— Ха! Проклятый Богом Каин решил показать свое благородство. Да меня осмеяло бы все дворянство, если бы я сразился с таким ничтожеством. Стреляй же, быдло!

— Слишком легкая смерть, Мещерский. Я уже тебе сказал, что ты сдохнешь по делам своим, как душегуб и мучитель крестьян.

— Я готов к любой смерти!

— Ну-ну, посмотрим. Привяжите, братцы, сего пса к дереву… А теперь обложите его хворостом… Легат, доставай огниво.

Через две-три минуты раздался душераздирающий вопль Мещерского.

Многое произошло за минувшие семь недель: постоял-таки Иван на утесе Стеньки Разина, побывал на месте бывшего усолья купца Надея Светешникова, взял на абордаж несколько купеческих расшив, пополнив и без того богатую казну, а затем собрался уходить с Самарской луки.

Вопрос стоял — куда? Наметок было несколько, и одна из них — перебраться на Дон к казачьей голытьбе, которая была недовольна разбогатевшими атаманами и старшинами, осевшими в понизовье донских земель и стремившимися стать верными слугами государыни Елизаветы.

Голытьба же, нищая и обездоленная, притесняемая низовыми атаманами, все громче шумела на майданах, призывая бедных казаков к бунту. Не хватало нового Стеньки Разина, и таким вполне мог стать Иван Каин.

Но все мечты его неожиданно оборвались, когда он решил захватить последнее купеческое судно.

На сей раз захват был весьма кровавым и тяжелым: люди Каина неожиданно столкнулась с ожесточенной повольницей, оказавшейся на расшиве, вооруженной саблями, ружьями и пистолями.

Каин мог потерять немало своих людей, и он уже помышлял отказаться от дальнейшего абордажа, но тут он увидел на купеческой расшиве … Зуба и закипел от гнева.

— На судне Васька Зуб, братцы! Никак, в коноводах ходит. Возьмем, гниду!

Услышав возглас атамана, братва (вместе с отчаянными повольниками) с неописуемой яростью накинулась на разбойное судно Зуба, вгрызаясь в него баграми и крючьями.

Это было страшное побоище, в которой победа оказалась на стороне Каина, но с жуткими для него потерями, ибо погибли Легат и Одноух, его ближайшие сподвижники.

Вся же шайка, кроме Васьки, была перебита, однако сам Зуб, прижав нож к горлу какого-то мальчонки, стоял на корме и кричал:

— Не подходи, Каин, иначе твоего Ванятку порешу.

Иван кинул острый взгляд на лицо мальчонки и сердце его обмерло. И впрямь тот самый Ванятка, с которым он когда-то повстречался, весело шагая из села Преображенского, где в то время находилась Тайная канцелярия, и куда прибыл сам генерал-губернатор Салтыков, выдавший ему десять золотых рублевиков и абшит для вольного житья.

Каин даже запел на радостях, а когда поговорил с худеньким, синеглазым ребятенком, то подхватил его на руки, подкинул вверх.

— Экой ты пригожий, да только худ. Куда бежишь, постреленок?

— В село к тятьке с мамкой, дяденька.

— Да я еще не дяденька.

— А как же, — шмыгнул носом мальчонка. — Вон и борода пробивается.

— И впрямь, — продолжая держать мальца на руках, рассмеялся Ванька. — Отец с матерью никак крестьянствуют?

— Крестьянствуют, — блеклым голосом отозвался мальчонка.

— Чую, худо живется.

— Худо, дяденька, голодуем. Барин наш, Татищев, спуску не дает. Намедни братика на погост унесли.

— Ясно, — помрачнел Каин, опустив мальчонку на дорогу.

— Тебя как звать?

— Ваняткой.

— Ишь ты, — улыбнулся Каин. — Сподобил же Господь с тезкой встретиться.

— То промысел Божий, — совсем по серьезному сказал Ванятка.

— Может, и промысел.

Ванька вытянул кармана кошелек и протянул мальцу рублевик.

— Передай отцу.

Ванятка держа на ладошке неслыханное богатство, вдруг заплакал.

— Тятенька не поверит, украл-де.

— Поверит. Скажи Ванька Каин подарил. Скоро обо мне вся Москва будет знать. Подрастешь, приходи в город. Спросишь меня в Зарядье или в Марьиной роще. А теперь беги к своему тятьке…

Все это промелькнуло в голове Ивана в считанные секунды. Он не знал что предпринять. Шагни к Зубу и тот в самом деле полоснет Ванятку по худенькому горлу. Вот падло! Но как Зуб оказался на расшиве да еще во главе разбойных людей? И почему Ванятка вмести с этой сволочью оказался?

Васька Зуб не пропал-таки в лесу. На третий день он выбрался таки к Ветлуге, — исхудавший, но еще не потерявший силы. Его спасли кустарники малины и орешника, на которые он набрел и которые избавили его от голодной смерти. А затем ему повезло: идя берегом Ветлуги он наткнулся на деревеньку, где сказал мужикам, что плыл по реке на челне, но попал в водоворот. Челн и его котомка с припасами угодили к водяному, он же успел избежать водяной воронки и выбрался в лес, где и заблудился, так как его испугал медведь.

Мужики (добрые, доверчивые русские души) поверили Ваське, и тот оказался на постое у одного крестьянина. Но Зуб через пару дней исчез, оставив хозяина избы без двух рублей, котомки сухарей, вяленой рыбы, десятка сырых яиц, топора и ножа. Деньги он нашарил ночью за иконой Николая Угодника, а челн, которых было несколько, взял на берегу.

На сей раз плыл Васька, опасаясь водоворотов, ближе к отлогому левому берегу. В голове его крутилась одна и та же мысль: разбогатеть. Сейчас он нищ, как церковная крыса, но в таком бедственном состоянии он жить не хотел, ибо у него была болезненная страсть к деньгам, к скопидомству, свойственному его жадной натуре.

Потеря огромного богатства приводила его в бешенство, а посему он вновь усиленно взмахивал веслом, торопясь как можно быстрее прибыть к селу Покровскому, где глухая, малонаселенная и бедная Ветлуга вливалась в Волгу. Вот здесь — раздолье для купеческих караванов и всевозможных разбойных шаек, жаждущих поживиться за счет многочисленного торгового люда.

К селу Покровскому нередко приставали расшивы, насады, «коломенки» и другие суда, идущие в волжское Понизовье.

Зубу повезло: один купец взял его на «коломенку», так как один из бурлаков (как выразился хозяин) дал дуба. Пока плыли до Саратова, Васька сумел подговорить пятерых бурлаков ограбить купца, который вознамерился закупить в понизовом городе тридцать тысяч пудов хлеба, а это немалые деньги. В одну из ночей Зуб с кодлой вошел в каюту купца и пырнул его ножом в живот.

Купца выбросили за борт, а деньги поделили поровну. Так захотел сам Васька, чтобы привязать к себе остальных бурлаков. Трое, увидев золотые рублевики, решили примкнуть к шайке Зуба, прочие отказались, но, в конце концов, когда Зуб захватил еще одно судно, примкнули к атаману.

На этом судне купца также выбросили за борт, а вот с водоливом[159], который не захотел войти в разбойную шайку, Зуб не стал расправляться, ибо тот хорошо ведал кормчее дело, без которого на Волге невозможно обойтись. По сей причине не тронул Васька и сына кормчего, худенького вихрастого подростка лет двенадцати.

Однако отругал:

— И как тебе, Томилка, купец дозволил на судно мальца своего взять? И ты дурень, и хозяин безголовый. Как к нему угодил?

— Купец — мой давний знакомый. В селе Преображенском, что под Москвой, жительствовал. Я его иногда вяленой рыбой потчевал. Большой охотник был до нее, царство ему небесное.

— И хорошо платил?

— Так отдавал, ибо когда-то у купца два года в водоливах ходил.

— Все равно глупендяй. Кто ж задарма товар отдает?.. А что дальше?

— Деревенька наша от села Преображенского недалече. Голодно жили, ибо барин наш, князь Татищев, в три погибели мужиков гнул. Двоюродный брат мой умер в одночасье, сын его Ванятка сиротой остался, ибо мать его раньше мужа легла в могилу. Взял Ванятку к себе, а чтоб непосильный оброк тянуть, подался в отходники. К знакомому купцу на расшиву попросился, да еще с племянником. Тот, было, ни в какую. Нечего-де огольцу на судне делать. На колени пришлось встать. Пропадет, мол, без меня сирота, а на судне всегда работенка найдется. Уговорил-таки, — снуло завершил свой рассказ водолив.