Это была удивительная ночь. Жена и дочь рано улеглись, но он не слышал их дыхания. Он тихонько позвал жену, окликнул дочь, ни та, ни другая не отозвались. Он думал о том, что завтра утром придется пойти в поселок, извиниться перед коротышкой, объяснить причину и отказаться от скрипки…

Он неотрывно смотрел на льющийся из окна лунный свет, тусклая ртуть которого постепенно сгущалась в ртутный туман.

Из бесконечной дали, пронизанной серебристым лунным светом, донеслась прекрасная мелодия, знакомая и незнакомая, сладостная и волнующая… В тот же миг он почувствовал, что плавно возносится ввысь, навстречу лунному свету. Оказалось, что он летит на огромной белой птице, похожей на лебедя. В руках у него необыкновенная скрипка, и он парит в небесах. Лететь и играть — как это прекрасно! Как восхитительна скрипка! А что это за узелок? Очень похож на тот, с семенами, который он вчера нес из поселка. Какие несравненные, божественные звуки извлекает он из скрипки! А справа и слева от него два огромных белых крыла машут в такт музыке…

Что это — сон? Нет, не может быть. Он погладил длинную шею белой птицы: прикосновение к гладким, плотным, шелковистым перьям было совершенно реальным, осязаемым. Он с силой несколько раз провел смычком по струнам, ощущение от скольжения конского волоса по струнам было совершенно реальным и даже передалось кончикам пальцев…

Но тут со всех сторон набежали тучи, резкий свет молнии ослепил его, оглушили раскаты грома. Белая птица закачалась, словно лодчонка в бурном море, которую волны то подбрасывают высоко, то швыряют вниз. Он с трудом удерживал скрипку, смычок в руке бешено прыгал, звуки стали беспокойными, хаотичными, похожими на вой ветра.

Белая птица опустилась на землю среди городской толпы. Люди в зеленом с красными повязками на руках окружают его. Один из них показался ему знакомым — невысокого роста, с удлиненными «вертикальными» глазками. Человек протягивает руку, чтобы отнять у него скрипку. Уж не тот ли это тип, что продавал итальянскую скрипку. Он уже раскрыл рот, чтобы заговорить с ним, как вдруг человек вырвал у него скрипку, положил ее себе на плечо и бросился со всех ног, да так, что скрипка в мгновение ока стала меньше спичечной коробки. Он потянулся к скрипке, чтобы схватить ее, но рука почему-то оказалась неестественно короткой, попробовал вытянуть ее, но почувствовал, что вытянулось только его тело.

Внезапно все исчезло, остались лишь какие-то неясные силуэты. Затем он осознал, что это был сон, что он все еще лежит в постели. Дорожка лунного света из окна передвинулась и стала отсветом блекло-голубого предрассветного неба. Луна еще светила, и виднелись редкие звезды, мрак в комнате рассеялся, и все стало серым. Ночной холод и свежий предрассветный ветерок заставили его окончательно проснуться. За окном давно уже пели петухи, дочь и жена сладко посапывали во сне.

Он подумал, что нужно встать и идти в поселок. До него более тридцати ли; если отправиться в путь сейчас, то к восьми можно поспеть.

Он сел, стал одеваться и вдруг увидел на столике у кровати, под чашкой с водой, пачку денег. Откуда деньги? Он взял их, сосчитал — ровно сто девяносто юаней. Все деньги, скопленные семьей. Значит, пока он крепко спал, жена тихонько положила их, чтобы он мог купить скрипку! В его сердце хлынула волна благодарности. Тут он заметил в предрассветном сумраке какой-то предмет, которого не было вечером, когда он ложился спать, — что-то белело возле подушки. Это был квадратный бумажный конвертик. Открыв его, он обнаружил сорок юаней и записку. Иероглифы было трудно разобрать, и он подошел к окну. Дочь писала ему:

Мог ли он надеяться? Целых двести тридцать юаней! Можно купить скрипку, и еще останется. Жена, дочь… как же это они? Все казалось еще более удивительным, чем сон, который он только что видел. Но он и не пытался понять. Огромная радость на время заслонила все. Ему хотелось разбудить жену и дочь, поблагодарить, обнять, расцеловать, но он не решился нарушить их сладкий сон.

Поскорее бы добраться до поселка, купить скрипку и сыграть им. Он смочил полотенце в тазу с холодной водой, обтер лицо и, прихватив пару лепешек, бодро отправился в путь.

На фоне постепенно светлеющего неба темнели поля, покрытые сплошной серой пеленой. То ли ночь еще задержалась на земле, то ли опустилась перед восходом солнца плотная утренняя дымка, сквозь которую просматривались лишь очертания деревьев. С востока, где виднелись темные силуэты деревень, издалека доносилось пение петухов, лай собак, непрестанное мычание коров и блеяние овец. Кое-где светились редкие огоньки. Холодный, влажный, пронизывающий утренний ветерок шуршал в придорожных зарослях камыша, в невидимых прудах с темной, словно лакированной поверхностью, всплескивала рыба среди водорослей, а над головой раздавалось хлопанье крыльев летучих мышей. Был еще звук — его собственных шагов.

За пазухой у него топорщился узелок с деньгами. Дорога была длинная, и он стал размышлять о неожиданном для него поступке жены и дочери. Тут ему вспомнился один случай.

Четыре года назад, в самый разгар «культурной революции», дочке было всего двенадцать лет. Однажды вечером студенты консерватории пришли делать у него обыск. Шел сильный дождь. Дочка вдруг куда-то исчезла и не возвращалась целую ночь. Он беспокоился, не случилось ли чего, но на другое утро она, вся вымокшая, прибежала домой. Челка прилипла ко лбу, губы посинели. Он расспрашивал ее, но так и не узнал, куда и зачем она уходила. Только через два года ему стало известно, что в день обыска она тайком взяла его ноты и закопала их. Когда они с дочерью откопали тайник, оказалось, что верхние листы уже сгнили, да ноты и не представляли особой ценности. Во время всеобщего хаоса и бедствий тех дней, когда жизнь человеческая постоянно была в опасности, он не придал значения поступку девочки. Только сейчас, через несколько лет, до него дошло, как это было трогательно… Откуда у нее сорок юаней? Годами копила? Неужели действительно на скрипку? Это… это…

Много лет он отдавал всего себя скрипке, тогда как живущие рядом жена и дочь молча отдавали ему свои сердца. Только сейчас, когда настали мрачные времена, он понял это.

И еще он подумал: почему в последние годы жена никогда не заговаривала с ним о скрипке? Он даже в глубине души обижался, думал, что она не понимает его, не разделяет его радости и горести. Но почему же тогда она отдала ему сегодня все деньги, какие были в доме? Ну да, конечно, жена боялась причинить ему боль. Только любящий человек так тонко чувствует, так деликатен. Да и не просто любящий, но глубоко преданный, понимающий его душу.

Он потрогал сверток за пазухой — все сбережения семьи и деньги, скопленные дочерью с таким трудом. И он взял их, чтобы купить столь желанную для него, но совершенно бесполезную для их жизни вещь. Не слишком ли это эгоистично? Нельзя потратить эти деньги. Он внезапно остановился. Но в тот же миг колдовская скрипка поманила его.

Он долго стоял, пока совесть боролась с желанием, но в конце концов нашел успокоивший его довод: жена и дочь будут рады его радости. Если он купит скрипку, она поможет ему доставлять им удовольствие, давать им отдых и утешение после целого дня тяжелого, унылого труда. Это его немного успокоило, и он зашагал к поселку. К тому времени совсем рассвело, туман рассеялся, поля стали зелеными, а большие и малые пруды заблестели под солнцем.

Еще не было восьми, когда он постучался в знакомую дверь. Коротышка открыл и впустил его в дом. Он оказался в темной, убогой комнатенке, в которой не видно было ни одной целой, чистой или новой вещи. На кровати спал красноглазый мальчишка, продававший вчера скрипку. В этой же комнате хлопотала по хозяйству женщина. Она была примерно такого же возраста, что и коротышка, такая же низкорослая и тощая. Должно быть, его жена.