На этом месте несколько слезинок скатились сначала по стеклам его очков, затем по щекам и упали на бумагу.

На самом деле невестка относилась к нему нежнее, чем родная сестра. Ей самой жилось очень трудно, но каждый раз, приезжая навещать своих родных, она привозила ему в большущих пакетах все, что производит земля Дунбэя: соевые бобы, древесные и белые грибы… Каждый раз она тратила по три дня, наводя порядок в его донельзя запущенном домашнем хозяйстве. И не уезжала, пока все не было разложено по полочкам, грязное постельное белье выстирано, рваные рубашки и носки заштопаны. Думая о невестке, Чжунъи еще сильнее ощутил свою холостяцкую неприкаянность. Некому и пожаловаться, не на кого опереться. Кто поймет твою печаль, разделит твои страхи и тревоги? Дело обстоит яснее ясного: если грянет беда, все погибло — не только профессия и должность, но и недавно приобретенная приятельница. А ведь он лишь позавчера предложил ей, полный счастливых ожиданий, официально «стать друзьями»[10]. И она обещала сегодня вечером дать ответ…

В шесть сорок он собрал со стола все черновики и сжег их в печурке вместе с письмом брата. Спеша и волнуясь, он перемазал клейстером все свое ответное послание, прежде чем запечатал конверт и приклеил марки. Потом он прополоскал рот, умылся, проглотил завтрак и приготовился идти на работу. В голове у него неизбывное чувство страха, мешанина из догадок и предположений и усталость после бессонной ночи слились в один тяжелый ком. Он долго бессмысленно кружился по комнате с умывальным тазиком в руках — то ставил его на стол, то убирал обратно на полку; потом он зачем-то обтер полотенцем мыло, вместо чая выпил горячей воды для полоскания, откусил краешек паровой пампушки и положил ее в карман куртки… Наконец он рассовал по карманам все, что обычно носил с собой, и отправился в институт. В коридоре он остановился и пощупал плотно набитый верхний карман куртки, проверяя, не забыл ли письмо.

Он вышел из дому. Дойдя до второго перекрестка, он направился к стоящей у края тротуара круглой темно-зеленой тумбе — почтовому ящику. За три шага до него он огляделся, чтобы удостовериться в отсутствии соглядатаев. Это был небольшой очень узкий переулок вдали от главной магистрали, где даже в часы пик почти не встречалось прохожих. Чжунъи увидел лишь играющего неподалеку мальчугана в полувоенном пальтишке цвета хаки, на груди его был приколот большой значок с портретом «кормчего». Навстречу ему, метрах в тридцати-сорока, ковыляла старушка с плетеной корзиной для овощей, но она и не глянула в его сторону. Мимо пронеслось несколько велосипедистов, спешивших к началу смены. Посередине мостовой куры гонялись друг за дружкой, а петух с важным и загадочным видом вышагивал впереди, поклевывая каких-то червяков…

Успокоенный, Чжунъи вытащил то, что лежало в верхнем кармане куртки, и поднес руку к прорези ящика. Но в последний момент рука замерла в воздухе: он понял, что собирается опустить в ящик не конверт, а красную книжечку — свое служебное удостоверение. Какое счастье, что он вовремя остановился, а то как бы он объяснил свой поступок работникам почты? Покрывшись холодным потом, он вновь сунул руку в верхний карман, но там больше ничего не было. Он удивленно вздрогнул, руки почти одновременно схватились за большие боковые карманы, но в них тоже было пусто. Тогда он начал один за другим выворачивать все остальные карманы; на землю полетели листки бумаги и продовольственные карточки, со звоном посыпались металлические монеты и ключи, покатилась по тротуару надкушенная пампушка. Но письмо словно улетело без крыльев!

Откуда-то из самого нутра Чжунъи вырвался крик ужаса. Потом он застыл недвижимо, глаза его расширились: казалось, еще чуть-чуть — и они лопнут, оставив вместо себя зияющие отверстия. Клапан верхнего кармана торчал наружу, как высунутый язык у собаки, возле ног блестели никелевые монеты.

Шедшая навстречу старуха с корзиной поравнялась с ним, остановилась и долго смотрела на него, изумленная его странным видом. Но он ничего этого не замечал.

С семи пятнадцати до семи сорока пяти он несколько раз проделал путь от дома до почтовой тумбы, но потерянного письма не нашел. Он внимательно осмотрел также лестницу и коридор в своем доме, вспугнув при этом тетушку Ян с нижнего этажа.

— Товарищ У, что это вы ищете?

— Письмо! Понимаете, письмо! Вам не попадалось?

— Письмо? Конечно, попадалось!

— Где же оно? — Сердце от радости запрыгало в груди.

— Так я же отдала его вам вчера, когда вы шли с работы. Вы что же, обронили его где-нибудь? — проявила участие тетушка Ян.

Его сердце со стуком упало вниз, он пробормотал:

— Да нет, не то письмо, другое… Другое письмо исчезло!

Он вернулся в свою комнату — настроение хуже некуда. Письма нигде не было. На столе лежала пачка почтовой бумаги, стоял раскрытый пузырек с чернилами. Из-за плохо прикрытой дверцы печурки вились тоненькие бледные струйки дыма. Последнее напоминание о сожженных им утром черновиках. В полузабытьи Чжунъи вдруг подумал: а не сжег ли он по ошибке вместе с черновиками и письмо? Но тут же отверг эту оптимистическую гипотезу. Ведь он отчетливо помнил, как перед уходом из дому взял со стола и положил письмо в верхний карман, а в коридоре еще пощупал его (ощущение того, как он трогает карман, еще оставалось в кончиках его пальцев). Сомнений нет: он потерял письмо, а кто-то его подобрал. Кто же мог его подобрать? И тут он подумал о мальчугане в полувоенном пальтишке, который играл у края дороги.

— Ясное дело, он! Больше на улице никого не было.

Проникшись этой уверенностью, он побежал на то место, где играл мальчуган, но там уже никого не было. Он подумал, что мальчик наверняка живет за ближайшими к этому месту воротами, и стал ждать, прислонившись к дереву. Он взглянул на часы — уже восемь, пора быть на работе, а ведь вчера Чжао Чан предупреждал, что сегодня не разрешаются ни отлучки, ни опоздания. Но что значило это предупреждение по сравнению с тем архиважным делом, которым он был занят сейчас? Он прождал с десяток минут, и тут, можно сказать, ему повезло — из соседней двери вышел мальчик с болтавшимся за спиной зеленым ранцем. Чжунъи сразу узнал его по висевшему на груди значку особо больших размеров. Одним прыжком настигнув мальчика, он набросился на него, как выскочивший из-за деревьев грабитель с большой дороги, и схватил его за руку:

— Отвечай, ты видел то письмо?

Мальчик вздрогнул, увидев его искаженное волнением и тревогой бледное лицо, и тут же пустился в рев.

— Не надо плакать, скажи, где мое письмо? — продолжал Чжунъи, не отпуская его руки.

Тут со двора, отделенного от улицы стеной, донесся женский голос: «Сяоцин, Сяоцин, что с тобой?» Следом выбежала женщина небольшого роста с темно-желтым лицом и мокрыми руками — видимо, мать мальчика. На ней был передничек в голубую клетку. Она с ходу накинулась на человека, схватившего ее ребенка:

— Ты что это делаешь?

При виде матери мальчуган принялся реветь еще громче. Чжунъи сконфуженно отпустил его руку и принялся объяснять:

— Я… Я потерял письмо, а ваш мальчик недавно здесь играл. Вот я и спросил, не видел ли он…

Мальчик проговорил сквозь слезы, явно рисуясь перед матерью:

— Он меня схватил, да так больно…

— Ну и спросил бы, а хватать-то зачем, он же тебя не трогал! — пробурчала мать, неласково глядя на Чжунъи, затем повернулась к сыну: — Сяоцин, ты видел его письмо?

— Не видел, ничего я не видел. А он как схватит меня…

Мальчик продолжал всхлипывать и твердить, что не находил письма. Чжунъи оставалось лишь попросить извинения и поспешно ретироваться. Вид у него был весьма жалкий, в ушах все еще звучали плач мальчишки и сердитый голос его матери:

— Подумаешь, письмо потерял. Есть из-за чего кипятиться, на людей кидаться! Первый раз вижу, чтоб ради какого-то письма обижали ребенка…

Постепенно звуки ее голоса пропали в отдалении, но в голове Чжунъи продолжало гудеть. Он понял, что письмо подобрал случайный прохожий. А вся беда была в том, что он хотел скрыть от начальства своего брата приватный характер письма и потому отправил его без своей подписи и адреса в служебном конверте института. Поскольку там было указано местонахождение института, подобравший письмо наверняка в самом скором времени доставит его по этому адресу. Следовательно, Чжунъи сам сунулся в пасть тигра.