Поезд пришел поздно, поэтому они решили не являться сразу в общежитие и разъехались по домам.

В то время мать У еще здравствовала, брат женился только год назад и жизнь в семье била ключом. Брат был человек легковозбудимый, полный энергии. Рослый, розовощекий, с иссиня-черными волосами и выразительными сверкающими глазами, он любил поговорить и показать себя. Говорил он громко, подчеркивал каждое слово жестами — словно стоял на кафедре. Еще учась в химическом институте, он был принят в партию, а по окончании, как наиболее отличившийся, оставлен на преподавательской работе. Тем не менее создавалось впечатление, что ему впору бы стать актером, а не возиться целыми днями с грифельной доской, мелом, колбами и ретортами. Он любил играть в хоккей, плавать, петь, а больше всего — участвовать в драматических представлениях. Когда-то он руководил студенческим драмкружком, сочинял забавные и оригинальные скетчи и явно был не лишен таланта. Став преподавателем, он по-прежнему оставался почетным председателем кружка, а порой и сам выступал в спектаклях. И в том, что химический институт неизменно занимал первое место на конкурсах студенческой самодеятельности, была его немалая заслуга.

Невестка У Чжунъи, Хань Ци, видная актриса профессионального драмтеатра, исполняла главные роли в «Заколке-фениксе», «Восходе солнца» и «Грозе»[8]. Без грима она казалась еще красивее, чем на сцене. Обаятельное лицо, тонкие руки, изящная, словно выточенная, фигурка, естественная манера держаться — свойство настоящей актрисы, — мелодичный и волнующий голос, мягкий открытый характер. Она познакомилась с братом на конкурсе самодеятельности. Ее до слез тронуло дарование этого непрофессионала. Сверкающие прозрачные слезинки стали семенами чистой, непорочной любви. Они дали ростки, затем листья, цветы и наконец сладостные плоды.

В то время У Чжунъи был таким же задорным и цельным, как брат, хотя и немного слабохарактерным. Они походили на кряжистый дуб и стройную березку, которых весна одинаково нарядила в пышное желтовато-зеленое одеяние. Еще совсем юный (над верхней губой едва пробивался пушок), ни разу не покидавший материнского гнезда, он представлял себе будущее в самых радужных красках. Легко возбуждавшийся, он интересовался всем вокруг, впитывал впечатления, задавал вопросы, верил собственным умозаключениям и считал, что окружающие так же искренни, как он сам, а своей откровенностью в отношениях с людьми даже гордился… Да ведь в те времена жизнь действительно гордо шла по восходящей линии.

Что сказать о его матери? Наверное, у большинства китайцев была такая же благоразумная, добрая, трудолюбивая мать. Рано похоронившая мужа, она в искренности, прямоте и счастье детей видела собственное свое счастье. Ей хотелось лишь, чтобы и Чжунъи нашел себе такую же хорошую жену, как его невестка.

Вот в какой дом приехал в тот вечер Чжунъи. Брат устроил в его честь маленький пир. Радостный смех витал над ароматными яствами, умело приготовленными невесткой. В разгар общего веселого разговора речь зашла и о кампании «расцвета и соперничества» — Чжунъи знал о ней еще очень мало. Брат, раскрасневшись от выпитого вина, воскликнул:

— После ужина сходим с тобой кое-куда. Там ты сам все поймешь.

Это загадочное место оказалось домом Чэнь Найчжи, однокашника брата, где он продолжал часто бывать. Так же часто приходили туда Гун Юнь, Тай Шань, Хэ Юйся. Все они дружили между собой, любили книги, искусство и философию. И вот они решили образовать «Общество любителей чтения», чтобы время от времени обмениваться мыслями по поводу прочитанных новых книг и помогать духовному росту друг друга. У этих молодых людей и девушек в характерах было много общего — открытость, горячность, неудержимая, как приливная волна, речь… Если расходились во мнениях, спорили так, что щеки и уши горели, но это не мешало дружбе.

Не успели братья войти, как до них донеслись громкие взволнованные голоса. Все, кроме Тай Шаня, были уже в сборе. Они о чем-то спорили, перебивая друг друга; лица пылали, глаза сверкали. Видно, их увлекла небывалая прежде в Китае бурлящая волна демократии.

Появление братьев обрадовало собравшихся. Хэ Юйся, хорошенькая студенточка института искусств, первой закричала: «Привет, привет! Пожаловали великий актер и крупный историк!» Она принялась аплодировать своими белоснежными ладошками и раскачиваться так, что черные косы запрыгали по ее плечам. Чэнь Найчжи встал в позу — поднял казавшуюся чуть-чуть великоватой голову, простер чуть коротковатые руки — и привычным к выступлениям со сцены звучным голосом прочел только что сочиненные строки:

После этого спор продолжался уже с участием обоих братьев. Гун Юнь заявила: «Если не покончить с бюрократизмом, государственный аппарат может заржаветь, застопориться и в конце концов сломаться!» Свои слова она подчеркивала энергичными движениями головы, при этом прядь волос то и дело спадала на лоб, и она нетерпеливо отбрасывала ее назад.

Хэ Юйся больше интересовали вопросы литературы и искусства. Она говорила долго, то и дело повторяясь, но так и не смогла четко сформулировать бродившие в ней мысли и от досады чуть не расплакалась. Брат Чжунъи усмехнулся:

— Ты просто хочешь сказать, что писатели и художники должны выражать свои подлинные ощущения и результаты своих самостоятельных размышлений, а не просто служить рупорами пропаганды текущей политики, иначе литература и искусство превратятся бог знает во что. Правильно я тебя понял, Хэ?

Девушке представилось, будто она изо всех сил карабкалась по склону горы и никак не могла одолеть крутизну, а У-старший легко поднял ее и поставил на вершину.

— Верно, верно! — закричала она. — Ты у нас молодчина! А то стала бы я тебя так весело встречать! — От радости она пару раз подпрыгнула в кресле и продолжала: — Во многих творческих организациях руководители не только не понимают, но и вовсе не любят литературу и искусство, умеют лишь командовать. Вот в нашем институте замсекретаря парткома — дальтоник. Сверкающие всеми красками картины кажутся ему черно-белыми. И все-таки он то и дело выступает с замечаниями по нашим работам и требует, чтобы мы их непременно учитывали. Куда это годится? Завтра я еще поспорю с ними. Кстати, У, ты не мог бы завтра зайти к нам в институт?

Тут заговорил Чэнь Найчжи:

— А почему это наш историк не открывает рта? Еще неизвестно, кто из У толковее — старший или младший. Раз уж занялся историей, он обязан глубже нас вникать в проблемы.

Чжунъи умоляюще поднял руки и смущенно засмеялся, отказываясь от предложенной чести. На самом же деле его увлек их энтузиазм, сердце забилось, таившиеся в нем слова неудержимо рвались на волю и готовы были выскользнуть из-за неплотно сжатых губ. Но вмешался брат:

— Он только что вернулся в город, в университетских дискуссиях не участвовал, не знает, что это за штука!

— Подожди! — перебил его Чэнь Найчжи, снова встал в позу декламатора и прочел несколько строк — по-видимому, тоже собственного сочинения:

Произнеся последнюю строчку, он застыл в позе Пушкина на одном из памятников: устремил ввысь руку и весь подался вперед. Освещенная боковой лампой, его тень на стене выглядела довольно-таки красиво.

Этот эффектный номер вызвал общий смех, а Хэ Юйся сказала:

— Сегодня наш Чэнь в ударе. Сколько раз он читал стихи со сцены, а такого успеха не имел.