матушки, и он уверен, что сынок Елены Петровны Гиршкиной нас не подведет. Ох, Владимир, кончай скромничать! Городишь всякую ерунду: «Я не мамин сын! Я — простой человек!» Дурачком прикидываешься, а, парень?

Значит, так, хитрец. Вентилятор и я рады сделать тебе следующее предложение: добудь мне гражданство, и мой сын возьмет тебя замом в свою организацию. Как только я натурализуюсь, ты получишь билет первого класса до Правы. Он сделает из тебя первоклассного махинатора. Современного бизнесмена. Го… как у вас, евреев, говорят?.. гонифа[5]. На этой работе платят побольше, чем восемь долларов в час, можешь не сомневаться. Требуется знание английского и русского. Кандидат должен быть разом американцем и советским человеком. Ну как, заинтересовался?

Владимир забросил ногу на ногу и выпрямился; обхватил себя руками и поежился. Но к чему было разводить эту телесную мелодраму! Не с его тыловым обеспечением вести подобные разговоры. В восточноевропейские мафиози он никак не годился, он, единственный избалованный отпрыск родителей из сытого Вестчестера, не пожалевших двадцати пять тысяч долларов в год за его обучение в прогрессивном Средне-Западном колледже. Верно, моральные устои Владимира четкостью не отличались, но переброска оружия в Иран превышала любой дозволенный допуск.

Однако где-то на задворках сознания приоткрылось окошко, из него высунулась мать и громко крикнула: «Очень скоро мой маленький недотепа добьется огромных успехов!»

Окошко Владимир с треском захлопнул.

— Не будем об этом, мистер Рыбаков. Я передам ваше дело юристу из агентства. Он поможет заполнить бланк заявления о доступе к информации. Мы выясним, почему вам отказали в гражданстве.

— Да-да, мой сынок и Вентилятор все предусмотрели. Ты — еврей, а среди евреев дураков нет, за просто так они ничего не делают, они должны что-то получить, чтобы оправдать затраченные усилия. Тебе наверняка известна старинная русская поговорка: «Если в кране нет воды, ее выпили жиды»…

— Но, мистер Рыбаков…

— А теперь послушай меня, Гиршкин! Гражданство — это все! Человек без родины — не человек, он просто бомж. А я слишком стар, чтобы бомжевать. — В следующие несколько секунд тишину нарушало только причмокивание: старый моряк жевал толстыми губами. — Можно тебя попросить, — тихо произнес он, — установи Вентилятор на предельную скорость. Он хочет спеть — отпраздновать взаимопонимание, сложившееся методу нами.

— Просто нажать на последнюю кнопку? — спросил Владимир. В животе у него уже звучала своя мелодия — нервозные аккорды. О каком взаимопонимании идет речь? — Мама говорит, что вентилятор сначала надо ставить на среднюю скорость, а потом, выждав немного, переводить на высокую, иначе мотор…

Рыбаков перебил его взмахом руки:

— Управляйся с Вентилятором как знаешь. Ты хороший парень, тебе можно доверять.

Услыхав веское русское слово «доверять», весьма почитаемое в семействе Гиршкиных, Владимир без лишних споров встал, подошел к вентилятору и нажал на среднюю кнопку. В квартире были установлены кондиционеры. Но свежее дуновение, выброс холодного воздуха оказался весьма кстати, чтобы поколебать напускную невозмутимость, царившую в гостиной. Владимир ударил по последней кнопке, и лопасти заработали вдвое быстрее, теперь их жужжание перебивалось скрипом и хлопками, исходившими откуда-то изнутри.

— Опять надо смазывать, — пробормотал Рыбаков. — Почти ничего не слышно из-за скрежета.

Владимир замялся, не зная, что ответить, но вышел из положения, издав звук наподобие мычания.

— Ш-ш, слушай, — призвал хозяин. — Слушай песню. Тебе она знакома?

Вентиляторный прерывисто захрипел, заклекотал, и Владимир догадался, хозяин пел:

— Да, я знаю эту песню! — воскликнул Владимир. — Та-па-ра-па-па подмосковные вечера…

Они пропели куплет несколько раз, заменяя подзабытые слова прочувствованным «па-ра-ра». Наверное, у Владимира разыгралось воображение, но он явственно слышал, как вентилятор жужжал в одной тональности с ними, если не солировал в этой сладостно-тоскливой песенке.

— Дай руку, — потребовал Рыбаков, раскрывая морщинистую ладонь с выступающими венами. — Положи ее на мою.

Владимир с опаской воззрился на свою руку, словно ему предлагали сунуть ее внутрь вентиляторного каркаса. Какие у него тонкие длинные пальцы… Говорят, длинные пальцы хороши для игры на фортепьяно, но учиться нужно начинать рано. Моцарту было…

Он положил руку на горячую ладонь Вентиляторного и почувствовал, как смыкаются пальцы старика, будто питон заглатывал кролика.

— Вентилятор разогнался не на шутку, — заметил Рыбаков и сжал пальцы крепче.

Владимир глянул на бешено вращавшиеся лопасти и вспомнил о родителях и предстоящем барбекю на выходных. «Па-ра-ра подмосковные вечера». Они пели эту песню в Брайтон-Бич и Риго-парк, она же звучала на нью-йоркской волне 93,7 — станция «Мы говорим на вашем языке», на которую всегда было настроено радио Гиршкиных. И когда новые американские друзья Владимира из Ивритской школы впервые пришли в гости поиграть в компьютерные игры, они услыхали это «па-ра-ра», исполняемое под грошовый синтезатор, и увидели родителей Владимира за кухонным столом — те подпевали, не переставая жевать запретные свиные отбивные и с хлюпаньем заглатывать ячменно-грибной суп.

Рыбаков, разжав пальцы, небрежно похлопал по руке Владимира — так ласкают любимую собаку, когда она приносит в зубах утреннюю газету. Затем он перевалился на бок.

— Будь добр, принеси утку из спальни.

Разделавшись с парой селедок, Владимир попрощался с клиентом и отправился к себе в Алфабет-сити. Предполагалось, что он отметит день рождения со «сдобной Халой», своей возлюбленной. Но судьба распорядилась иначе: именно в этот день Халу вызвали в «Темницу», пыточный подвал в Челси. Четверо швейцарских банкиров, недавно трансплантированных в Нью-Йорк, обнаружили, что в придачу к работе — реструктуризации долгов третьего мира — их объединяет общая нужда подвергаться унижениям со стороны «матери», фигуры несколько более внушительной, чем те, что предлагались по стандартным расценкам. Потому на пейджере Халы высветились кодовые позывные «$$Срочно$$». Прихватив металлический ящичек с кольцами для пениса и зажимами для сосков, Хала рванула из дома, пообещав вернуться к девяти. А у Владимира образовалось время, чтобы побыть одному.

Сперва он долго простоял под холодным душем. На улице было девяносто градусов, внутри — добрая сотня. Затем, голый, чистый и благодушный, Владимир бродил по двум с половиной комнатам съемной квартиры, напоминавшей купе в поезде: здесь тоже пролегал узкий проход, невидимая зеленая линия, благодаря которой удалось развести высокодуховные пожитки Владимира и хлам Халы.

Владимир уже третий год жил отдельно от родителей, но восторг, испытанный им, когда он вырвался из их нежных когтей, не иссякал. Постепенно в нем прорастали замашки домохозяина. Он мечтал однажды вычистить квартиру, превратив проем между кухней и спальней, именуемый ныне «гостиной», в кабинет.