— Думаю, что нам будет лучше обсудить все, относящееся к нашему венчанию, прежде, чем приниматься за старую работу, — сказал я.

— Очень хорошо.

— Видите ли, для узаконения всего мне нужно будет иметь ваше полное имя, а также имена вашего отца и матери. Мой адвокат займется всеми формальностями, насколько я знаю, они довольно значительны. В понедельник он приезжает из Лондона. Пустив в ход свои многочисленный связи, я достал ему паспорт.

Она в буквальном смысле слова задрожала — казалось, что эта мысль не приходила ей в голову — значение ее жертвы уменьшится, если нужно будет раскрыть семейную тайну. Я видел, что она переживала и разуверил ее.

— Поверьте, что я не хочу, чтобы вы говорили мне что-либо о вашей семье. Постольку, поскольку вы сможете представить сведения, достаточные для того, чтобы удовлетворить закон, мне совершенно не интересно будет видеть их, если только я не смогу оказать какую-либо пользу.

— Спасибо.

— Я думаю, что все будет улажено не раньше, чем через две или три недели — согласны вы повенчаться со мною седьмого ноября, мисс Шарп?

— Да.

— Хотели ли бы вы венчаться в церкви или, по вашему, достаточно одной записи в консульстве?

— Я думаю, что для нас этого будет совершенно достаточно.

Ящички с кольцами лежали на столе, рядом со мною; я указал на них.

— Не выберете ли вы себе обручальное кольцо, — я начал открывать их. — Как вы знаете, это принято, — продолжал я, когда она сделала неприязненный жест. Я намеревался быть с ней решительным во всех тех случаях, когда имел на то право.

— Не думаете ли вы, что это немного смешно? — спросила она. — Кольцо для простого делового соглашения?

Я не позволил себе обидеться, но, должен признаться, что немного рассердился.

— Вы предпочитаете не выбирать кольца. Хорошо, я решу за вас, — и я взял действительно великолепный бриллиант, оправленный так, как только Картье умеет оправлять камни.

— Это последний крик моды, — и я протянул его ей. — Крупный, твердый белый бриллиант не может не послужить напоминанием о нашей твердо-деловой сделке. Я попрошу, чтобы вы были настолько добры и носили бы его.

Думаю, что она видела мое неудовольствие, так как она немного сжала губы, но все же взяла кольцо.

Она держала его в беспокойных, но далеко уже не таких красных, как раньше, руках.

— Должна я одеть его сейчас?

— Пожалуйста.

С порозовевшими щеками, она сделала это, но одела его на третий палец правой руки.

— Почему вы сделали это? — спросил я.

— Что?

— Одели кольцо не на ту руку.

Неохотно она переместила его, а затем прорвалась…

— Я, по всей вероятности, должна была бы благодарить вас за такой великолепный подарок, но не могу потому, что лучше хотела бы не иметь его. Пожалуйста, давайте придерживаться в полном смысле слова деловых отношений, и не делайте мне больше подарков, ведь я буду только вашей секретаршей, жалованье которой, я думаю, превратится в какую-то крупную сумму.

Я рассердился еще больше и думаю, что она это увидела. Мое молчание вынудило ее заговорить.

— Вы рассчитываете, что я буду жить здесь?

— Конечно, может быть, вы будете добры и выберете себе одну из двух, предназначенных для гостей, комнат. Обе снабжены ваннами, а отделку можно изменить согласно вашему желанию.

Молчание.

Мое раздражение усилилось.

— Может быть, вы будете добры также нанять горничную, и заказать себе все нужные вам платья; по тому, как вы были одеты в то воскресенье, когда я встретил вас в Булонском лесу, я знаю, что ваш вкус совершенен.

Она еще больше подобралась при моих словах. Явно бросалось в глаза, что ей было неприятно брать что-либо от меня, но у меня не было ни малейшего намерения уступить хоть в одном из тех пунктов, где я имел право настаивать.

— Видите ли, вы будете известны, как моя жена, а поэтому должны будете одеваться согласно этому положению и иметь все, что принадлежало моей матери. В противном случае люди не будут уважать вас и будут думать, что вы занимаете неподобающее положение.

При последних словах ее щеки вспыхнули.

— Трудно представить себе все это, — сказала она. — Скажите мне точно, чего вы ожидаете от меня ежедневно?

— Я ожидаю, что после того, как вы позавтракаете — если хотите в вашей комнате — вы будете приходить ко мне и разговаривать со мною, может быть, немного писать, затем выезжать на прогулку или делать, что вам угодно, потом мы будем завтракать, а среди дня заниматься, чем придется, может быть, вам захочется выйти и повидать ваших друзей. Надеюсь также, что вы будете играть мне возможно чаще, а после обеда мы можем отправляться в театр, читать или делать все, что вам угодно. Как только закончится курс моего лечения и у меня будут новый глаз и нога, мы сможем путешествовать — надеюсь, что к тому времени кончится война, — или вернемся в Англию и там я начну свою политическую карьеру. Я надеюсь также, что вы заинтересуетесь ею и будете помогать мне, так, как если бы я был вашим братом.

— Очень хорошо.

— Вы закажете себе платья сегодня?

— Да.

Теперь она была укрощена, программа была не очень грандиозна, исключая того, что в нее входило ежедневное общение со мной.

— Вы еще не сказали герцогине де Курвиль-Отевинь, что мы обручены? — спросил я ее после некоторого молчания.

В ее манеры вкралась неловкость.

— Нет.

— Вы думаете, что она не одобрит этот брак?

— Возможно.

— Может быть, вы хотите, чтобы я сказал ей об этом?

— Как вам угодно.

— Я хотел бы, чтобы вы уяснили себе одно, Алатея, — она вздрогнула, когда я произнес ее имя, — а именно — я рассчитываю, что вы будете относиться ко мне с доверием и будете говорить мне все, что я, по вашему мнению, должен знать, так, чтобы ни один из нас не был поставлен в неловкое положение. Поверьте мне, что кроме этого, я не любопытен — мне нужно содружество умов, род постоянного секретаря, не настроенного все время неприязненно, вот и все.

Я видел, что она употребляла все усилия воли, чтобы сдержаться, что она переутомлена и страшно обеспокоена. Я знал, что между нами есть какое-то препятствие, которое я не могу преодолеть в настоящий момент. Все, что она сказала в эту минуту, было:

— Откуда вы знаете, что мое имя Алатея?

— Я слышал, как вас назвала так ваша младшая сестра в тот день, когда я встретил вас в Булонском лесу. По-моему, это очень красивое имя.

Молчание.

Казалось, что ее неловкость дошла до своей высшей точки, так как через минуту она заговорила.

— Я не могу вернуть вам тех двадцати пяти тысяч, которые вы дали мне сверх той же суммы, о которой я просила. Мне глубоко неприятно это, а также то, что вы покупаете мне платья и делаете подарки. Это самое тяжелое из всего, что мне пришлось сделать в жизни — принять все это.

— Не позволяйте этому беспокоить вас — я вполне удовлетворен сделкой. Может быть теперь мы пойдем и выберем для вас комнату.

Она подала мне костыль и последовала за мной. Инстинктивно я чувствовал, что она изберет комнату наиболее удаленную от моей, что она и сделала.

— Эта будет хороша, — войдя туда немедленно же сказала она.

— Вид отсюда не так хорош и сюда заходит только раннее утреннее солнце, — осмелился заметил я.

— Она спокойна.

— Очень хорошо, но она отделана в мужском вкусе и быть может немного строга. Не хотите ли вы, чтобы здесь что-нибудь изменили?

Казалось, она столько же интересовалась ею, как если бы это была комната в отеле. Она еле-еле взглянула на нее, хотя, на самом деле, это было почти художественное произведение эпохи Вильяма и Мери — даже стенные панели были того же времени и привезены сюда из Англии так же, как и бледно-розовые шелковые занавески на окнах и кровати.

— Я не хочу, чтобы что-нибудь меняли, благодарю вас.

Это была странная минута — разговаривать так спокойно с женщиной, которая через две недели станет моей женой — я чувствовал, что под нашими ногами находится действующий вулкан, но это еще увеличивало возбуждение.