- С ума можно сойти! - однако пришлось поторопиться, ибо показались три всадника, как оказалось, трактирщик со слугами, который с живостью их приветствовал и предложил им остановиться у него в гостинице. Все вышло весьма кстати.

В ожидании заказанного обеда они придумали себе имена и занятия, отчасти по бумагам, какие им достались. Одного звали теперь Леон Селина, другого Антонио Ноцци.

Их позвали к столу. Входя в общую залу, они обратили внимание на знатного синьора, который уже откушал и, оставаясь за столом, спокойно глядел в окно. Он обернулся, глаза его, черные, живые, осветились светом интимной, как бы про себя, радости, и весь облик, можно сказать, старика, некрасивого и усталого, преобразился, обвеян тихой сердечностью, достоинством и благородством. Он в самом деле испытывал радость, видя потерпевших крушение, о чем все здесь говорили с ужасом.

Аристей и Леонард невольно поклонились в ответ на, хотя и безмолвное, но весьма красноречивое приветствие. Не успели они сесть за стол, как сей синьор, подчиняясь порыву, произнес:

- Я рад за вас и радуюсь на вас. И благодарю Господа вместе с вами!

Воспользовавшись случаем, путешественники представились, чтобы тотчас завести знакомство, в их положении, может быть, не бесполезное. Добродушный синьор тут же назвал себя:

- Мессер Филиппо Альфани.

Слово за слово, выяснилось, что мессер Альфани, врач и философ, направляется во Флоренцию, где неподалеку находится его вилла. Как путешествующие они смело забросали мессера Альфани вопросами, нередко немало удивляя его. По имени папы, а также короля Франции, выходило, что шел новый XVI век со старыми бедствиями в виде войн и чумы. Им хотелось узнать, где живет в настоящее время Леонардо да Винчи? Не во Флоренции? А Микеланджело? А Рафаэль да Урбино в Риме?

Мессер Альфани отвечал предположительно и уклончиво, точно слава сих знаменитых художников для него не столь бесспорна, однако предложил ехать с ним, указывая на выгоды, потому что дорога им, очевидно, неведома и не совсем безопасна, да и ему, хотя его, как всегда в подобных поездках, сопровождают вооруженные слуги, все веселее будет.

Разумеется, такое предложение путешественнки с благодарностью приняли. Но трактирщица знаками явно предостерегала новых постояльцев слишком уж доверять мессеру Альфани, и когда тот вышел, чтобы поторопить слуг, вполголоса, словно не обращаясь непосредственно к ним, проговорила:

- Я бы не доверилась мессеру Альфани. Ведь он, говорят, чернокнижник. Он не живет в наших краях, не здесь его поместья, но как только он приезжает, непременно что-то неслыханное случается, как нынешняя буря и ужасная непогода, не говоря о кораблекрушении.

Кто знает, чем мессер Альфани занимался всю ночь в полуразрушенном языческом храме в горах, облюбованном, к тому же, некромантами. Может, и он вызывал духов? А того хуже, демона? Мы суеверны, всего боимся, да верим в Христа, нашего спасителя. А ученые мужи роются в подвалах и склепах и с превеликой радостью извлекают на свет божий голых женщин и мужчин, стыд и грех. Мало того. Их вносят в свои сады и дома. Мессер Альфани хвастал, что и у него в саду много древностей и есть даже та самая Венера, которую у нас называют не иначе, как белой дьяволицей. Недаром чернокнижник, хотя и слывет искусным врачом. Никак сам дьявол ему помогает.

Аристей и Леонард переглядывались молча и, наконец, расхохотались, напугав добрую женщину. Аристей достал из мошны несколько золотых скудо, лишь смутно догадываясь об их достоинствах, и у трактирщицы загорелись глаза, и она забыла о своих страхах.

Мессер Альфани помог своим новым спутникам купить лошадей, и после недолгих сборов они выехали, сами вооруженные, в сопровождении вооруженных до зубов молодцов. Мчались то во весь опор, то, разговорившись, едва плелись, и все же добрались до виллы Альфани необыкновенно быстро, к немалому удивлению мессера Альфани и его слуг.

- Черт ли погонял наших лошадей! - вскричал он с горделивым торжеством.

Была уже ночь, и хозяин, устроив гостей, сам улегся спать, оставив решение загадок на будущее.

В окна верхнего этажа виллы Альфани открывались широкие виды - реки, лугов, гор. Голубело небо, полное света, хотя солнце клонилось к закату. У мессера Альфани собрались его друзья по случаю его возвращения. После ужина, весьма обильного, он еще раз представил своим друзьям гостей, рассказав о грозной буре, разыгравшейся на воде и на земле, как по мановению могучего мага, - при сих словах он улыбнулся загадочно, - о кораблекрушении, которое он наблюдал воочию, благодаря молниям, прорезавшим небо и море, и о поистине чудесном спасении двух чужестранцев, владеющих всеми языками, какие он знает, а может, всеми языками, какие есть на свете.

- Постойте, мессер Альфани, - прервал хозяина каноник, - при всем моем величайшем уважении к учености наших гостей, позвольте усомниться в том, что едва ли возможно знать все языки, какие есть на свете. Это доступно Богу и, утверждают, дьяволу.

- Вы совершенно правы, отец мой. Я выразился подобным образом ради закругления фразы и выражения глубочайшего уважения учености мессера Селина и равно маэстро Ноцци. Они знают все. Они ведают о книгах, которые или не изданы, как мне доподлинно известно, или даже не написаны, а существуют пока лишь как робкий замысел.

- Пожалуй, ты опять несешь вздор ради закругления фразы, - заметил с лукавым видом каноник.

Все рассмеялись.

- На этот раз я только сказал, чтобы вы обратили на то внимание. Каждый человек гордится, принимая знатных гостей, а столь необычных, уверяю вас, не приходилось видеть у себя ни герцогу, ни папе. Но лучше всего нам назначить тему для беседы, в которой примут и наши гости, - заключил мессер Альфани.

- Тема для беседы уже прозвучала за ужином, - рассмеялась превесело весьма красивая женщина, которую все звали запросто Катарина. - Любовь!

Все согласились, и слово было предоставлено мессеру Селину.

- Признаюсь, любовь как тема для беседы и сама по себе, - заговорил Леонард с видимым волнением, - меня смущает. Ведь мы касаемся здесь самых сокровенных наших переживаний, с чем формируемся мы, можно сказать, еще в утробе матери, с появлением на свет, с восприятием природы и жизни. Сама любовь рождает нас, любовь ведет нас по ступеням, как говорит у божественного Платона Сократ устами премудрой Диотимы, к высшей красоте.

Обширные комментарии к «Пиру» Платона написаны вашим соотечественником Марсилио Фичино, основателем Платоновской академии во Флоренции, так что мне не стоит повторять то, что вам хорошо известно, можно сказать, из первых рук. Я же коснусь того обстоятельства в судьбе Эрота, величайшая сущность которого - стремление к красоте, что до сих пор оставалось в тени и философами, насколько мне известно, не обсуждалось. Разве что только у Апулея в его чудесной сказке о Психее как бы ненароком Эрот предстает не амурчиком или купидоном, этаким мальчонком-несмысленышем, не ведающим, что творит, посылая направо и налево золотые стрелы, прислуживая скорее матери в ее вседневных и всенощных делах, чем проявляя свою природу и предназначение, о чем поведала премудрая Диотима.

Как вы знаете, Эрот у Апулея предстает поначалу неким чудовищем, как оповестил дельфийский оракул, в чем заключалось не только иносказание, но и пророчество, а затем юношей, мужем прекрасной Психеи, что не может не иметь далеко идущих последствий, ибо ребенок, каковым и поныне изображают Амура, мог обернуться в объятиях Психеи разве что ее дитятей.

- В самом деле! - воскликнула Катарина.

- Разве это не случилось с девой Марией? - заулыбались мужчины. - Мы слушаем вас, мессер Селин. Вы действительно вопрос поставили совершенно по-новому.

- Я хочу сказать, - продолжал Леонард, невольно переглянувшись с Аристеем, - Эрот рано или поздно должен был возмужать, чего боялся Зевс, опасаясь за свою власть. А возмужав, к тому же, не поладив с матерью, преследовавшей ни в чем перед ней неповнную невестку свою, он умчался за пределы мира, где самодержавно правил упомянутый Зевс, или Юпитер, какое из его имен привычнее звучит для вашего слуха.