Парочка Амадей – Виктор сыграла по-умному. Они солгали оба.

Теперь Адамберг мог спокойно взять вилку и доесть остывшую пасту. Идея вынырнула из волн, он уже мог хорошо рассмотреть ее, она устроилась рядом с ним, опираясь на стол передними лапками. Да, она вышла из водной стихии к нему на землю. Исландские события подернулись пеленой, как и детство Амадея. Где же он был до пяти лет? Что за история с лечебным учреждением? Что за странное безымянное заболевание? От которого у Амадея не осталось, судя по всему, никаких следов?

Где же был мальчишка, черт побери? Ребенок, лишенный воспоминаний? И откуда взялся сирота Виктор?

Адамберг уже не верил в чудесное совпадение фамилий. У подкидышей фамилий не бывает. Виктор по собственной воле стал однофамильцем Мафоре, чтобы у него появился предлог для обращения к нему. Но он не просто обратился, он внедрился в его семью, словно кукушка, занимающая чужое гнездо. Какие у него были намерения? Кто именно был ему нужен? Великий ученый, спаситель воздуха? Или миллиардер? Или вообще Амадей?

Что там говорил Данглар об именах молодых людей? Какая-то ученая аллюзия. Ах да, так называли каких-то неведомых герцогов. Адамберг отмел эту историю, не имеющую отношения к чесавшейся мысли. На самом деле укусов оказалось два: подозрительное совпадение рассказов сына и секретаря Мафоре и покрытое тайной детство Амадея. Мафоре, меценат Общества Робеспьера.

Кромс обнаружил отца утром – тот крепко спал на стуле, закинув ноги на подставку для дров. На столе перед ним стояла тарелка с холодным тунцом. Это означало, что он спустился в поисках идеи и, обнаружив ее, тут же уснул, почив на лаврах.

Кромс бесшумно запустил кофеварку, поставил на стол две пиалы, даже не стукнув ими друг о друга, а резать хлеб вышел на лестницу, чтобы отец поспал подольше. В общем-то он оказался неплохим мужиком. А главное, Кромс начинал понимать, что не в состоянии пока уйти из этого дома.

Когда он вернулся в кухню с нарезанным хлебом, Адамберг, разбуженный ароматом кофе, тер глаза.

– Тебе лучше? – спросил Кромс.

– Да. Но к расследованию это не имеет отношения.

– Ничего страшного.

И в который раз Адамберг подумал, что сын до неприличия похож на него. И еще неизвестно, кто хуже.

Приняв душ, побрившись и расчесав пальцами волосы, Адамберг отправился на службу и тут же заперся у себя в кабинете. Через двадцать минут ему удалось наконец дозвониться в Центральное управление по санитарным и социальным вопросам.

– Комиссар Адамберг, парижский уголовный розыск.

– Слушаю вас, месье, – ответил ему предупредительный голос. – Я должна позвонить для проверки вашему дежурному. У нас такой порядок. Хорошо, – сказала она через несколько минут. – Чем могу помочь, комиссар?

– Мне нужна информация о некоем Викторе Мафоре, оставленном родителями при рождении и помещенном в приемную семью тридцать семь лет тому назад. Это срочно.

– Подождите, комиссар.

Адамберг слышал, как она стучит по клавиатуре. Время шло.

– Извините, – сказала его собеседница минут через пять. – Младенец под такой фамилией среди детей, помещенных в патронатные семьи, не значится. Зато есть супружеская пара Мафоре, усыновившая ребенка, переданного органам опеки и жившего в такой семье. Но это произошло двадцать два года назад, а не тридцать семь, и мальчика звали не Виктор.

– Амадей? – спросил Адамберг, схватив ручку.

– Именно. Мальчику было пять лет, когда супруги изъявили желание его усыновить. Все формальности были соблюдены.

– Вы сказали, его передали органам опеки? По причине уклонения родителей от своих обязанностей? Жестокого обращения с ребенком?

– Вовсе нет. От него отказались при рождении, роды были анонимными. Мать выбрала только имя.

– Будьте добры, дайте мне координаты патронатной семьи.

– Супруги Гренье, Антуан и Бернадетта. Ферма Тост, по буквам: Тэ-о-эс-тэ, улица Вьё-Марше, Сантёй 28790, департамент Эр и Луар.

Адамберг взглянул на свои замершие часы – до детства Амадея было рукой подать, всего полтора часа езды. К делу Робеспьера это не имело никакого отношения, но комиссар уже стоял с ключами в руке. Не чесаться же ему всю оставшуюся жизнь.

Уже надев пиджак, он вызвал Мордана, Данглара и Вуазне.

– Я уезжаю, – объявил он, – вернусь сегодня же. Данглар и Мордан, остаетесь вместо меня. Вуазне, какие новости по слежке за Франсуа Шато?

– Отчет у вас на столе.

– Я не успел прочесть, уж простите.

– Ничего нового, никто в обозримом пространстве за ним не следует. Каждый вечер он возвращается домой в одно и то же время и ведет более чем благонравную жизнь. Но проявляет осторожность. С работы и из отеля уезжает на заказанном такси.

– Вы проверили всех его соседей?

– Да, комиссар.

– У посторонних спрашивайте удостоверение личности. И, как всегда, обращайте внимание на тех, кто старается проскользнуть незаметно, опустив голову или, наоборот, внаглую. А также на очки, кепки, бороды. И заходите с ними в лифт.

– Так и сделаем.

– А вы куда, комиссар? – спросил слегка уязвленный Данглар.

– В детство Амадея. Не был он ни в каком “учреждении”. Его бросили при рождении и поместили в приемную семью в департаменте Эр и Луар. Супруги Мафоре усыновили мальчика, когда ему исполнилось пять лет.

– Простите, – сухо перебил его Мордан, – вы идете вспять? Бросаете Робеспьера?

– Я ничего не бросаю. Нам не удастся проследить за “казненными” – ну, то есть за их потомками – до следующего понедельника, когда состоится очередное заседание и Брюнет нам их покажет. Пока из этой троицы Шато – Блондин – Брюнет мы выжали все, что можно. Что касается Фруасси, то она еще не закончила с наследниками трактирщика Шато. Сейчас она занимается Монтаржи. Так что да, я отлучусь на несколько часов.

– Искать семейные секреты, которые никак нас не касаются.

– Вы правы, Мордан. Но мы слишком многое упустили в Бреши.

– И что из того? Они тут ни при чем.

Адамберг некоторое время молча смотрел на своих помощников, потом мягко отстранил Мордана, преграждавшего ему дорогу к выходу.

– Я пошел, – сказал он, выдержав неодобрительные взгляды коллег.

Он еще стоял в пробке на окружной, когда зазвонил телефон – номер был незнакомый, а голос торопливый и испуганный.

– Комиссар, это Брюнет. Я звоню из автомата.

– Слушаю вас.

– Выйдя утром из дому, я увидел, что по другой стороне улицы прохаживается Дантон.

– Вы хотите сказать, потомок Дантона?

– Ну, разумеется! – воскликнул Брюнет с отчаянием и даже испугом в голосе. – Я отступил обратно внутрь здания и стал наблюдать за ним в окно. Два часа, комиссар, он проторчал там целых два часа, потом повернулся и ушел. Решил, видимо, что я уехал на работу раньше.

– Вы не проследили за ним?

– А зачем? Я знаю, где он живет. Вы понимаете, что это значит? – вскинулся он. – Он узнал, кто я, как я на самом деле выгляжу и где живу. И как ему это удалось? Понятия не имею. Но теперь он идет за мной по пятам с ножом в кармане или не знаю чем еще.

– А что я могу, если вы ничего мне не сообщаете ни о нем, ни о себе?

– Я прошу у вас защиты, комиссар. Четверых он уже убил, и теперь я у него на мушке.

– Не могу ничем вам помочь, у меня недостаточно информации. Извините, – сказал Адамберг, разворачиваясь в сторону Парижа.

– Ну, хорошо, – уступил Брюнет. – Где? Когда?

– Минут через тридцать в комиссариате.

– А пораньше нельзя?

– Я сейчас далеко, на окружной. Не стойте в автомате, берите такси и приезжайте к нам. И снимите бороду, если вас не затруднит.

Адамберг прибавил газу и через двадцать пять минут вошел в свой кабинет. Он едва узнал человека в очках, с коротко стриженными седыми волосами, который обернулся на звук его шагов. Кожа у него оказалась смуглее, а нос тоньше, чем в образе Брюнета. Да и выглядел он респектабельнее в безупречном сером костюме.