— Будет смысл, есаул, но пока подробности разговора с генералом Шубиным удержу при себе.

— Это право атамана, — произнес кормчий. — Но вот что меня тревожит. Донцы обычно снизу по Волге на судах идут, мы же — сверху гребем. Нестыковка получается

— Нестыковки не будет, Митрич. Глубокой ночью мы минуем Работки, а рано утром вернемся к селу. Грабеж отменяется, ибо нам надо спасать крестьян Березовки. О том будет разговор с генералом Шубиным. Надеюсь без крови помочь мужикам. Любо ли так?

— Тебе видней, атаман.

— Толкуй с генералом.

Но тут вмешался в одобрительные возгласы бурлак Земеля.

— Все бы ладно, атаман, но только не примет вас генерал за донских казаков, а коль не примет, то даже за ворота не пустит. Ни лицом, ни одежкой не вышли.

— А ты казаков видел, Дед?

— Я на своем веку не только казаков, но и многих иноземцев перевидал.

— Похвально, Дед. Одежка и впрямь у нас не казачья. Нет ни зипунов, ни шаровар, ни трухменок, ни чубов, да и сабли у нас далеко не казачьи. Разумно ты подметил Дед, но не думай, что я о том не поразмыслил. Ответ для каждого должен быть таков. Едем в стольный град к государыне-матушке, дабы сообщить о турецких приготовлениях к войне. О каких конкретно — атаман ведает. А почему сряда не казачья, так на майдане решили. Ибо дорога дальняя, а некоторые села и города казаков за разбойников принимают, вот и порешили в русской одежде до столицы добираться. Любо ли так, донцы?

— Любо! — грянула повольница.

Однако на этом Иван не успокоился. Он вновь пригласил к себе Деда.

— Беседа с Шубиным может по-всякому повернуться. Если бы я знал ратную жизнь генерала, мне было бы легче с ним толковать. Ты, Земеля, мужик бывалый. Сходи-ка вечерком в Работки, да попросись к какому-нибудь сирому мужику на ночлег. С таким легче о житье-бытье толковать. Возьми с собой денежку, одари хозяина. Скажешься странником, посох прихвати. Может, что-нибудь и выведаешь о генерале. Встанешь рано, и ступай в сторону струга.

— Добро, атаман. Сейчас же и соберусь.

Встреча состоялась поутру. Толковали с Земелей в каюте атамана.

— Мужик Изоська в дворниках два десятка лет у генерала служил, а дворники, как обычно, немало знают о своих господах.

— И что удалось выведать?

— Зовут генерала Алексеем Яковлевичем. Некогда был ординарцем и любимцем цесаревны Елизаветы Петровны, служил в Семеновском полку, который называл Елизавету «матушкой». Государыне Анне Иоанновне это не понравилось, ибо боялась переворота. Шубин угодил в опалу и был сослан в Сибирь, где был насильно обвенчан с местной жительницей. После смерти Анны Кровавой Алексей Шубин был тотчас вызван новой государыней в столицу, пожалован в генерал-майоры и богатыми вотчинами, в том числе и Работками.

— А на счет Турецкой войны, мужик ничего не говорил?

— Говорил, когда полштофа осушили. Наш-де барин лихой человек. В тридцать шестом году османский Очаков брал, одним из первых на стены крепости поднялся. Шашкой какого-то Измаил-пашу ранил.

— Не путает твой мужик?

— Кажись, правду говорит. А еще хвастал, что Шубин изрядно отличился под какими-то Ставучанами, когда русские войска вместе с донскими казаками разбили громадное войско осман в девяносто тысяч.

— И все же боюсь, не наплел ли твой Изоська с три короба.

— По его словам сию великую победу генерал Шубин отмечает каждый раз семнадцатого августа. Собирает в саду столы, сам во главе и всех дворовых угощает.

— А казаки на самом деле в бою были?

— Были. Изоська какого-то атамана Нечипоренко называл. А почему дворник сие имя хорошо запомнил, потому что генерал не один раз про атамана семнадцатого августа рассказывал. Сей Нечипоренко его раненого с поля боя на своих плечах вынес. Жизнью-де ему генерал обязан.

— Вот! Вот где самое удачное место, — порадовался Каин. — Спасибо тебе, Дед. Ты здорово мне помог.

Село Работки — одно из красивых сел Верхнего Поволжья. Раскинулось на крутояре правого берега Волги, с которого на многие версты проглядывается левое побережье, утопающее в дремучих зеленых лесах. Пристать к Работкам не так просто, ибо крутояр настолько обрывист и высок, что никакой лестницы к нему не поставишь, поэтому напротив села — ни пристани, ни причала.

Кормчему пришлось на полверсты гору обходить и причаливать струг в небольшом заливе, к которому гора значительно снижается, делается более наклонной, что позволяет возвести и пристань и деревянную, извилистую лестницу, поднявшись по которой, и увидишь все красоты села, утопающего в яблоневых и вишневых садах.

Каин, конечно же, не мог предположить, чем закончиться его очередная авантюра, поэтому, на всякий случай, взял с собой два десятка «станичников».

Дом генерала Шубина отыскать было немудрено, но это лишь небольшой шаг к намеченной цели.

Как и предполагал Иван, привратник генерала долго препирался с повольницей, прибывшей с Низу на струге. Люди неведомые, тем паче с саблями и ружьями. Ворвутся во двор и начнут все крушить.

— Да пойми ты, борода, что мы не разбойники, а донские казаки, — убеждал атаман.

— Казаки, как на Волге появились — почитай, разбойники.

Ни в пень, ни в колоду, пока Каин не сказал:

— Упрямый же ты, борода. Доложи генералу, что его приехал навестить брат донского атамана Нечипоренко.

— Какого еще Нечипоренко? Не ведаю.

Каин с досадой отыскал глазами Деда. Набрехал ему старик, теперь пиши пропало. Но у Деда глаза почему-то были спокойными, и тогда Иван схватил привратника за сивую бороду, да так, что у того вся голова вылезла из оконца калитки.

— Того самого атамана Нечипоренко, кой твоего барина раненого с поля битвы вынес. А ну зараз беги до генерала!

— Отчепись… Припомнил. Бегу!

Алексей Яковлевич Шубин оказал «брату» Нечипоренко великую честь: сам вышел на парадное крыльцо: высокий, статный, красивый, голубоглазый мужчина лет сорока в зеленом бархатном халате, опоясанным голубым кушаком.

— Прости за домашний вид, дорогой гость… Выходит, братом Григорию Богдановичу доводишься.

— Так точно, ваше превосходительство.

Шубин крепко обнял Каина и трижды по православному расцеловал.

На лице генерала не было ни усов, ни бороды, зато пышные курчавые белокурые волосы украшали его голову.

— Как прикажите вас величать?

— Станичный атаман Иван Богданович Нечипоренко. Младший брат Григория.

— Прекрасно. Как там Григорий в своем Новочеркасске?.. Впрочем, все разговоры потом. Ныне, коль брат Григория приехал, у меня знатный праздник. Большому застолью прикажу быть. Станичников твоих в саду рассажу, а мы с тобой, Иван Богданович, в моем кабинете уединимся. Нам есть о чем поговорить. Очень рад, очень рад!

В большом двухэтажном каменном доме с двумя флигелями стало шумно. Забегали дворовые, вытаскивая столы, вино и снедь в сад, в кабинете же был собран отдельный щедрый стол.

Генерал вышел уже к нему в своей парадной форме. Высокий, бравый, представительный.

Не зря, подумалось Ивану, Алексей Шубин был любимцем дочери Петра Великого, и не зря, очевидно, императрица Анна Иоанновна выдворила баловня Елизаветы из столицы. Но почему сейчас один из героев Турецкой войны не при дворе, когда державой правит Елизавета Петровна. Вопрос этот очень хотелось задать Каину, ибо от его ответа, зависел весь его дальнейший разговор с генерал-майором.

Первую чарку выпили за встречу, вторую — за Григория Нечипоренко.

— Шесть лет его не видел. Расскажи о брате, любезный Иван Богданович.

— По-прежнему живет в Новочеркасске, в большем почете у войскового атамана, каждый день выезжает в степь и скачет на коне, чтобы не потерять свою удаль, — гнул через дугу Каин.

— Этого у Григория не отнять. Он в боях в самое пекло рвался. В том бою под Ставучаном меня в ногу серьезно ранили. Думал, пришел конец, затопчут или зарубят, так как османы раненых не жалели. А тут твой брат подвернулся. Поднял меня на своего коня и кричит: «Держись за меня да покрепче!», а сам саблей от врагов отбивается. Только из смертельного ада вырвались, конь под шальную пулю попал. Но брат твой меня не бросил, на плечах потащил, но тут два турка налетели. Полагали о легкой добыче, но Григорий опять мне кричит: «За шею держись, а я с османами поиграю». Одного из пистоля уложил, а второго саблей рубанул. Каков удалец? Потом я лазарете две недели отлеживался. Григорий навещал, арбузы приносил. Жизнь мне спас. В лазарете клятву ему дал: «Кончится война, приезжай в столицу и все, что захочешь, тебе подарю». Тот отмахиваться стал, на то-де и война, чтобы от погибели своих людей спасать. А вскоре мы расстались. Его казачий полк перебросили под Хотин, кой был с честью от турок взят, а меня, старанием цесаревны, отозвали в Петербург. Но моя безоблачная жизнь вскоре завершилась. Государыня Анна Иоанновна, постоянно боявшаяся Преображенского, Семеновского и Измайловского полков, приверженцев цесаревны, удалила меня сперва в Ревель, а потом и в Сибирь, на Камчатку, где я был насильно обвенчан с местной жительницей.