Не знаю уж почему, но в шестидесятых годах подобные люди становились повсюду «уличными активистами», и их умение все разузнать, их настырность и привычка совать нос в чужую жизнь узаконивались и всячески поощрялись. Да, поистине создатель не позволит пропасть ни одному таланту.

Но сколько ни старалась жена портного, а все не могла дознаться, как же составилась эта странная пара, дважды в день проходившая мимо нее — на работу и обратно. Она досадовала, злилась, словно ей был брошен вызов. И тогда она, пораскинув мозгами, нашла наконец убедительное объяснение: не иначе, у кого-то из них есть скрытый порок. А как же еще? Разве кто вот так, ни с того ни с сего, выберет в пару человека на голову ниже себя? И доказательства нашла веские: три года, как они женаты, а детей нет! И все обитатели большого дома поверили жене портного, этому ее мудрому суждению.

Но жизнь опровергла ее домыслы: высокая женщина забеременела. Соседи, продолжавшие разглядывать супругов, не спускали глаз с ее живота, а он день ото дня становился все заметнее. И наконец, опровергая все сомнения и подозрения, младенец громким «уа-уа!» возвестил о своем появлении на свет. Всякий раз, когда припекало солнце или шел дождь, женщина крепко прижимала к груди ребенка, а зонтик теперь опустился в руки коротышки мужа. Он быстро перебирал короткими толстыми ножками, стараясь не отстать от жены, и высоко поднимал зонтик. Вид у него при этом был весьма комичный. Как ни странно, они были все так же неразлучны, словно тело и тень. И соседи не умерили своего любопытства. Как и раньше, они строили всевозможные догадки на их счет, вроде бы правдоподобные, но не получившие подтверждения. Вот так птицы стаей кружат над землей, трепеща крыльями, не зная, куда опуститься.

— Эта парочка наверняка обделывает темные делишки. Чего бы им иначе сторониться людей? Ну да если появился на теле гнойник, он рано или поздно все равно прорвется. Вот тогда и посмотрим! — говорила жена портного.

И впрямь, она дождалась своего: услышала однажды вечером, как в комнате высокой женщины что-то упало и разбилось. Жена портного немедля бросилась туда и постучала в дверь, на ходу придумав предлог: собираю, мол, деньги на уборку двора. Вот, думала она, сейчас своими глазами увижу семейную ссору, да еще в самом разгаре. Но дверь отворила весело смеющаяся женщина. Муж ее сидел, весь расплывшись в улыбке, а на полу валялись осколки разбитого блюдца.. Вот и все, что увидела жена портного. Она поспешно взяла протянутые ей деньги и ушла. Как же так, недоумевала она, блюдце-то разбито, а ни драки, ни ругани, наоборот, даже вроде веселятся. Поди тут разберись.

Вскоре после этого жена портного стала делегатом уличного комитета от их дома. И когда ей пришлось помогать полиции проводить перепись населения, она наконец-то получила ответы на вопросы, мучившие ее столько лет. Точные, совершенно достоверные ответы. Оказалось, что оба они, высокая женщина и ее коротышка муж, работали в одном и том же химическом научно-исследовательском институте. Только он служил главным инженером и зарабатывал больше 180 юаней! А жена — простой лаборанткой и получала каких-то 60 юаней, да еще была дочерью почтальона, из тех, кто усердно трудится, а домой приносит гроши. Теперь ясно, почему она вышла за этого коротышку: ради положения и ради денег, чтобы хорошо жить. Это уж точно. И жена портного тут же понесла эти драгоценные сведения изнывавшим от безделья соседкам.

Люди всегда смотрят на мир, исходя из собственных представлений, стараясь подогнать под них все, что они видят. Потому-то все и поверили жене портного, ни у кого не возникло и тени сомнений. Загадка, так долго томившая их, была разгадана вмиг. Все будто прозрели. Оказывается, коротышка неслыханно богат и долговязая просто польстилась на его деньги. Этой девице из бедной семьи прямо-таки счастье привалило. С тех пор, когда бы жильцы ни говорили об этой паре, особенно о ней, об этой везучей дылде, в голосе их слышалось раздражение. Но особую неприязнь вызывали они у жены портного.

Не торопись утверждать: у этого, мол, человека, счастливая судьба, подожди, пусть пройдет время.

Наступил 1966 год. Большой дом напоминал замкнутый мирок во время стихийного бедствия: у одного беда, другому повезло — для всех обитателей дома настало время больших перемен. Вся жизнь менялась, и менялась быстро. Муж высокой женщины был главным инженером, и на него обрушились несчастья: произвели обыск в его комнате, всю мебель унесли, самого его избили и заперли в хлеву. Мало того, пошел слух, будто он который уж год тайком писал по вечерам книгу, используя научные материалы института, чтобы потом бежать за границу к богатым родственникам. Он будто бы намеревался выдать иностранным капиталистам государственную тайну — данные научно-технических исследований. Эту несусветную чушь многие, однако, приняли всерьез. В то время все катилось кувырком, люди теряли человеческий облик, лучше было ничего не знать, лучше уж было ожесточиться. А еще появилось много бредовых идей. Иным, скажем, так и хотелось изобличить в своем ближнем Гитлера.

Сотрудники института готовы были умереть, но не выпустить главного инженера из рук, они запугивали его, избивали, оказывали на него всяческое давление, а от жены требовали рукопись, которой никто и в глаза не видел. Но все было напрасно. Кому-то пришло в голову провести собрание по борьбе и критике во дворе большого дома, где жили супруги. Кто не боится быть опозоренным перед родными, друзьями, знакомыми? Это тоже один из способов давления. Когда все другие приемы испробованы и не дали результатов, остается этот — может, будет толк.

Никогда еще в этом доме не было так оживленно. После обеда из института прислали людей. Они натянули между двумя деревьями во дворе толстую пеньковую веревку и развесили на ней бумажные листы с фамилией коротышки инженера, расклеили на улице и во дворе плакаты, большие и поменьше, с лозунгами, проклятиями и угрозами, а на стену дома налепили восемнадцать листов с описанием «преступлений». Собрание назначили на вечер, после ужина, поэтому из института прислали еще монтера, который протянул по двору провода и повесил четыре пятисотсвечовые лампы. К тому времени жена портного была уже не делегатом уличного комитета, а начальником по охране порядка, она стала могущественной личностью и, очень довольная собой, расплылась, раздобрела. В тот день она прямо с ног сбилась: надо было мобилизовать женщин, помочь с лозунгами, революционерам из института чаю подать, кипятку принести, а тут еще монтер из ее комнаты провода тянет. Суета — как перед свадьбой!

После ужина жена портного собрала жильцов во дворе. Зажглись четыре мощные лампы, и стало светло, как на стадионе вечером во время матча. Фигуры собравшихся бросали на стены дома огромные, вдесятеро увеличенные тени, неподвижные и строгие. Даже дети не смели шуметь. Жена портного и еще несколько человек с красными повязками на рукавах стояли у ворот, чтобы не пропускать посторонних. Какими грозными были в то время красные повязки!

Вскоре ввалилась целая толпа работников химического института, тоже с повязками на рукавах. Выкрикивая лозунги, они вели высокую женщину и ее низенького мужа. У того на груди висела дощечка. Под конвоем их провели на помост. Там они и встали, опустив головы. Тотчас подскочила жена портного:

— Революционным массам, которые сзади, не видно этого негодяя. Я кое-что придумала. Сейчас…

И заработала плечами, протискиваясь через толпу. Минуту спустя появилась, прижимая к груди ящик из-под мыла. Опрокинула ящик и велела коротышке взобраться на него. Теперь тот казался одного роста с женой. Впрочем, тогда их рост никого не интересовал.

Все шло по заведенному образцу: сперва объявили собрание открытым, потом выкрикивали лозунги, потом выходили «штатные критики», пылко произносили гневные речи, снова выкрикивали лозунги. Сначала стали добиваться признаний от высокой женщины. Все сводилось к пресловутой рукописи. Копья, лезвия языков вонзались в женщину. Ты требовал ответа, я требовал ответа, он требовал ответа. Визгливые, хриплые, рычащие голоса грохотали, хлестали, настигали… А высокая женщина только мотала головой, все отрицая. Она была искренна. Да вот беда, искренность тогда ничего не стоила. Поверить в искренность было все равно что отрицать реальность мира.