Адамберг взял две мужские косточки и в свою очередь рассмотрел их на свету.

– Вот след от ножа, – сказал он, – а тут еще два надреза. Кости были разрублены между кистью и запястьем. В этих местах они почернели. И это не грязь. Это следы огня.

Адамберг положил кости на стол, и одновременно один из игроков за его спиной сделал ход.

– Шах и мат, – глухо подытожил Адамберг. – Их разрезали и съели. Легионер и Аделаида Мафоре были съедены.

Эггрун убрала со стола, за которым воцарилось молчание, и поставила перед каждым тарелку с блинчиком и варенье из ревеня. Альмар живо поблагодарил ее.

– Если вы не съедите десерт, они сожрут вас самих, – сказал он. – Через не хочу.

– Будем взаимно вежливы, – буркнул Вейренк.

– Вот уж подарок так подарок, – сказал Адамберг, принимаясь за десерт.

– Ты о подношении афтурганги?

– Да.

– Понятно, почему он позвал тебя издалека. Это не мелочь какая-то. И потом, они осквернили его остров.

– Да. Как же, тюленей они ловили. – Адамберг повысил голос. – Они убили их, чтобы съесть. Пойду покурю на улицу, – добавил он, хватая куртку.

– Сначала доешьте блин, – скомандовал Альмар.

– Блины потрясающие, – прошептала Ретанкур. – Альмар, поблагодарите Эггрун за ужин. От всей души.

– Данглара предупредим? – спросил Вейренк Адамберга.

Странная искра вспыхнула на мгновение в отсутствующем взгляде комиссара.

– Нет, – сказал он.

Пока Адамберг и Ретанкур надевали куртки, Вейренк взял грубо сколоченные деревянные костыли, выданные ему Гуннлаугуром.

– У меня этого добра хватает, сказал он. В гостинице их скопилось пар двенадцать, туристы тут только и делают, что расшибаются, – перевел Альмар.

– Берг, – окликнул комиссара Гуннлаугур, с пешкой в руке, подняв голову от шахматной доски. – Не отходите далеко от дома. Метра на три, не больше. Под вторым окном стоит красная скамейка. Постарайтесь углядеть ее и сядьте.

Они нашли скамейку, что оказалось довольно просто, поскольку Гуннлаугур, открыв окно, показал им дорогу в непроглядном тумане. Адамберг видел такое впервые. Натуральная вата.

– Надо снова приложить лед к ноге, – сказал Альмар, последовавший за ними со стаканом в руке.

– Не проблема, док, – сказал Вейренк. – Снега вокруг достаточно.

– Красиво здесь, – сказал Адамберг, дав всем по очереди прикурить. – Наверняка красиво, хотя я и в метре от себя ничего не вижу.

– Смерть как красиво, – заметил Альмар.

– Мне кажется, я тут останусь, – сказал Адамберг.

– Ну, учитывая, как с нами теперь нянчатся Гуннлаугур и Эггрун, я останусь с тобой, – отозвался Вейренк. – Мне только надо будет выбрать себе исландское имя. А, Альмар?

– Людвиг, чего проще.

– Прекрасно. А Ретанкур?

– Как ее зовут?

– Виолетта, как фиалка.

– Тогда Виоулетта.

– В сущности, исландский язык довольно прост.

– Смерть как прост.

– Я не говорила, что останусь, – заметила Ретанкур. – Тут часто играют в шахматы?

– Это национальный и физически затратный вид спорта, – сказал Альмар.

– Мы не успели скопировать для Данглара текст на стеле, – помолчав, сказал Вейренк. – Там, наверное, написано что-то вроде: “О пришелец, чья нога ступила на землю эту, берегись…”

– “…Лицемеров гнусных и их пороков мерзких”, – закончил Адамберг. – В сущности, так можно разглагольствовать всю жизнь, ничего толком не сказав. Ни о теплом острове, ни о костях. У нас уже это неплохо получается. Поболтаем о том о сем, потом еще раз о том же самом, потом пойдем допьем вино и ляжем спать.

– Во сколько мы завтра вылетаем? – спросил Вейренк.

– В полдень надо быть на взлетной полосе, – сказал Адамберг. – Они распугают там птиц, и к часу мы будем в аэропорту на той стороне.

– В Акюрейри, – сказал Альмар.

– Оттуда в 14.10 вылет в Рейкьявик, прибытие в Париж в 22.15 по местному времени.

Париж… Наступило мрачное молчание.

– Вот так поболтаем и пойдем спать, – повторил Адамберг.

– Ты с Ретанкур поделикатнее, – сказал Вейренк после завтрака. – Мне кажется, ей трудно примириться с этими съеденными трупами.

– А кому легко, Вейренк? Можно ли примириться с тем, что Виктор сожрал собственную мать? А филантроп слопал свою жену?

– А вдруг они не знали? Или до конца верили, что это тюлень? В любом случае Виолетта не может вынести этого, правда не может.

– Она впечатлительная, – сказал Адамберг без всякой иронии.

Ретанкур вернулась с полным кофейником.

– Вот что я в итоге обо всем этом думаю, – сказала она, разливая кофе. – Они на самом деле умерли от холода. А остальные съели их, чтобы выжить. Как пассажиры самолета, разбившегося в Андах.

Ретанкур преуменьшала трагедию, чтобы ее возмущенное сознание хоть как-то могло ее осмыслить.

– В таком случае, – сказал Адамберг, – почему Виктор выдумал смерть от удара ножом?

– Потому что в сравнении с этим смерть от удара ножом – сущие пустяки, – сказал Вейренк. – Таким образом они смогли объяснить и торжественное приглашение, поступившее от Алисы Готье, о котором все равно пришлось бы рассказать полицейским.

– Верно, – сказал Адамберг. – Но зачем придумывать убийцу, угрожающего им все эти десять лет?

– Чтобы оправдать заговор молчания. Хотя на самом деле им никто не угрожает. Они помалкивают из чувства самосохранения. Кому охота похваляться тем, что он съел своих товарищей? Они условились, что никогда ничего не расскажут об этой истории, так что воображаемый убийца тут ни при чем.

Адамберг машинально помешивал сахар в чашке.

– Я себе не так это представляю, – сказал он.

– Почему?

– Потому что в рассказе Виктора, пусть и выдуманном, сквозит страх. Его описание “ублюдка”, даже если, на наш взгляд, он преувеличивает, звучит правдоподобно. А как он вздрогнул в трактире! Вспомни, Луи, он внезапно умолк, когда ему показалось, что он узнал того типа в зеркальном отражении. Сомневаюсь, что его ужас был наигранным. Зачем ему надо было убеждать нас, что за соседним столиком появился убийца? Смешно.

– Этих подробностей я не знала, – сказала Ретанкур. – И кем же оказался в итоге этот человек?

– Налоговым инспектором, как он сказал. Видимо, он чем-то напоминал убийцу.

– То есть вы верите в существование убийцы?

– Да.

– Поделись своей версией, Жан-Батист.

– Вряд ли вы обрадуетесь.

– Давайте, – сказала Ретанкур, залпом допив кофе.

– Хотя мы мало что знаем об этой группе туристов, нам известно, что среди них был врач. Виктор сказал, что они называли его док. Бесполезная деталь в лживом рассказе, а значит – правдивая. Это главное. Я думаю, что убийца и легионер действительно подрались. Но драка была подстроена. Преступник спровоцировал ее, разыграв несчастный случай, чтобы убрать легионера. Затем убийца ушел, пытаясь, по его словам, избавиться от трупа. Скрывшись из виду, он тут же расчленил тело, пока оно не заледенело. Отрубил все узнаваемые части – голову, ноги, руки, срезая с костей мясо.

– Можно побыстрее, – попросил Вейренк.

– Извини, но я должен обратить ваше внимание на одну деталь. У убийцы с собой только нож. Ему нечем разрубить массивные кости предплечья. Тогда он режет там, где проще, – сустав, запястье, и, как нам объяснил Альмар, мелкие кости повисают на связках. Он сбрасывает в воду останки тел и замораживает куски мяса. Потом для пущей убедительности выжидает некоторое время, и чуть позже выясняется, что ему, подумать только, удалось поймать тюленя. Он приносит мясо в лагерь. Возможно, как-то за ужином у врача, образно говоря, этот тюлень стал костью в горле? Это мы узнаем позже. Тот же сценарий повторился в отношении Аделаиды Мафоре. Я не верю ни что она столь драматически подверглась нападению, ни что ее обидчик упал в огонь и обжег задницу, ни в удар ножом. Просто-напросто, заступив на ночное дежурство, он по-тихому задушил ее, ткнув лицом в снег. Ее обнаружили наутро – смерть от переохлаждения. И снова убийца избавляется от тела. А через несколько дней приносит в лагерь мясо еще одного чудом пойманного тюленя, “помоложе” на сей раз. Врач вынимает изо рта кость и моментально опознает ее.