На серебряном колке висела генеральская треугольная шляпа и кафтан, расшитый по борту двумя рядами лавровых листьев, составляющих гирлянду.

— Понимаю, князь. У вас свои неотложные дела, у меня свои, но они взаимосвязаны. Из деревни Дубровки бежали сорок раскольников, которые, преступив все законы, призывают к всеобщему бунту. Покорнейше прошу, князь, вашего деятельного содействия.

— И как вы это видите, любезный Семен Аркадьевич?

— Как мне кажется, князь, раскольники двинулись к своему вожаку, некому старцу Филиппу, что обосновался на реке Умбе Архангельского уезда. Надо отрядить за раскольниками погоню. Дело, полагаю, не столь сложное, ибо они пока находятся неподалеку от Москвы, а возможно где-то спрятались и в городе. Буду вам, Яков Борисович, чрезвычайно обязан, если выделите мне десятка два солдат, привычных к сыскной работе.

— Боже ты мой! — всплеснул пухлыми ладонями Кропоткин. — Разве вы, Степан Аркадьевич, не знаете, что мы завалены воровскими делами? С ног сбились! А сыскных людей в приказе — кот наплакал. Слава Богу, нескольких гарнизонных солдат у генерал-аншефа, сенатора Василия Яковлевича Левашова выпросил, которых я передал моему сыщику Ивану Каину. Да у вас же, любезный Семен Аркадьевич, в Раскольничьей конторе свои люди есть.

— Какие люди? — покривился генерал. — Те, что занимаются сбором денег с раскольников и бородачей, и выдачей знаков на право ношение бороды, и ведут дела о совершении треб[216] по старопечатным книгам? Не смешите меня, Яков Борисович. Бумажная работа, пропахшая нафталином. Вы бы, князь, отпустили ко мне вашего знаменитого сыщика на недельку. В долгу не останусь.

— Ивана Каина?

— Ивана Каина, чье имя оговаривали в Сенате и дали ему широкие полномочия. Если Каин возьмется, мятежные раскольники будут пойманы. Право же, Яков Борисович, шкурка выделки стоит. Нынешний раскольник гораздо страшнее сотни воров. Поймаем — непременно отпишу о вашем радении самой императрице Елизавете Петровне. Прикиньте, что вам выгоднее.

После такой красноречивой тирады Яков Борисович, вначале не думавший помогать Раскольничьей конторе, призадумался.

Если Иван Каин и в самом деле сумеет изловить раскольников, то генерал Головин выполнит свой посул и тогда он, князь Кропоткин может оказаться при дворе императрицы, получив высокий чин, возможно, даже будет назначен в кабинет министров, что приведет его в правительственный Сенат. И впрямь, предложение Волкова выглядит сверх меры заманчиво.

— Ну что ж, любезный Семен Аркадьевич, вы — очень разумный человек. Только ради вас я готов оказать вам такую любезность. Подчеркиваю: только ради вас. Отдаю вам на недельку Ивана Каина.

— Покорнейше благодарю, Яков Борисович. Никогда не забуду вашего содействия. Всегда приятно познакомиться с человеком, глубоко понимающим государственную важность борьбы с воинствующими раскольниками.

Каин был обескуражен новым приказом князя Кропоткина. Приостановить поимку воров и мастеров воровских денег? И это установка их сиятельства, который спит и видит от сыска не пересыхающий золотой ручеек. Что же могло произойти с Кропоткиным, неожиданно передавшим его, Каина, главного сыщика Сыскного приказа в руки генерала Раскольничьей конторы. Что побудило его к такому внезапному приказу?

Иван не знал о приходе Головина к Кропоткину. Князь удержал встречу в тайне. На словах же сказал:

— Придется тебе, Иван Осипыч, недельку на генерал Волкова потрудиться. Надо изловить раскольников, что бежали из села Игнатовки. Своих сил у него недостаточно. Надеюсь на твой большой опыт.

— Но…

— Никаких «но». Через неделю ты вновь займешься своим делом… Глядишь, и во главе приказа станешь, коль радение в сыске раскольников проявишь. Чуешь, голубчик, кем ты можешь стать?

— Куда ж вы денетесь, ваше сиятельство?

— Знай же, голубчик, на государевой службе всякое бывает. Сегодня ты на одном месте жалованьем кормишься, а завтра — на другом. Ступай с Богом, Иван Осипович, и потрудись во славу Отечества.

Возвращаясь на Варварку, Каин насмешливо хмыкал. «Жалованье». То же мне, гусь лапчатый, на жалованье сидит. Мздоимец!.. Но дело сейчас не в нем. Необходимо как можно быстрее с Захарычем переговорить. Отсутствие его в доме, где он укрывает старообрядцев, может завершиться бедой. Надо немедленно что-то придумать. Любопытно, что скажет сам вожак раскольников?

Матвей решение главы Сыскного приказа встретил с большим беспокойством.

— Надо немедля уходить.

— К Архангельску?

— Вестимо, Иван Осипович. Спасибо за хлеб-соль, но пора и честь знать. Пора!

— Охолонь, Захарыч. Давай покумекаем здраво. Как мне известно, генерал Головин не зря возглавляет свою Раскольничью контору. Вероятней всего он пошлет меня именно на дорогу к Архангельску. Тут мои бравые солдатики вас и захватят.

— Как же быть?

— Я так прикинул, Захарыч. Вы остаетесь здесь, а я вылавливаю вас на дороге к Архангельску.

?

— Не уразумел?

— Не уразумел, Иван Осипович. Кого ж ты будешь вылавливать.

— Шапку-невидимку. Два дня поищем ее до Троицкой лавры[217], а затем вернемся в Москву к Волкову и доложим, что староверов надо искать в другом месте, ибо дорогой расспрашивали о них в каждом селе, но никто их не видел. На всякий случай довольно глубоко прочесывали и леса. Никаких примет!

— И где же мы, Иван Осипович?

— В Москве, Захарыч. Так и доложим его высокопревосходительству.

— Ничего в голову взять не могу.

— Все очень просто, Захарыч. Убедив генерала, что раскольники в Москве, я выведу вас ночью на дорогу, ведущую к старцу Филиппу.

— А будочные сторожа с фонарями? Немыслимая затея, Иван Осипович. Это же безрассудство!

— Мой девиз: где безрассудство, там и победа. О будочниках не беспокойтесь. Есть добрая задумка, но пока помолчу, чтобы не сглазить. Главное — два дня не выходите из дома. Ни под каким предлогом! Кормом вас обеспечат мои люди. Все, Захарыч. Мне пора к генералу, где меня уже ждет конный караул.

Генерала Волкова и убеждать не пришлось: он уже принял решение: раскольники двинулись по архангельской дороге, но далеко они, учитывая почтенный возраст, от Москвы не ушли.

— Поймаешь этих негодяев, получишь десять червонцев, Каин, а солдатам — по рублю.

— Премного благодарен, ваше высокопревосходительство за щедроты. Поймаем, как пить дать, тем паче узнали верное направление.

— Самое верное, Каин. Верст двадцать — и никакой конфузии.

— Только виват, ваше высокопревосходительство.

— Да ты молодец, Каин. Быть тебе бравым офицером.

— Рад стараться, ваше высокопревосходительство!

В тот же час со всей своей командой (в двадцать пять человек) Иван отправился на поиски раскольников. Он и в самом деле останавливался в каждом селе и деревеньке, дотошно расспрашивал крестьян, не видели ли проходящих по дороге староверов, но мужики однозначно отвечали:

— Никого не видели, ваша милость, опричь торговых обозов.

Домчав до самой Троицы, Иван на обратном пути делал частые вылазки и в леса, углубляясь по обе стороны дороги версты на три, четыре, но никаких следов (потухших кострищ, разваленных шалашей) не выявил.

Солдаты, удивляюсь дотошным поискам Каина, ворчали:

— И кой прок попусту время тратить, Иван Осипович? Не шли по сей дороге раскольники. Надо в Москву возвращаться.

Солдаты не могли понять въедливого старания Каина, но Иван знал, что генерал Волков непременно учинит строжайший допрос солдатам и только после этого убедится в правоте доклада самого начальника караула и перестанет думать об архангельском пути раскольников.

Солдаты же никогда не знали о хитроумных планах Ивана с первых же дней его службы в Сыскном приказе. Они располагались в пристройке приказа и получали то или иное распоряжение Каина в последнюю минуту; не бывали они и в доме Каина в Зарядье. Ибо Иван сам намечал «дело» и сам приезжал к солдатам, что обеспечивало так необходимую ему свободу своего дома.