Внезапно она взглянула прямо на меня, ее глаза были полны такой страстью, что в моей крови дико вспыхнул огонь.

— Николай… я не ненавижу вас…

Я взял ее за руки и притянул к себе в то время, как на улице толпа пела Марсельезу и кричала от радости.

— Алатея, скажите правду… что же тогда вы чувствуете.

— Не знаю… мне хотелось убить Сюзетту… я готова была утопить Корали. Может быть вы объясните мне…

И подавшись вперед, она прильнула ко мне.

О Боже! Счастье следующих минут! Ее нежные губы прижимались к моим, а я все снова и снова повторял ей, что люблю ее, требуя от нее ответных уверений.

А после я обрел властность и приказал ей рассказать мне все, с самого начала.

Да, я привлекал ее с первого дня, но она ненавидела моих друзей, и ей не нравилась бесцельность моей жизни.

— Но все же, Николай, как только во мне пробуждалось презрение, я вспоминала о твоем Кресте Виктории и чувство исчезало, но зато я все больше и больше злилась на себя, потому что я думала, что ты смотришь на меня, как на… как на одну из них, и несмотря на это, не могла не любить тебя. В тебе есть что-то, что заставляет забывать о ноге и глазе.

— Тебя привели в отвращение эти чеки, — и я поцеловал локончик около уха. Теперь она тесно прижалась ко мне. — Тогда я и решил завоевать тебя.

Она погладила меня по голове.

— Я обожаю густые волосы, Николай, — прошептала она, — но теперь ты наслушался достаточно любезностей. Я иду одеваться.

Она завертелась, делая вид, что хочет покинуть меня, но я не пускал ее.

— Только когда мне будет угодно и не даром. Я хочу показать, что у тебя есть муж, оставшийся сильным животным, несмотря на деревянную ногу и стеклянный глаз.

— Мне нравится, что ты такой сильный, — проворковала она. Ее глаза снова засветились страстью. — На самом деле я совсем не такая хорошая, суровая или холодная.

И когда она поцеловала меня вместо выкупа, я знал что это правда.

Я настоял на том, что она должна позволить мне придти и выбрать какое ей надеть платье к обеду, а также остаться и посмотреть, как ее будут причесывать, а Генриетта, ее горничная, наблюдательная, как все француженки, улыбалась нам полной понимания улыбкой.

Буртон чуть не расплакался от счастья, когда я сказал ему, что мы с «Ее Милостью» снова стали друзьями.

— Я знал, что это будет так, сэр Николай, если только вы послушаетесь моего совета.

Как он был прав!

Как мы провели обед! Мы были веселы, как дети, нежны и глупы, как все влюбленные, а затем после…

— Пойдем посмотрим что делается на улице, — просила меня моя любимая. — Я чувствую, что мы сможем кричать от счастья вместе со всеми.

Но когда мы вышли на балкон, мы увидели, что это будет невозможно — я еще недостаточно твердо стоял на ногах, чтобы рискнуть вмешаться в эту толпу. Таким образом, стоя на балконе, мы кричали и пели вместе с людской массой, направлявшейся к Триумфальной Арке. Мало-помалу, и нас охватило лихорадочное опьянение и я увлек ее обратно в мягко освещенную комнату.

— Любимый, — прошептала она, сливаясь со мною в объятии, и все, что я ей ответил, было — «Моя Душа».

Теперь я знаю, что значили эти стихи.

Таким образом, с этим дневником покончено.