Маша строго:
- Проказы с Евой ты творил, а, бес?
- Да, да! Ведь Люцифер все больше Еве о красоте Эдема толковал и даже приодел, ну, так, слегка, из света соткав дивные шелка, в те первообразы вещей от века вы драпируетесь, и заблистала праматерь прелестью неотразимой, что даже ангельская рать слеталась полюбоваться ею…
Люцифер, я думаю, влюбился в ученицу, и Ева не осталась равнодушна; и весь Эдем благоухал и пел, и нега, и томленье разносились с волненьем, с грустью и тоскою, чего терпеть, по правде, не могу.
Голоса из публики:
- Однако, как он разошелся. Бес! Как обезьяна, гибок и подвижен! А речь ведет опусную. Потеха!
Леонард с живостью:
- Поведал я Адаму анекдот про змия, возбудив в нем вожделенье и ревность к Люциферу, по сему Адам наш впал в смятенье, даже в ярость и на жену набросился, срывая с нее одежды и пугая змием, пока ему не предалась она, как мужу своему и господину.
Голоса из публики:
- Нет, это уж бесстыдство! Да, кощунство! Сюда полиция сейчас нагрянет. Ах, лучше от греха подальше! Тсс!
Леонард с упоением:
- Они спознались в сладостных объятьях и упились восторгами, мне в радость. И в чем же счастие Эдема, если не в первой брачной ночи и любви?!
Глаша с волнением:
- Вот как на самом деле было, значит.
Маша смеется:
- И ты поверила? Все это сказки, чтоб головы нам легче задурить.
Глаша не возражает:
- Хотя и старомодно, но приятно. Вы так нам не назвали ваше имя.
Леонард с важностью:
- По-разному зовут. Я - Ариман.
Глаша:
- Ах, бес растленья!
Леонард с горделивым смиреньем:
- Да, я бес растленья, желанный столь для твари, утомленной то яствами, то скукой, то работой, но чаще и сильнее вожделеньем. Что вас томит сейчас? Я призван вами. И в чем моя вина? Я ваш слуга и властелин. Вся тварь земная служит с охотой превеликой мне!
Маша пугаясь:
- Нет, это сумашедший, я боюсь! И друг его, наверное, того...
Глаша, обращаясь к Аристею:
- Нет, я не тварь дрожащая и бесу служить не стану ни за что на свете.
Леонард к Аристею:
- Ну, вечная история, ты, где?
Аристей, глядя на море:
- В начале и в конце - времен и века.
Дивная, в полнеба заря освещает мир, столь же реальный, сколь и баснословный в своей беспредельности во времени и пространстве, точно спали все преграды между видимыми и невидимыми сферами бытия.
Раздаются аплодисменты. Среди публики ряд лиц в маскарадных костюмах.
Две дамы в масках приближаются к комедиантам, что вновь привлекает внимание публики. В одной из них Леонард узнает Эсту, та отшатывается от него, и между ними разыгрывается пантомима.
ЛЕОНАРД, протягивая руки: почему вы бежите меня?
ЭСТА В МАСКЕ, отступив назад, выражает молча явное недоумение, мол, как ей не бежать от столь назойливого преследования.
ЛЕОНАРД, переходя на язык жестов, выражает уверенность, что знает, кто она, и вы меня, надеюсь.
ЭСТА В МАСКЕ очень мило вскидывает чудную головку как бы с возгласом: а кто же я? Нет, нет, вы ошибаетесь, я вас не знаю.
ЛЕОНАРД соглашается, мол, хорошо он ее не знает, его-то нельзя не знать, ведь собрались здесь, если не чествовать его, во всяком случае, поглязеть на меня.
ЭСТА В МАСКЕ: О, да, обдавая его всего холодом.
ЛЕОНАРД застывает, словно схваченный крещенским морозом, весь в инее или во льду, что издает звон.
Диана в чудесной полумаске Аристею:
- Что вздумалось разыгрывать вам здесь? Вы у полиции уже на мушке, жандармы явятся без промедленья.
Аристей смеется:
- Не мы разыгрываем публику, прообразы ее исканий вышли наружу с новым обращением…
- Мы погружаемся в средневековье?
- Скорей в закат эпохи Возрожденья в России, так неузнанной еще…
ЭСТА В МАСКЕ, выражая великую грусть и печаль в простых шагах, как искуснейшая балерина: а знаешь ли ты, за время твоих странствий боги Греции умерли?
ЛЕОНАРД, делая высокие прыжки вокруг: как! Боги Греции умерли?!
ЭСТА В МАСКЕ, убегая от него: неужели нельзя было хоть изредка возвращаться на родину? Ты мог забыть несчастную Психею, но родину и ее богов - как? Это не проходит даром. Твоя душа претерпела изменения. Желая добра, ты служишь злу. И вот ты являешься Сатаной, в ком люди видят врага рода человеческого. Зачем тебе чужая личина? Славы она тебе не принесет. А хулы и клеветы и за Эротом тянется бесконечно.
ЛЕОНАРД, делая в крайнем отчаянии и восхищении ряд головокружительных прыжков: О, Психея! Премудрая, милая, божественная! Упреки твои справедливы. Ужасно, если я первопричина гибели богов!
Аристей показывает Леонарду на неведомо откуда взявшийся остров из южных морей, с кипарисами, неподалеку от берега.
Голоса из публики:
- Что это там? Мираж? Фата-Моргана! Что происходит? Это представленье?
Возникает, как на сцене, каменистая возвышенность с разрушенным храмом, с остовами колонн под голубым небом полуденного края, куда Леонард переходит, казалось, по валунам. На склоне холма и в воде всюду лежат груды удивительных камней - туловища, ноги, головы, руки беломраморных статуй.
Диана в маске, хватая Эсту за руку, словно боясь, что та последует за Леонардом, Аристею:
- Что дальше? Вас ведь схватят вновь.
Аристей, смеясь, радуясь нежданным приключениям:
- На остров никто не вступит, кроме нас. Прощайте!
Голоса из публики:
- Полиция! Дворцовая охрана. Комедианты! Доигрались! Боже!
На дорожке среди сосен показывается конная полиция… Аристей, не касаясь ногами поверхности воды, перебирается на другой берег, и остров из южных морей исчезает, как корабль в сиянии вод и небес. Публика, словно очнувшись от наваждения, разбегается. Диана и Эста, как зачарованные, в масках, стоят у моря.
2
Разрушенный храм. Остовы колонн, часть стены и пол, покрытый слоем земли и заросший кустами, - все здесь обвито плющом, выпускающим новые побеги и цветы как будто на глазах.
Леонард находит в густой траве статую сатира, который, впрочем, может сойти за Диониса или Пана, и вносит ее в храм.
Знатная дама с сопровождающими ее особами, одетыми если и проще, но во всем подстать ей, наблюдают за юношей, посмеиваясь одинаково и заговаривая разом, как Хор из трагедии, а роль предводительницы Хора берет на себя Левкиппа, как зовут знатную даму.
Хор женщин:
- Откуда взялся он такой, с прозваньем, которое нам лучше и не знать. Поверим ли Асклепии- колдунье? Он демон? Разве страшный так уж очень?
Левкиппа, стараясь быть посерьезней:
- Но демон ведь лукав, не забывайтесь. Как искуситель Евы, он обрел над нами, всеми женщинами, власть, погибельную для души и тела, сладчайшую и горькую, как смерть.
Хор женщин:
- Вы правы, да. Но стоит поразмыслить, как ясно нам, что гибельная власть Эрота милого одна желанна и сладостна настолько, если даже ввергает в горе и приводит к смерти.
Левкиппа:
- Ну, что ж, бегите в горы к тем несчастным, вообразившим, что они вакханки, и пляшут, скинув платья, исступленно под дудки пастухов в рогах сатиров.
Хор женщин:
- Не о Дионисе ведем мы речь. Уж лучше с юношей заговорите. Как видно, он бездомный, - приюти! Пускай с собою нет ни стрел, ни лука, уж отблагодарить найдет он способ.
Левкиппа недовольно:
- Смеетесь вы? В языческие басни я верить не должна.
Хор женщин:
- Но отчего же? Они ничем не хуже притч и сказок из Библии, преданий старины соседних стран, не Греции, увы!
С гор несет эхо: «Эвое!»
Левкиппа смотрит на склоны гор с любопытством:
- Все тянет вас одеться в козьи шкуры, обвить венками головы, запеть и заплясать, вопя: «Воскрес Дионис! Воистину воскрес!» И: «Эвое!»
Хор женщин:
- Левкиппа, удержав нас от безумств, была права; из города несутся, как на охоту, всадники и псы.
Левкиппа с тревогой:
