Царевна вновь была в головном уборе, почти полностью скрывавшие ее волосы. Лицо окаменелое, напряженное.

— Ждешь своей участи? Скоро все завершится.

— Было бы еще скорей, если бы окно не было заделано решеткой.

— Ты выпрыгнула бы в Волгу?

— Вы слишком догадливы для разбойника. А теперь запомните: я ни при каких обстоятельствах не стану вашей наложницей. Даже если вы меня возьмете силой, то я найду способ, как умереть. Не верите?

— Почему ж? Охотно верю. И все же хоть единственный раз овладеть царевной — мечта не только дикаря, но и любой мужской особи. Готовься, ваше высочество.

— Ненавижу! Будь вы прокляты!

— Благодарствую за добрые слова, царевна… А теперь послушай меня. Лапотный мужик и царевна — люди несовместимые, тем более, Ванька Каин, а посему сейчас я передам тебя местным властям, и катись на все четыре стороны, — хоть на свой Кавказ, хоть к мерзавцу Бирону. Городовой приказчик выделит тебе необходимое сопровождение.

В каюту вошел Кувай.

— Городовой приказчик прибыл, атаман, со всеми чинами и полицейским караулом.

— Отменно! Посиди чуток, царевна, приведи себя в порядок, а я несколькими словами с чинами перекинусь.

Каин вместе с подвыпившими есаулами вышел на пристань, где его уже поджидал городовой приказчик Чурилин. Он — и наместник, он и воевода — всё в одном лице.

Теперь уже Каин выглядел не купцом, а грозным атаманом: сабля, пистоль за рудо-желтым кушаком.

— Здорово жили, господин Чурилин.

Городовой приказчик пришел в замешательство: кто его приветствует? Смотритель доложил, что на судне прибыл купец первой гильдии. Но тогда почему на торговом человеке сабля с пистолем, кои имеют право носить лишь военные чины и кои должны быть в мундире и треуголке.

— И вам доброго здоровья, — после некоторого замешательства заговорит приказчик… Позвольте справится — с кем имею честь разговаривать?

— Иван Каин — атаман волжской повольницы.

Приказчик, городские чины и полицейские обомлели. Сам Ванька Каин, один из самых свирепых разбойников, чье имя наводит ужас на любого человека.

Чурилина озноб прошиб. Он глянул на полицейских, чтобы отдать приказание: взять разбойника под караул, но язык прилип к горлу, да и сами полицейские изрядно оробели. На судне-то человек тридцать-сорок лихих людей, да вон и ружья мелькают, на бортах же струга четыре пушки угрозливо ощетинились своими жерлами. Настоящее разбойное судно, с которого в любую минуту может выскочить воинственная ватага, сметая все на своем пути.

Каин, дав время городским чинам очухаться, приступил к деловому разговору:

— Мною, Иваном Каиным (специально подчеркнул) взяты в полон грузинский царевич Бакар и его сестра Лейла, направляющиеся в Петербург. Бакара я отпустил, а теперь передаю властям Лысково и царевну. Забирайте. Куда ей путь держать, сама скажет. Кувай, приведи пленницу!

Когда Лейла поднималась на крутояр по лестнице, заботливо поддерживаемая под локоток городовым приказчиком, то она почему-то оглянулся, чем Иван и воспользовался:

— Слышь, ваше высочество, вспомни иногда о дикарях, кои вскормили тебя и без коих не знала бы ты ни питий ни яств.

Царевна проводила Ивана тягучим, задумчивым взглядом и вновь стала подниматься на крутояр[120].

В одной из деревенек, по названию Березовка, повольники Каина стали очевидцами сурового наказания мужиков. Трое из них были привязаны голыми животами к вековому дубу, разросшемуся возле одной из изб, подле которого стоял человек в суконном кафтане и усердно, с ожесточением стегал плетьми спины страдников[121]. Ударит по одному, переходит к другому. Вокруг дуба толпились десяток мужиков с сумрачными лицами.

При виде вооруженных людей, казнь остановилась. Иван подошел к одному из патлатых мужиков с иссеченной спиной

— Кто и за что полосует?

— Приказчик генерала Шубина за недоимки. Сам генерал ныне в Работках в своем имении живет, — хриплым, убитым голосом отвечал мужик.

— Приказчик его здесь?

— Да вот он, ваша милость. Дерет как сидорову козу. Ирод!

— Разберемся. Мужиков отвязать, — приказал Каин.

Двое из страдников упали на землю. Подбежали бабы с бадейками воды, начали отливать своих благоверных.

Иван подошел к приказчику.

— Как звать, сучий сын?

Приказчик потерянно огляделся по сторонам, а затем, дрожащей рукой засунул рукоять плетки за сапог. Лицо смиренное, угодливое.

— Кирьяк Подушкин

— Ишь, брюхо нажрал. Впрямь, Подушкин…Мужики! Подь сюда…Что с приказчиком повелите делать? Меня зовут Иваном Каином. Может, кто слышал?

Молчание покоробило Ивана. Далеко, ох, как далеко ему до Степана Разина! Крестьянская бедь и слыхом не слыхивала о каком-то московском грабителе. Худо!

Но мужики отмалчивались совсем по иному случаю: Лысково не так уж и далече от их деревеньки, тем паче вести стрелой летят. Изведали, что Каин пограбил винокуренный завод, но хозяина, царевича и царевну отпустил. А коль богатеев не тронул, значит, он кровопийцев-богатеев жалует, а коль так, то и шубинского приказчика лишь пожурит и с миром отпустит. Вот и пожалуйся на Подушкина. Потом и вовсе согнет в три погибели.

— Да вы что, мужики? — прервал молчание только что избитый патлатый страдник. — Чего на рты замки повесили? Слышали мы про Ивана Каина. Отважный атаман. Надеюсь, сирый люд в беде не оставит.

На душе Ивана посветлело: знает его крестьянский мир.

— Не оставлю, мужики, так что смело толкуйте о приказчике. Он что — и впрямь кровопивец?

Мужики потупились. Ивана сие поразило: их лупят почем зря, а они отмалчиваются, страшась своего приказчика. Оказывается, плохо он знает крестьянский мир, хотя в детстве видел, как в своей деревеньке, что на реке Саре, приказчик мордовал мужика, да так сильно, что мужик остался, почитай без зубов, но и этого показалось приказчику мало: принялся пинать лежачего мужика сапогами. Остальные же сосельники молча и понуро наблюдали за избиением страдника. Вот и здесь же такое зрелище.

И все же нашелся отважный человек. Им оказался все тот же патлатый мужик с дерзкими глазами:

— Буде молчать, православные! Буде ирода терпеть! Коль ныне отмолчимся, то Кирьяк нам и вовсе житья не даст.

— Воистину, Петруха! — прорвало другого мужика. — Кирьяк — хуже живодера.

И тут понесло:

— Ишь, пузо нажрал!

— К дереву — и плеткой!

— Бить изверга!..

Иван остановил злые выкрики мужиков поднятием руки.

— Добро, братцы! Давно пора с вашими мучителями поквитаться. Вяжи сучьего сына к дереву… А теперь по голой спине плеточками прогуляйтесь!

При первом же хлестком ударе Кирьяк, корчась от боли и, на какой-то миг забыв о своей участи, завершал:

— Генералу нажалуюсь!.. То — бунт. Шубин башки вам срубит! И тебе Каину!

— Мразь! — яро сверкнул глазами атаман и взмахнул саблей. Обезглавленный приказчик плавно осел на землю.

Мужики замерли. Иван, видя их испуганные лица, успокоил.

— Ничего не бойтесь, братцы. Непременно доберусь я и до генерала Шубина. Так с ним потолкую, что навек забудет, как мужиков обижать.

— Спасибо, атаман. Коль так будет, Богу за тебя будем молиться.

— Как говорится: на Бога надейтесь, да сами не плошайте. Когда последний раз был приказчик до нынешнего приезда?

— На Егория вешнего[122]

— Если кто будет спрашивать о приказчике, то вы его с Егория не видели. Крепко о том запомните.

Старинное село Работки в шестидесяти верстах от Нижнего Новгорода, от деревеньки же всего верстах в двадцати. Струг шел на веслах, ибо ветер совершенно не пузырил паруса.