— Правильно. А мы втроем назовемся группой по проведению политической линии! — радостно воскликнул я. И мы гурьбой вышли.

Это был большой запущенный двор с хибарками. Мы пошли прямо, повернули, прошли узеньким проходом, рассчитанным на одного человека, и очутились перед каморкой с маленькой дверцей. Сбоку от двери была небольшая дыра размером со смотровую щель, забранная железной решеткой. Строение не походило на жилое помещение, не знаю, что в нем было раньше. Оно выходило одной стеной на улицу Счастья и Спокойствия, где, судя по всему, и собирались сделать окно, чтоб можно было проветривать. Каморка была ниже уровня земли, если встать перед дверью, то карниз будет вровень с бровями. Хуан Чайник резко крикнул:

— Кто здесь по фамилии Юй? Жилищная контора! — И вслед за этим сразу: — Никого нет — мы уходим!

Скрипнула и открылась дверь, показалось желтое, худое лицо, блеснули стекла очков. Нас вежливо пригласили войти в дом. Хотя в нем не было ничего противоестественного, я сразу понял, что перед нами необычный человек.

В комнате стоял резкий запах масляной краски, к нему примешивался тяжелый запах сырости. Чем здесь занимается этот человек?

— Ты подавал заявку на окно? После тщательного изучения мы сегодня решили тебе… — важно проговорил Хуан Чайник, ища глазами стул, чтобы усесться и подождать, когда ему предложат сигареты и заварят чай. Вдруг он вскрикнул. Мы все одновременно вздрогнули, как от выстрела. Оказывается, на стене, которая выходила на улицу Счастья и Спокойствия, уже было окно! Не большое и не маленькое, двустворчатое окно с поблескивающими стеклами.

Хуан Чайник изменился в лице. Как будто кто-то опередил его и отнял у него что-то хорошее.

— Кто разрешил тебе сделать окно?

Человек по фамилии Юй посмотрел на него широко раскрытыми глазами. Похоже, он был удивлен не меньше нашего.

— Не строй из себя дурака. В казенных строениях не разрешается ничего менять. Самовольная пробивка окна противозаконна, это нанесение ущерба государственному имуществу. Непонятно?

Хуан Чайник рассердился не на шутку. Казалось, никакие объяснения, признания вины, просьбы о пощаде — ничто не поможет. Кто мог подумать, что стекла очков Юя прямо-таки засверкают, как будто свет отражался не в линзах, а возникал за стеклами, в глазах этого человека. Он неожиданно оживился.

— А, ты еще не понял, в чем дело! Слушай, сейчас ты немедленно заделаешь это окно, а затем напишешь самокритику в двух экземплярах. Один отдашь в свою организацию, другой пришлешь к нам в управление. Понял? Давай, закладывай, я посмотрю, как ты это будешь делать!

Юй развел руками, показывая, что не понимает, чего от него хотят, и сделал это до смешного простодушно.

Что за человек? Или у него действительно не все дома, или он специально хочет вывести из себя Хуана Чайника?

— Вначале вынимай раму, затем бери кирпич, раствор. Как делал окно, так и закладывай его. Восстанавливай первоначальный вид. Так, чтобы стена ничем не отличалась от прежней.

— Вынимать раму? Как вынимать… — Наконец на лице Юя появилась улыбка.

На лице Хуана заходили желваки, он не мог вынести того, что какой-то «выселенец» разыгрывает перед ним дурака. Хотя я немного и сочувствовал этому несчастному, однако и мне казалось, что он хватил лишку. Я к тому же опасался, что Хуан Чайник — эта пороховая бочка — взорвется. Только я хотел сказать пару слов, чтобы покончить с этим делом, как вдруг буквально остолбенел. Я стоял ближе всех к окну и увидел, что окно не прорублено, оно нарисовано на стене. Поразительно, просто поразительно! В трех шагах от стены, даже приглядываясь, невозможно отличить это окно от подлинного. Такая настоящая деревянная рама, переплет, металлическая ручка, стекла казались действительно вставленными. Найдется ли в Поднебесной другой такой талант, способный выполнить что-либо подобное? Если бы я не видел этого своими глазами, я бы никогда этому не поверил.

Откуда было знать Хуану Чайнику, что скандал, который он затеял, ничего не стоит? Я потянул его за рукав и шепотом сказал, что окно нарисовано. Хуан Чайник вздрогнул, посмотрел, но по-прежнему ничего не разглядел, сделал шаг к окну и только тогда понял, в чем дело. На всякий случай он согнутым пальцем постучал по этому окну, при этом раздался звук, который возникает, когда стучат по штукатурке. Из-за этого идиота попал в глупое положение. Он расслабился, губы сжались в узкую щель, словно окаменели.

— Нарисовано? — спросил он после долгого раздумья, но эта фраза в общем-то ничего не значила.

Юй обрадовался, как ребенок. Судя по поведению Хуана Чайника, тот был рассержен. Он не распознал нарисованное окно, напрасно важничал, впустую метал громы и молнии, а теперь ему не к чему было придраться. Нарисованное окно не преступление.

— Пошли, — сказал Хуан мне и Чэню — единственное, что ему оставалось, чтобы выйти из неловкого положения. Сказано это было очень резко, но в действительности-то он зря орал.

Мы вышли, чувствуя себя так, словно потерпели поражение.

— Зачем он нарисовал окно?

Мы долго размышляли над этим, но так ни до чего и не додумались.

— Может, это тайный шпионский сигнал? — Чэнь Жуншэн хотя и шутил, но все-таки в чем-то подозревал жильца.

Неожиданно заговорил Хуан Чайник:

— Я понял. Наверняка этот очкарик обиделся на нас из-за того, что мы не сделали ему окно. Он умышленно нарисовал его так, чтобы мы не могли отличить от настоящего и оказались бы в дурацком положении. Так! У этого очкарика действительно есть пара кистей, и он тайком, без шума и треска, обманул нас. Хорошо же, за это мы не будем делать ему окно. Пусть он кричит в свое нарисованное окно, пусть он там сдохнет с досады. Как считаешь, Длинный? Ты слышишь?

Я слушал и не слышал. Перед глазами все время стояло это окно. Душа была переполнена тем чувством веры в подлинность, которое я испытал, увидев впервые это окно. Когда я учился в школе, я любил рисовать, глаз у меня довольно точный. Как же я мог обмануться! Вот так окно!

В этот день, закончив работу, я захватил несколько досок, немного цемента, пилу, стамеску, молоток, лопатку и отправился в дом Юя. Войдя к нему, я сел и сказал:

— Не надо сердиться на жилищную контору. Это все равно что сердиться на себя. Правда? Не думайте, что они к вам серьезно относятся. В конце концов, какое им дело, сделали вы окно или нет. Если только вы сами серьезно к этому не относитесь, тогда и говорить об этом нечего! Сегодня я захватил инструменты и материалы, хочу оставить их здесь. Завтра у меня выходной, и я помогу вам сделать окно!

Кто бы мог подумать, что он вдруг замашет худыми руками, как бы удерживая меня:

— Нет, мне не надо делать окно!

— Зачем вы упрямитесь! Эта комната низкая, дышать нечем! Вы еще не сварились в такой жаре? — засмеялся я.

— Нет.

— Почему? — немного расстроился я, чувствуя, что этот человек слегка не в себе. Однако он продолжал твердить свое «нет».

Я окинул его взглядом. На тонкой, жилистой шее сидела маленькая голова грушевидной формы. Высохшее лицо. Очки с толстыми линзами, напоминавшими бутылочные донышки, делали его глаза огромными. Эти глаза, выражающие постоянное беспокойство, бессмысленно смотрели на меня. В них не было ни малейшего чувства благодарности за то, что я добровольно, по собственному желанию, пришел ему помочь.

Мне захотелось обругать его. Я, конечно, ругаться не умею, и у меня это не получилось.

— Послушайте! Я временный рабочий, я не из жилконторы. За ремонт в вашем доме я не отвечаю. Сегодня совершенно добровольно, видя ваши трудности, я решил вам помочь. Еще… вы из переселенных и, скорее всего, относитесь к «собачьему отродью»! Не сердитесь, я такой же, как и вы. Считайте, что только из-за этого я и пришел. Если бы я знал, что вы скажете «нет», я бы не стал особенно стараться!

К душе каждого человека можно подобрать ключик. Он вдруг разволновался, замахал руками, как будто не знал, куда их деть, положил их мне на плечи и стал меня усаживать.