- Скажите толком, что еще случилось?

Легасов, выйдя из-за стола:

- Представьте: в кабачке с его угаром дается представленье о Психее, все ищущей Амура по столетьям и странам, - есть у нас такая пьеска.

Как водится, ей нужен идеал, какого на земле и не бывает. Романтика с эротикой в придачу.

В разгаре представленья входит в зал гречанка в белой тунике из шелка, в сандалиях, в плаще пурпурном, словом, красавица, богиня красоты со взором неземным, - все замерли в испуге словно, в сладостном волненьи.

Она же спрашивает, как нарочно, не видел ли Эрота кто? И в слезы! Идет, пошатываясь от конвульсий, от встрясок в теле, будто бы пьяна, уж явно не в себе.

И смех, и ужас по залу пронеслись: «Психея! Боже!» И шутки, и аплодисменты с «Браво!»

Она ж в испуге пригрозила местью Эрота за обиды ей, Психее, в гримасах диких в бешенство впадая.

Там оказался, к счастью, наш знакомый, он дал нам знать и Эсту сам привез, притихшую от слабости и боли - не тела, а души в ее тревогах, что вынести, пожалуй, тяжелей.

Аристей, вздохнув:

- Позвольте свидеться мне с Эстой.

- Нет. Я б не желал, чтоб вы искали встречи с Дианой тоже.

- Понимаю вас. Но все же свидеться я должен с ними. От них узнаю, как мне быть, что делать.

Легасов, вынимая часы:

- Простите, все дела. Мне надо ехать.

Выходят из кабинета; на площадке лестницы Эста. Взглянув на Легасова, Аристей раскланивается.

Эста, рассмеявшись:

- Не уходите, Аристей! Диана и я, вы знаете, мы рады вам.

Легасов поспешно уходит.

- Вестей от вас мы долго не имели. Боялись худшего.

Входят в гостиную.

- Диана в церковь вдруг зачастила; мы молились Богу о всех, кто страждет в тюрьмах и скитаньях.

- Скажите, Эста, что случилось с вами по вашему, конечно, разуменью?

- Боюсь, вступила я в игру Эрота всерьез, ну, и попалась, как девчонка, на радость Сатане, как говорится, - с откровенной улыбкой. - Да вы с Дианой не скучали, а?

Нет, нет, шучу; на языке все гадость двусмысленная вертится и пуще, как будто вывалялась вся в грязи. - Выбегает в смятеньи.

Аристей, достав блокнот с брелком:

- Ну, что такое?

Даймон шепотом:

- Можешь ты спасти Психею, воссоздав чудесный образ.

- Но почему Психею, а не Эсту?

- Нет, девушку спасти уже нельзя, в безумье впав, она Психеей стала, и этот образ, как спасенье, ей.

Аристей усомнился:

- Как мой рисунок может воссоздать и плоть, и кровь, и память поколений?

Даймон рассудительно:

- Гармония частей дает эффект, - как в жизни, и в искусстве, - красоты, феномен, как в цветке, материальный и эстетический, уже духовный, что в идеале образ человека, из света сотканный его венец.

- Так, это личность проступает в свете, как на картинах, и она жива? Что если, как принцесса?

- Опыт, знаешь, не завершен. Но спящая принцесса, как «Спящая Венера» Тициана или Джорджоне, что-то ведь и значит? - Замирает с возмущенным видом.

Бесшумно входит Эста и зачарованно глядит на нэцкэ.

Аристей, набрасывая на листе блокнота карандашом:

- Возможно, Эста, видели рисунок с античной группы: нимфа и сатир, - она столь хороша, как Афродита, сатир же тянется рукою к ней?

Эста с телодвижением, словно готова сейчас скинуть с себя все:

- Нужна ведь обнаженная модель!

Аристей с крайним смущеньем:

- Нет, нет, просить о том не смею я. Да вижу я, угадываю ясно, ведь грация во всех изгибах тела, как танец, обнажает естество…

Эста, пребывая по всему в чудесном настроении:

- Ну да, потом проверить можно будет, насколько вы все угадали верно.

Аристей удивленно:

- А в козлоногом вижу я Эрота!

- Конечно.

Аристей, отрывая лист:

- Дело сделано? - Передает Эсте, та весело смеется. - Рисунок, как вещь разоблачительную, лучше, пожалуй, уничтожить?

Эста с веселым любопытством:

- Нет! Но что имело место здесь? Иль волшебство с участьем старца со светящим взором? Сеанс леченья? Я пришла в себя! В чем заключается участье старца? Он водит кончиком карандаша?

Аристей, уверовав нежданно в силу даймона:

- Рисунок мой, со всею гаммой мыслей и чувств при восприятии модели, что для него проект для воссозданья живого образа из нитей света.

Эста, догадываясь:

- Воссоздана я как Психея?

- Да.

- И нечто уж случилось и с Эротом?

Аристей с удивлением:

- Похоже, да.

- Прекрасно! Но теперь в нем видят ведь скорее Люцифера? Переродился он? А как же я?

Входит Диана, одетая, как всегда, изысканно и нарядно.

- Прекрасно! Неужели, Аристей, у вас нет больше дела, чем возиться с мальчишкой, что чинит уже разбой?

Эста, весело и легко завертевшись:

- Диана, не поверишь, я здорова!

Диана, разглядывая рисунок:

- А это что? Как! Вы с нее писали?

Аристей:

- Диана, здравствуй!

Эста смеется:

- Объясню все позже. - Уходит с рисунком.

Аристей в досаде:

- Рисунок с древнегреческой скульптуры. Я лишь придал вакханке и сатиру черты влюбленных наших - им на счастье. Здесь красота, веселость - как катарсис.

Диана, порывисто обнимая его и целуя:

- Я снова вся люблю тебя. Но это надолго ли? Я все теряю силы; ты возвращаешь к жизни на мгновенье, чтоб лишь продлить мне муки бытия.

- Я должен завершить портрет, Диана.

- Нет, нет! Ведь я почти призналась в том, что увлеклась тобой. Теперь что делать? Признаться, пала я? Мне ничего не будет, но тебя опять упрячут без всякой видимой вины, ты знаешь.

Аристей, поднимая голову:

- Я никого на свете не боюсь. Лишь смерти я, небытия боялся во веки вечные. Не быть всю вечность, как будто не было меня на свете?

Будь мотыльком с сознаньем мирозданья, творения безвестного творца, и то бы возроптал; я человек и равен буду познанной Вселенной. И это не бахвальство, если б знала! – Усмехнувшись вдруг. - Да мне ведь друг теперь сам Сатана.

Диана, отходя от него:

- Вы все еще не наигрались, Боже! Так знай, на исповеди я была, с раскаяньем я обрела смиренье без страха и упрека смерть принять.

И снова ты смутил мне душу счастьем любви безумной - Сатане на радость.

- Что слышу я от Евы просвещенной? Какой в России нынче век идет?

- О, не смущай мне душу, Аристей! Чего ты хочешь от меня?

Аристей с мыслью в глазах:

- Любви и счастия, сказал бы я, но это не цель для высшей жизни и стремлений, во что мы ныне все вовлечены в России, устремленной в мир грядущий в оковах и порывах небывалых, впервые впереди Европы всей, клонящейся, как Древний Рим, к закату, с рожденьем новым в красоте...

- Увы!

Аристей сосредоточен:

- Взыскуя совершенства, как бессмертья, в бореньях, в неустанном восхожденьи достиг вершин, где свет творит идеи и образы земного бытия, наверное, недаром и хранит.

Поверить трудно, я в сомненьях тоже...

Причастный к тайнам, я обрел бессмертье и дар творить живую жизнь из света.

- В смиренье впала я, а вы - в гордыню. Великий грех.

- Да, Люциферов грех. Монахиней заговорила Ева. Вступайте в монастырь. Я вас найду...

- Чтоб душу погубить мою?

- Спасти! - В досаде выбегает вон.

- Творец небесный!

Аристей с головой ушел в работу и не заметил, как прошла весна, и настало лето красное, душное и пыльное в городе, и с опозданием засобирался на поиски дачи, не уверенный, по какой из линий железной дороги выехать. В дверь постучали, и прислуга сказала, что его спрашивают.

- Кто?

- Дама.

- Какая дама?

- Молодая, красивая, богатая.

Он уже отвык от посещений тех, кто связан с революцией, но потаенную жизнь, дорожа уединением, продолжал.

- Проси.

Вошла Диана с независимым видом, одетая, как всегда, изысканно и нарядно, и Аристей тотчас забыл, где он находится, словно повстречал ее на людях, и его могут не заметить, поскольку есть все основания считать, что им недовольны. Не выражая ни удивления, ни смущения, соответственно, как и она, он поклонился. Дверь за нею затворили, Диана огляделась .