В своей бесконечной радости я протянул ей руку, но постарался подавить выражение всякого чувства в голосе.

— Это очень хорошо с вашей стороны, и я сказать не могу, как я вам благодарен, — сказал я голосом, звучавшим совершенно спокойно. — Без сомнения я дам вам все на свете, что вы только пожелаете, — и снова я достал чековую книжку и выписав чек на пятьдесят тысяч, протянул его ей.

Взглянув на него, она вспыхнула.

— Но я не хочу всего этого — достаточно двадцати пяти тысяч. Это цена сделки.

Я не позволил себе обидеться.

— Так как вы согласились стать моей женой, я имею право давать вам все, что мне вздумается — вам может понадобиться больше, чем вы думаете, а я хочу, чтобы все шло возможно глаже и согласно вашему желанию.

Она дрожала с ног до головы.

— Я… сейчас я не могу спорить… мне нужно немедленно же идти, но я обдумаю это и потом выскажу свое мнение.

— Если вы собираетесь стать моей женой, вы должны понять, что все, что принадлежит мне, будет вашим, таким образом, какую разницу могут составить несколько тысяч франков больше или меньше. А если вы чувствуете по этому поводу какую-либо неловкость, вы можете вернуть мне их из своих первых ежемесячных карманных денег! — и я постарался улыбнуться.

Она вскочила.

— Когда я снова увижу вас? — умоляюще спросил я.

— Через два дня.

— Когда мы повенчаемся?

— Когда вам будет удобно.

— Вы должны уйти сейчас?

— Да… я должна… я очень благодарна за вашу щедрость. Я выполню свою часть сделки.

— А я свою.

Я старался встать, она протянула мне мой костыль и, подойдя к дверям, обернулась.

— Я приду в пятницу, как всегда, в десять часов. До свиданья, — и она поклонилась и оставила меня.

Что за странный способ становиться женихом! Но в эту минуту меня наполняла только радость, я хотел петь, кричать и благодарить Бога.

Алатея будет моей, теперь это только вопрос времени, в которое я заставлю ее полюбить меня — ее, мою девочку.

Я позвонил Буртону — должно быть очень сильно, так как он торопливо вошел.

— Буртон, — сказал я, — поздравьте меня, друг мой. Мисс Шарп обещала стать моей женой.

На один раз Буртона покинула его невозмутимость, он почти пошатнулся и поднес руку к голове.

— Прости меня Господи, сэр Николай, — ахнул он. — Простите, сэр, но это лучшая новость, которую я слышал когда-либо в жизни.

Его милые старые глаза были полны слез и он яростно высморкался.

— Венчание будет очень тихим, Буртон. Мы проделаем это в консульстве и я думаю, в церкви на улице д’Ажессо, — если мисс Шарп протестантка, — я никогда не спрашивал об этом.

— Венчание не имеет такой роли, сэр Николай. Главное, что молодая лэди будет всегда здесь, чтобы присматривать за вами.

— Без очков, Буртон.

— Ваша правда, сэр, — без этих роговых штук. — В его добрых глазах был целый мир понимания.

Он был так возбужден, что оставил комнату походкой мальчика, а я остался один и каждый нерв во мне дрожал от торжества. Не могу сказать, с каким нетерпением я жду пятницы.

Среди дня зашли Морис, Ольвуд Честер и мадам де Клерте, которые воскликнули в один голос при виде улучшения во мне.

— Но вы выглядите, как миллион долларов, Николай, — сказал Ольвуд. — В чем дело, старина?

— Я поправляюсь, вот и все.

— В воскресенье мы даем вечеринку, чтобы познакомить вас с очаровательнейшей девушкой в Париже, — заявила Соланж, — дочерью моей подруги. Она не обладает большим приданным, но для вас это не играет роли. Мы думаем, что вы должны жениться — и жениться на француженке.

— Очень мило с вашей стороны, я уже показал, как я ценю девушек, не правда ли?

— Не совсем, — она рассмеялась. — Но теперь пришло время.

Мне было забавно. Что подумает Алатея обо всех них — моих друзьях? Соланж еще лучшая из них.

Под напускной дружеской заботливостью Мориса скрывалось беспокойство. Он достаточно тонок, чтобы почувствовать настроение человека, независимо от его слов. Он чувствовал, что со мною произошла какая-то большая перемена и не был вполне уверен, как это отразится на нем самом. Посадив мадам де Клерте в автомобиль (теперь у нее тоже есть бензин) он вернулся обратно и его забавное женственное добродушное смуглое личико было моляще.

— Ну, друг мой? — сказал он. — Что-то произошло, Николай, что именно? Помогло вам добытое мною указание?

— Да, тысяча благодарностей, Морис, я смог выяснить всю историю. Мисс Шарп происходит из очень благородной, известной мне, семьи. Ее дядя всего на всего граф — хотя, правда, это достаточно почтенный титул, особенно, если он десятый граф. А ее дедушка с материнской стороны — маркиз.

— Правда?

— Чистая правда.

Морис был заинтересован в должной степени.

— Значит вы были правы относительно породистости, это всегда дает себя знать.

Мне было трудно не сообщить ему мои новости, но я счел более разумным промолчать до пятницы. Пятница! День из дней!

Морис чувствовал, что за всем этим что-то кроется, и не знал какой путь ему лучше всего избрать — сочувствия или неведения. Остановившись на последнем, он покинул меня.

После этого, я телефонировал Картье, чтобы мне прислали несколько колец на выбор. Я чувствовал, что должен быть очень осторожен в подарках Алатее, иначе она может воспротивиться и почувствовать, что сделка, с моей стороны, не является вполне деловой. Боюсь, что, во время нашего разговора, я выразил слишком большое удовольствие, в пятницу мне нужно будет быть безразличнее и холоднее.

Думаю, что жемчуга моей матери будет лучше всего отдать уже после церемонии. Интересно знать, будет ли история, когда я посоветую ей заказать свои платья на Рю де ла Пэ. Я готов к тому, что всякое мое желание будет встречать упрямое сопротивление.

Как примет все это герцогиня? Быть может, философски, коль скоро это будет совершившимся уже фактом.

В эту минуту Буртон принес мне записку, как раз от нее. Я нетерпеливо вскрыл ее, но содержание заставило меня улыбнуться.

Герцогиня писала мне, напоминая мое заявление, что если известная мне семья будет находиться в беде, то я помогу им в любых размерах. В настоящий момент были абсолютно необходимы двадцать пять тысяч франков и, если я смогу послать их с подателем сего, я буду знать, что сделал доброе дело.

В третий раз за этот день я достал чековую книжку и выписал чек, но на этот раз, уже точно на просимую сумму, а когда Буртон принес мне бумаги, присовокупил к этому маленькую записочку герцогине. Оставшись снова один, я громко расхохотался.

Трое твердо решившихся на это людей, без сомнения, должны спасти этого повесу. Хотел бы я знать, кто из них будет первым.

Я не хотел обедать где-либо вне дома, я хотел остаться один, чтобы поразмыслить над странным оборотом, который приняла судьба. Влияют ли на события сильные желания? Или эти вещи предопределяются заранее? А может быть, значат что-нибудь перевоплощения, в которые верит Алатея, и действия, совершенные в одной жизни, являются причиной того, что кажется судьбой в другой? Надеюсь, что нам предстоит много разговоров на эту тему.

Хотел бы я знать, сколько времени понадобится моей любимой, чтобы добровольно придти в мои объятия?

Хотелось бы мне знать, долго ли я еще буду вести этот дневник. Думаю, что когда я буду счастлив, в этом не будет необходимости, но теперь этот момент еще не наступил, несмотря на то, что я жених любимой мною женщины.

В десять часов я ждал ее, сидя в гостиной и думая о тех временах, когда я ждал ее, не зная придет ли она вообще. Я был очень возбужден, но это возбуждение больше всего напоминало то, которое сопровождало наши рискованные экспедиции в «ничью землю» во время войны. В моих жилах опять бурлила прежняя бодрость.

Я услышал звонок Алатеи, сняв шляпу она вошла в комнату. Я думал, что ее тревоги должны уже были рассеяться, так как Джордж Харкур телефонировал мне в четверг вечером, чтобы сказать, что его хлопоты увенчались успехом и что он должен вернуть мне четыре тысячи франков, — дело было кончено за двадцать шесть тысяч. Поэтому я был очень удивлен, увидав, что личико Алатеи, под ее очками, было еще более удручено, чем обычно. Сперва это причинило мне боль — неужели же она так ненавидит меня? Она не сказала ничего о деньгах, может быть, потому, что она еще не знает, что дела ее отца приведены в порядок. Как обычно, я холодно поклонился и она спросила меня, приготовил ли я следующую главу, чтобы она могла переписать ее? Я ответил, что нет, так как был слишком занят другими вещами, чтобы уделить время своему литературному творчеству.