– И?..

– И он был старше его на десять лет, и он был некрасив, если не считать пышных светлых кудрей и широкой улыбки. Но улыбался он нечасто.

Данглар, уставившись в пустоту, протянул стакан проходившему мимо официанту.

– Братья, вы хотите сказать? Они братья?

– Не понимаю, – сказал Жюстен.

– Амадей и Виктор, – продолжал Адамберг, – братья. Брошенные их общей матерью с перерывом в десять лет.

– Доказательства? – спросил Данглар, который так и сидел с протянутой рукой.

– На ферму раз в месяц приходило письмо с деньгами на их содержание. Одно, не два. От мадам Мафоре. Сначала от мадемуазель Пуйяр. Мари-Аделаиды Пуйяр, ставшей позже женой Мафоре.

Официант наполнил стакан в крепко сжатой руке Данглара, и тот внезапно поднял голову и поблагодарил его, на мгновение выйдя из ступора.

– Она за ним приехала, когда ему уже исполнилось пять лет? – спросил Жюстен. – У нее вдруг совесть проснулась? Но тогда почему она забрала его одного?

– Потому что, будь ее воля, она бы и за ним никогда не приезжала.

– Хорошо, – сказал Данглар. – Предположим, Анри Мафоре каким-то образом узнал, что его неотразимая жена бросила своего новорожденного младенца. Судя по датам, незадолго до замужества. Боясь потерять Мафоре.

– Он не хотел детей?

– Может, и нет, – сказал Адамберг. – И она решила избавиться от младенца, чтобы не упустить состояние Мафоре. По тому же сценарию она, видимо, действовала и со своим продюсером десятью годами раньше. “Глаза завидущие”, помните. Она не останавливалась ни перед чем.

– Ну конечно, – сказал Данглар. – Братья. Амадей и Виктор, любимые имена герцогов Савойских.

– Точно, – вдруг сообразил Адамберг. – Вы угадали.

– Ну, это мелочи. – Данглар покачал головой. – Даже вычеркнув их из своей жизни, она дала им самые что ни на есть аристократические имена.

– Когда Мафоре узнал о существовании брошенного мальчика, – продолжал Адамберг, – у него то ли душа не выдержала, то ли совесть. Как бы то ни было, он заставил жену забрать сына. Думаю, в тот день наш филантроп посмотрел на нее другими глазами. Возможно, даже ужаснулся. Возможно, простил ее. Но в любом случае Мари-Аделаида никак не могла допустить, чтобы Мафоре узнал о втором ребенке, от которого она отказалась раньше. Она словом не обмолвилась о Викторе и, приехав на ферму, даже не взглянула на него. Вполне сознательно.

– Вот гнусь, – сказал Данглар, поставив стакан на столик. – “Гнусная лицемерка”.

– Сейчас мы к этому подойдем, – спокойно сказал Адамберг. – В пятнадцать лет, если не раньше, Виктор уже был достаточно взрослым мальчиком, чтобы, порывшись в бумагах семейства Гренье, найти фамилию своей матери: Пуйяр. А затем выяснить, сличив почерк на конвертах, ее новую фамилию – Мафоре. Вообразите себе ощущения совсем еще юного человека, когда красавица Аделаида Пуйяр-Мафоре, приехавшая за маленьким Амадеем, его самого не удостоила даже взглядом. И буквально вырвала у него из рук Амадея, единственную его любовь на этом свете. Она увезла рыдающего мальчика в роскошном автомобиле, бросив старшего сына на произвол судьбы.

– Она дважды его бросила, – сказал Жюстен.

– Более чем достаточно, чтобы Виктор превратился в сгусток ярости и ненависти, – заметил Данглар.

– До такой степени, майор, что он задумал ее убить?

Адамберг задумчиво покачался на стуле.

– Во всяком случае, захотел, – сказал Жюстен.

– А зачем же десять лет спустя он вторгся к Мафоре? – сказал Адамберг. – Присвоил эту фамилию, чтобы привлечь их внимание? Почему не сообщил, что он ее сын? Почему не устроил скандал? Зачем, словно тайный агент, он проник в эту семью и пустил там корни, не сказав о себе ни единого слова? Что, кроме убийства, могло быть его целью, Жюстен?

– Если бы Виктор признался, кто он, а она бы погибла, то подозрение прежде всего пало бы на него, – сказал Данглар. – Никто не должен был узнать, что она его мать.

– И он выжидал, – подхватил Жюстен. – В надежде, что представится удобный случай.

– Исландия, – сказал Адамберг.

– Исландия, – повторил Данглар. – Интересно, Амадей в курсе, что Виктор его брат?

– Думаю, – медленно проговорил Адамберг, – Амадей молчал о своем детстве по настоятельной просьбе родителей. Он, конечно, помнил Виктора, своего кумира с фермы Тост – произносится “Тот”, Данглар, – но не узнал его. Ему было всего пять лет, когда они расстались, а вновь он увидел его уже взрослым двадцатипятилетним юношей. Но на подсознательном уровне Амадей понимает, кто это. Ничем другим нельзя объяснить тот факт, что он предан ему, как мальчишка. Что же касается Виктора, то он наверняка не открыл свою тайну даже любимому Амадею. Если уж он так ненавидел свою мать – их общую мать, – что собирался убить ее, то ему лучше было не распространяться на эту тему.

– Тогда вся история о трагедии в Исландии, об убийце с ножом… – начал Жюстен.

– Все выдумки, – закончил за него Адамберг.

– Они не успели бы ни о чем договориться перед нашим допросом, – возразил Данглар.

– Ошибаетесь. Вас не удивили эти скачки, майор? Зачем вдруг Амадей сбежал, зачем Виктор тут же помчался за ним вдогонку? Виктор отослал Амадея, как только Селеста заговорила о мадам Готье.

– А как он догадался, что Готье была в исландской группе? Он же не знал ничьих фамилий.

– Амадей показал ему ее письмо. Он-то ничего не скрывал от Виктора.

– Понятно, – сказал Данглар. – В лесу у них было время придумать для нас историю.

– Вспомните описание убийцы, предложенное нам Виктором. Заурядное, ничем не примечательное лицо. Он так обтекаемо говорил о личности преступника, что получился прямо-таки человек-невидимка. Зато он подчеркнул, равно как и Амадей, его свирепость. “Мерзкий ублюдок”, отвратный тип, прирожденный убийца. Как будто Виктор специально освещал нам фонариком нужный ему путь: ищите вот тут мерзкого типа без лица и имени. Ищите сколько влезет.

– А убийство легионера? – спросил Жюстен.

– Чтобы замаскировать смерть матери?

– А Мафоре? Он и Мафоре убил?

– Нет. Какой смысл убивать своего благодетеля? Десять лет спустя? Незачем. Мафоре относится к рубрике Робеспьера. Два убийцы, два разных дела, которые мы объединили. Отсюда и эффект клубка водорослей. Данглар, завтра вы изложите все это на собрании. Не уверен, что хочу при этом присутствовать.

– Вы недовольны, комиссар, ведь правда? – тихо спросил Данглар. – Из-за Виктора?

Адамберг поднял на него туманный взгляд. Когда комиссар витал в заоблачных далях, его зрачок сливался с радужной оболочкой.

– Может, и доволен. Но не счастлив.

Соборный зал бурлил после доклада майора Данглара. Тут и там слышался свист и аплодисменты в знак восхищения Адамбергом, который отправился “ловить облака” на ферму Тот, и теперь им было над чем подумать.

Давняя история с “ловцом облаков” – так один канадский сержант прозвал когда-то Адамберга – расколола в свое время Контору на два лагеря – “идеалистов” и “позитивистов”. “Идеалисты”, как, например, пылкий Эсталер, относились лояльно, а то и уважительно к закидонам комиссара, чаще всего загадочным и не поддающимся расшифровке. “Позитивистов” же, которые не отступались от картезианской стратегии ради блага расследования, волнообразные колебания и непонятные отлучки комиссара сбивали с толку и выводили из себя – и в их авангарде возвышалась прагматичная Ретанкур. Но накануне, ко всеобщему удивлению, она не осудила внезапный побег Адамберга на ферму Тот.

– Бабы есть бабы, – сказал Ноэль. – Стоит на горизонте появиться ребенку, как они теряют рассудок.

На что Керноркян сухо заметил, что раз в кои-то веки Ноэль соблаговолил увидеть в Ретанкур женщину, то это уже прогресс.

Мордан и Вуазне, неодобрительно отнесшиеся к поездке шефа, сидели смущенно потупившись.

– Очко в его пользу, – признал Мордан, вытягивая словно из гнезда свою длинную шею.