«Как странно! — вдруг подумал Рихард. — Мы едем уже минут двадцать, а Клаус не сказал мне ни слова, даже головы в мою сторону не повернул… В чем дело? В конце концов я приехал сюда по его приглашению».
Наконец он не выдержал этого тягостного молчания.
— Что такое, Клаус? — спросил он. — Ты недоволен, что я приехал? Или что-нибудь случилось в последние дни?
— Нет, ничего не случилось, — по-прежнему не поворачивая головы, ответил Клаус. — Поверь, я очень рад твоему приезду.
— Так в чем же дело?
— Если хочешь знать правду, мне не нравится твоя дружба с этой девкой. Я видел, как вы вместе выходили из здания аэропорта. Кто она такая, ты хоть знаешь?
— Не понимаю, — пожал плечами Рихард. — Герда была моей соседкой в самолете. Она журналистка. К тому же она живет в Мюнхене. Как ты думаешь, о чем я мог разговаривать с хорошенькой девушкой во время многочасового полета?
— С хорошенькой девушкой беседовать не возбраняется, — сказал Клаус, — с хорошенькой девушкой, но не с врагом.
— Врагом?! — изумленно воскликнул Рихард. — Что это все значит?
— Ты знаешь ее фамилию? — спросил Клаус.
— Да. Валленберг.
— Вот именно! — сказал Клаус. — Как только я увидел твою Герду, мне сразу вспомнилось, что она не раз бывала на наших митингах.
— Ну и что?
— А то, что через день или два в какой-нибудь газете появлялась злобная статейка, подписанная инициалами «Г. В.».
Клаус искоса взглянул на Рихарда.
— Но послушай! Может быть, это просто совпадение!
— Поверь мне, — сказал Клаус потеплевшим голосом, — к тебе это не имеет ровным счетом никакого отношения. Ты мой друг, и, честно говоря, мне самому неприятно, что я не смог скрыть своего отношения к этой… Герде. Но я убежден, что не ошибаюсь. Герда Валленберг то и дело выступает в печати против нашего движения. Черт ее знает, в какой газете она работает! Во всяком случае, она нередко бывает на наших митингах, а потом поднимает визг о растущей фашистской угрозе. Теперь понял?
— Просто не верится! — нерешительно проговорил Рихард. — Мы провели с ней вместе столько часов… А о политике почти не говорили. Впрочем, кажется, Герда что-то сказала о росте безработицы в Германии. Вот и все Но мне показалось, что она настроена несколько критически…
— Надеюсь, ты ничем не выдал своих убеждений? И не говорил, зачем ты едешь в Германию?
— Да нет же! — неуверенно произнес Рихард.
— И правильно сделал! Иначе ты тут же оказался бы на крючке у наших противников… Значит, о своих симпатиях к НДП ты не упоминал?
— Конечно, нет.
— Ну и молодец! — уже совсем по-дружески сказал Клаус и добавил: — Если ты с ней где-нибудь случайно столкнешься, сделай вид, что не узнал ее. Договорились?
— Да, да, — поспешно ответил Рихард и, резко меняя тему разговора, спросил: — Как идет предвыборная кампания? Наши ребята уверены в победе?
— К власти мы на этих выборах не придем. Но в том, что наберем достаточно голосов, чтобы иметь свою фракцию в бундестаге, я не сомневаюсь.
Рихарду стало немного не по себе, когда он начал вспоминать свои разговоры с Гердой. Конечно, из его высказываний она легко могла заключить, что национал-социализм он не осуждает. Но Герда тоже не слишком скрывала свои политические симпатии. «Может быть, мне это только теперь кажется, после того, что сказал Клаус? — подумал Рихард и мысленно произнес: — Ладно! Как бы то ни было, все контакты с ней следует оборвать».
— А куда ты меня везешь, Клаус? — спросил он. — Где я буду жить?
— Я присмотрел для тебя в Мюнхене пансионат неподалеку от центра города. Довольно уютный и к тому же недорогой. Относительно, конечно.
Машина мчалась мимо худосочных рощиц, лугов, пестревших пятн-ами выцветшей прошлогодней (травы, деревушек, лепившихся вокруг церквей с готическими шпилями, мимо каких-то казематов за колючей проволокой. Читая названия населенных пунктов на дорожных указателях, Рихард понял, что автострада оставляет все города в стороне, и ему оставалось только читать надписи на указателях: Ашаффенбург… Ротенбург… Динкельсбюль… Нойбург… Дахау…
Последняя надпись вызвала у него прилив злобы и одновременно любопытство. Злобу потому, что слово «Дахау», сколько он себя помнил, употреблялось в газетах, журналах и книгах, которые ему доводилось читать, как своего рода символ зверств, приписываемых национал-социализму врагами третьего рейха. Сколько раз Рихард беседовал с отцом на эту тему и сколько раз слышал от него, что все россказни о газовых камерах, массовых расстрелах, печах для сжигания трупов — еврейско-коммунистическая клевета Отец объяснял сыну, что Германия не могла не изолировать своих врагов и поэтому лагеря были жизненной необходимостью.
— Дахау, — задумчиво проговорил Рихард, когда они проехали указатель с названием этого города. — Как ты думаешь, Клаус, есть хоть какая-нибудь доля правды в том, что утверждают наши противники?
— Сплошная ложь! — угрюмо отозвался Клаус. — Да, в лагерях наказывали провинившихся, иногда и расстреливали… А как прикажешь поступать с теми заключенными, которые бунтовали, готовили побеги, нападали на солдат охраны? Я тебе так скажу: мало врагов мы тогда истребили, очень мало!
— Верно! — с облегчением сказал Рихард.
Машина тем временем свернула с автострады и въехала в какой-то пригород.
…Пансионат находился в небольшом трехэтажном особняке. В холле их встретил портье — пожилой человек в серой форменной куртке.
— Комната для господина Альбига! — отчеканил Клаус и добавил: — Я зарезервировал ее неделю назад.
— Яволь, майн герр! — приторно улыбаясь, сказал человек в серой куртке и повторил вслед за Клаусом: — Комната для господина Альбига.
Он положил на стол маленький картонный квадратик — анкету, которую Рихард под наблюдением Клауса тут же заполнил. Слева на столе лежала кучка буклетов. Увидев, что это путеводители по Мюнхену, Рихард взял один из них и положил в карман.
— Вещи в машине? — осведомился портье и, не дожидаясь ответа, крикнул: — Ганс! Вещи господина Альбига.
Тотчас же из узкой боковой двери выскочил парень в синей блузе, крикнул «яволь» и бросился к выходу.
— Машина открыта! — успел сказать ему Клаус. Минуту спустя парень вернулся в холл, неся два больших чемодана.
— Второй этаж, комната двадцать восемь, — сказал портье, протянув ключ. И добавил: — Завтрак с семи до девяти утра.
По ковровой дорожке, устилавшей лестницу, они поднялись на второй этаж.
Отперев дверь, Рихард увидел просторную комнату с двумя окнами, выходившими во двор, — их можно было открывать, не опасаясь городского шума. Между окнами стоял массивный письменный стол, а на нем — несколько старомодный телефон и лампа под зеленым абажуром. Справа от двери сверкал никелем небольшой умыв-альник под круглым зеркалом в деревянной рамке. Сбоку от правого окна манила к отдыху кушетка, обитая зеленым бархатом. У левой стены стояла кровать, прикрытая пуховой периной. В середине комнаты возвышался круглый стол, а вокруг него — три стула с изогнутыми спинками.
— Что ж, пойдем перекусим, а потом на некоторое время расстанемся, — сказал Клаус. — Ты, конечно, захочешь вымыться с дороги. Здесь есть душ, по коридору направо. Буфет на первом этаже.
— Ты надолго собираешься покинуть меня? — робко и даже с какой-то опаской в голосе спросил Рихард. Комната показалась ему вдруг неуютной, и его охватило чувство безотчетной тревоги.
— Мне еще надо уладить кое-какие дела. А ты должен как следует отдохнуть после такого длительного перелета Советую тебе после душа сразу же завалиться спать. Смотри, какое роскошное ложе! — Он сел на кровать, похлопал по перине обеими руками и воскликнул: — У баварских королей такой постели не было! Завтра, — проговорил он, вставая и потягиваясь, — мы займемся твоими делами, зайдем в банк, погуляем по городу, пропустим по кружечке пива, а попозже, может быть, заглянем в какой-нибудь ночной бар… Все будет хорошо, Рихард, уверяю тебя. Ты тут быстро освоишься. Если денег хватит, купишь себе машину. Подумаем о твоей работе.
