Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«Как легко вспыхивают войны, — подумал Рузвельт, — создается впечатление, что иной раз для этого достаточно бывает ничтожного повода. А вот для того, чтобы договориться о послевоенном мире, исключить оружие как средство решения межгосударственных споров, требуются месяцы и даже годы».

Глава шестнадцатая

СОВЕТСКИЙ ПОСОЛ В БЕЛОМ ДОМЕ

На первом этапе в Конференции в Думбартон-Оксе участвовали СССР, США и Великобритания. Америку и Англию представляли заместители министров иностранных дел этих стран, а СССР — советский посол в Соединенных Штатах Андрей Громыко.

Конференция шла «со скрипом». Всем ее участникам угрожающе напоминал о себе печальный опыт Лиги наций; ведь задача состояла в том, чтобы создать не «дипломатический клуб», не ристалище для ораторов, не организацию, резолюции которой никого ни к чему не обязывают, а сконструировать сложный механизм, который, не посягая на суверенитет отдельных государств, был бы в состоянии регулировать политические и экономические процессы.

О, Рузвельт хорошо помнил, как его озадачивало чтение стенограмм нескончаемых дискуссий в Думбартон-Оксе, как проходил день за днем, неделя за неделей, а выработка устава будущей Организации продвигалась крайне медленно.

Любимое детище президента рождалось в муках.

Но когда наконец с большей частью организационных вопросов было покончено, Рузвельт узнал, что самому существованию ООН грозит серьезная опасность. Договорившись почти обо всем, участники Конференции неожиданно остановились перед, казалось бы, непреодолимым препятствием.

Государственный секретарь доложил президенту, что Громыко категорически настаивает, чтобы Советский Союз был представлен в ООН шестнадцатью голосами — по числу входящих в него республик, которые, согласно Советской Конституции, имеют право на самостоятельные внешнеполитические связи. Кроме того, советский представитель требует, чтобы в конфликтных ситуациях при голосовании в Совете Безопасности учитывался голос великой державы, непосредственно затронутой конфликтом.

Рузвельт хорошо знал и глубоко уважал советского посла. Он часто встречался с ним и придавал большое значение их продолжительным беседам, ценил возможность обмениваться с ним мнениями по многим вопросам глобальной политики. Интересные и конструктивные мысли, которые высказывал советский посол, никогда не оставляли президента равнодушным. «Food for thought» — «пища для интеллекта», — говорил он после таких встреч. И вот Рузвельт решил снова встретиться с Андреем Громыко.

Он, конечно, понимал, что послы, в том числе и советские, не имеют права принимать решения по кардинальным вопросам межгосударственных отношений, не получив соответствующих указаний от своего правительства.

Но Рузвельт рассчитывал на другое. Он был уверен, что его ум, многолетний политический опыт, способность быть и «львом» и «лисицей», изощренность в полемике помогут ему «покорить» советского дипломата.

Конечно, президент не надеялся, что в результате их встречи Громыко откажется от требований, на которых до этого твердо настаивал. При всех условиях ответ советского посла можно было предвидеть: «Я доложу в Москву о нашей беседе, господин президент».

Нет, цель, которую поставил перед собой Рузвельт, заключалась в другом: добиться того, чтобы посол «внутренне» принял его аргументы. И что же дальше? А дальше можно будет рассчитывать на то, что Громыко напишет в Москву доклад, в котором как бы от себя, но оперируя доводами президента, постарается убедить правительство в необходимости изменить точку зрения, проявить большую гибкость. И при этом даст понять, что в ином случае весь проект создания ООН может пойти «под откос».

И вот он вошел. Человек в темном костюме, черноволосый, со спокойным, сосредоточенным, неулыбчивым лицом. У двери он вежливо попрощался с сопровождавшим его заведующим протокольным отделом государственного департамента — Рузвельт, зная, что Громыко отлично владеет английским, выразил желание, чтобы они разговаривали с глазу на глаз.

Несколько ускоряя шаг, советский посол подошел к письменному столу, за которым сидел Рузвельт.

— Здравствуйте, мистер президент, — сказал Громыко.

Они обменялись рукопожатием, и Рузвельт с улыбкой гостеприимного хозяина указал на кожаное кресло.

— Я рад вас видеть, мой дорогой посол, — подчеркнуто дружелюбно проговорил президент и добавил: — Мы живем в такое время, когда вместо естественного для вежливого человека вопроса: «Как вы поживаете?» я должен спросить: «Как дела на фронте?»

— Трудности есть, но наши военные оценивают общую обстановку как весьма благоприятную для войск коалиции.

Сейчас в президентском кресле сидел не «Рузвельт-лев», а «Рузвельт-лисица». Убежденный в том, что почти все дипломаты честолюбивы, президент доверительно-дружеским тоном как бы давал понять Громыко, что выделяет его среди других послов и что разговор их носит интимный характер. Однако на первый же свой вопрос получил сдержанный ответ. Логически точный, но сдержанный.

Впрочем, не о военных делах думал сейчас Рузвельт. Цель его разговора с Громыко была иной, и посол об этой цели, конечно, догадывался, хотя никак еще этого не проявил. Но ведь разговор только начинается, подумал президент.

— Приятно слышать! — воскликнул он. — Я думаю, что вскоре после того как состоится очередная встреча «Большой тройки», враг испытает на себе новую силу наших согласованных ударов. Как оптимист я уверен, что недалек тот день, когда мир будет праздновать победу. Вы согласны с этим?

— Хочу быть согласным, мистер президент.

«Надо выводить разговор на основное русло», — подумал Рузвельт. И сказал, постукивая своим мундштуком по столу:

— Вам это может показаться парадоксальным, но меня… меня охватывает чувство некоторой тревоги, когда я думаю, что победа уже близка.

Громыко ничего не ответил, только чуть приподнял свои густые брови. Казалось, он подумал: «Что же теперь последует?»

— Вы хотите знать, почему, не так ли? — продолжал Рузвельт, но тут же, точно спохватившись, спросил — Какой коктейль вы предпочитаете, мистер посол? — И он с радушной улыбкой указал на столик с бутылками, бокалами и ведерком со льдом. — Ваш босс, кажется, предпочитает водку, — заметил он. И добавил с легкой усмешкой: — Из патриотических чувств, конечно!

— Насколько мне известно, — ответил Громыко, — он предпочитает легкое вино. Впрочем, наверное, в Тегеране вы сами могли в этом убедиться.

— Легкое вино и тяжелая рука… — многозначительно проговорил Рузвельт. И, немного помолчав, добавил: — Мы, американцы, очень уважаем маршала за его стойкость, решительность и… — он сделал небольшую паузу, — готовность к разумным компромиссам.

— Я позволю себе заметить, — ответил Громыко, — что вы, мистер президент, пользуетесь уважением в моей стране примерно за те же качества… включая готовность к разумным компромиссам.

— Отлично! — сказал, потирая руки, Рузвельт. — Мы, кажется, поняли друг друга. Так вот. Я не случайно сказал, что испытываю чувство тревоги в связи с предстоящим окончанием войны, хотя это и могло прозвучать как парадокс.

— Могло… но не прозвучало, — ответил Громыко, спокойно глядя в глаза Рузвельту.

«Нет, нет! — с досадой подумал президент. — К нему нужен совсем другой подход — салонно-интимный здесь неуместен».

— Видите ли, господин посол, — сказал Рузвельт, переходя с добродушного на серьезно-деловой тон, — я привык иметь дело с профессиональными, или, как мы говорим, карьерными, дипломатами. И все же я предлагаю: давайте поговорим открыто, по-человечески.

— Открытый, человеческий разговор с президентом Соединенных Штатов я и на сей раз почел бы за честь, — подчеркнуто вежливо сказал советский посол.

— Ого! — рассмеялся Рузвельт. — Такую фразу мог бы произнести и западный дипломат…

— С одной лишь разницей, — возразил Громыко, — он мог бы сказать правду и… неправду. Я говорить неправду не научился. И, надо думать, никогда не научусь — этому препятствуют традиции Советского государства и его дипломатии. И, если хотите, — с улыбкой добавил он, — особенности характера.

69
{"b":"576536","o":1}