– Что?

– Рынок, так называемое Зернохранилище. Оно принадлежит мэрии Сент-Уана. Его арендуют разные компании, в том числе раз в неделю, по понедельникам, Общество Робеспьера. Арендатор Анри Мафоре, – добавила она спокойно. – По цене сто двадцать тысяч евро в месяц.

– Надо же, – сказал Адамберг, перестав шагать. – Вот и открывается неизведанный склон горы, невидимая миру жизнь филантропа.

– Филантропия и Робеспьер – это небо и земля.

– Ошибаетесь, Керноркян, – язвительно сказал Данглар. – Уверяю вас, Робеспьер в душе был филантропом. Счастье униженных, обеспечение народа продовольствием, отмена рабства, упразднение смертной казни – да-да, именно так, – всеобщее избирательное право, достойный статус для отверженных – негров, евреев и незаконнорожденных – плюс “наивысшее совершенство” человека.

– Данглар, – прервал его Адамберг, – давайте не отдаляться от темы. Наша тема – убийца, казнящий членов Общества. Ближе к делу. – В устах Адамберга эта просьба звучала довольно неожиданно, он сам был скорее губкой, плывущей по воле волн, чем ракушкой, намертво приросшей к камню.

Он снова спросил, который час. Одиннадцать пятнадцать.

– Вам надо сменить батарейки в часах, – шепнула Фруасси.

– Итак, ближе к делу, – еще тверже повторил Адамберг. – Вейренк, Данглар, собирайтесь. Главное, никакого оружия. Мордан, проверьте у нотариуса Мафоре, что там с арендой зернохранилища. Все было официально или они платили наличными? Свяжитесь с Виктором и спросите, есть ли у них в библиотеке исторические исследования и книги о Революции? Или Мафоре скрывал свои пристрастия?

– За сто двадцать тысяч в месяц это тянет на нечто большее, чем просто пристрастие, – сказал Меркаде.

– Вот именно. Фруасси, срочно разошлите уведомление, но на этот раз для внутреннего пользования, во все комиссариаты и отделения жандармерии страны: мы ищем “самоубийцу” с символом гильотины. Приложите рисунок знака во всех трех вариантах, которые нам уже попадались.

– Какого самоубийцу? – спросил Эсталер.

– Вспомните, – как всегда в разговоре с бригадиром, в голосе Адамберга слышались покровительственные нотки, – что Франсуа Шато сообщил нам о четвертом пропавшем человеке, который пересекался с нашими покойниками. Так оно или нет, но поискать его надо. Полицейские, скорее всего, проморгали очередное фальшивое самоубийство.

– И не заметили знака, – поддакнул Меркаде. – У Мафоре его трудно было заметить, да и у Брегеля Бурлен обнаружил его только благодаря книгам об Исландии.

– Мы займемся всеми самоубийствами, произошедшими в течение последнего месяца. Пусть полицейские вернутся на место преступления и поищут знак. Если это ничего не даст, надо будет проделать то же самое с самоубийствами за предыдущий месяц, и так далее. Предупредите дивизионного комиссара о расширении территории поисков. Жюстен, напишите уведомление, а вы, Фруасси, подделайте мою подпись. Через десять минут мы расходимся. Ретанкур, собирайтесь, вы в авангарде.

– Данглар, – спросил Адамберг, выходя из зала, – по какому поводу было сказано “Если гора к тебе не идет, ты пойдешь к горе”?

– Мы вроде бы не должны отвлекаться от темы, – суховато заметил Данглар.

– Не должны. Но и Мордан не обязан был декламировать исландский стих. Они от вас заразились, майор, все до одного. Скоро в уголовном розыске не останется ни одного полицейского, способного сосредоточиться. А мне нужны собранные сотрудники.

– Поскольку вы сами таковым не являетесь.

– Именно. Так что там произошло с горой?

– Ничего там не произошло, комиссар. Речь идет о восточной притче. Более того, о Магомете собственной персоной. “Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе”.

– Ну, я-то буду поскромнее: если я не взошел на гору, то гора пришла ко мне. Потому что я не заметил пути.

– Почему же, вы разгадали знак.

– И остановился на этом, Данглар. Я не пошел дальше гильотины.

– И не надо, комиссар.

– Не будь утреннего письма, мы бы так и топтались на одном месте.

– Но письмо же пришло. И пришло оно в ответ на ваше объявление.

– Вы сегодня на редкость милосердны ко мне, – улыбнулся Адамберг.

Из машины Адамберг позвонил комиссару Бурлену:

– Мы уходим из Исландии, раз и навсегда.

– И куда плывем?

– В Общество по изучению Робеспьера.

– Общество по изучению письменного наследия Максимилиана Робеспьера, – громко поправил Данглар.

– Черт, – сказал Бурлен. – Вот и твоя гильотина.

– Президент лично написал нам, он скорбит о потере трех членов Общества.

– Наших самоубийц.

– Само собой. И еще он полагает, что пропал четвертый.

– А сколько их там всего?

– Около семисот.

– Черт, – повторил Бурлен.

– Вот и я о том же.

– Думаешь, убийца может швырнуть туда бомбу? Типа сэкономить время?

– Нет, так ему неинтересно. Пока, во всяком случае.

Хозяин “Кафе игроков” ждал их.

– Меня не предупредили, что вас будет трое.

– Но нам и не запретили быть втроем, – возразил Адамберг, вынув из кармана письмо.

При взгляде на изысканный почерк хозяин тут же успокоился и вывел их через черный ход во дворик, потом во второй дворик, оттуда – в переулок и проводил до металлической противопожарной двери.

– Тут вы спуститесь в паркинг Турнель. Полагаю, вам указали нужный выход?

– Да.

– Тогда давайте в темпе, – велел он, посмотрев по сторонам. – И не светитесь особо. Правда, в его компании, – он показал на шевелюру Вейренка, – вряд ли вы в этом преуспеете.

И он, не прощаясь, пошел обратно. Жюстен оказался прав: от всего этого так и несло конспирацией, интригами и заговором, как в старые добрые времена.

– Детский сад, – сказал Вейренк.

– Похоже на то, – согласился Адамберг. – Но в отношении тебя он прав.

– Я не виноват.

Адамберг поморщился. Он знал, что Вейренка, раз увидев, забыть невозможно, особенно его крупное красивое лицо и двуцветную гриву, похожую на негатив леопардовой шкуры. Вот уж кого не следовало отряжать на слежку или брать в заговорщики XVIII века. Мальчишки, истязавшие его в детстве, искромсали ему кожу головы четырнадцатью ударами ножа, и на месте шрамов отросли рыжие волосы. Это случилось там, наверху, в их родных местах, на Верхнем Лугу в Лобазаке, сразу за виноградником. Каждый раз, когда Адамберг вспоминал об этом, у него начинались спазмы в животе.

Они поднялись по лестнице и через черный ход вошли в “Турне де ла Турнель”. В этот час просторный и довольно роскошный зал с белыми скатертями был полон. Данглар заметил сидящую боком Ретанкур в бледно-розовом костюме и лентой в цвет в коротких светлых волосах. На столике перед ней лежал журнал по вязанию для детей. Импозантная Ретанкур, вытягивая нитку белой шерсти из большой цветастой сумки, стоявшей у ее ног, вязала, не глядя на спицы, и прерывалась только для того, чтобы взять что-нибудь с тарелки.

– Ты был в курсе? – выдохнул Вейренк. – Что она вязать умеет? И так классно?

– Понятия не имел.

– Похоже на танк в камуфляже. Нет, она обалденная. Спрятала пушку под клубками шерсти.

– А вон и наш друг, – сказал Данглар, – возле вешалки. В белой рубашке и серой жилетке, сидит и чистит ногти.

– Не думаю, – сказал Вейренк. – С трудом себе представляю, что президент Шато будет чистить ногти в ресторане.

– Он берет журнал, – сказал Адамберг, – “Мотоциклы вчера и сегодня”. Смотрит на нас. Колеблется потому, что нас трое.

Они подошли к его столику, и он привстал, чтобы пожать им руки.

– Господа, письмо при вас?

Адамберг распахнул пиджак, показав конверт, вылезающий из внутреннего кармана.

– Вы комиссар Адамберг, не так ли? – спросил Франсуа Шато. – По-моему, мне знакомо ваше лицо. А кто ваши спутники?

– Майор Данглар и лейтенант Вейренк.

– Объединенные силы, – сказал Данглар.