Рихард даже не сознавал, в какое трудное положение он поставил отца. С одной стороны, Адальберта радовало, что сын хочет идти по его стопам, что его уроки — рассказы о героическом прошлом третьего рейха — не прошли даром… Но вместе с тем Адальберта охватывала тревога. Ведь у парня нет никакого опыта конспиративной работы, а в Германии сейчас разброд. Примкнув к партии фон Таддена, Рихард со своими максималистскими установками может легко попасть в руки предателей, исступленно рвущихся к власти. И тогда он действительно не вернется. А ему, Адальберту, остается уже не так много… Да и Ангелика не пережила бы потерю сына. После долгой паузы Адальберт произнес:

— Еще раз хорошенько все взвесь! Мы вернемся к этому разговору.

…И этот последний разговор Рихард помнил во всех деталях.

— Итак, ты не изменил своего решения? — с печалью в голосе спросил Адальберт. Он сидел в глубоком кожаном кресле и в упор смотрел на сына.

— Нет! — твердо ответил Рихард.

— Что ж, — тяжело вздохнув, сказал Адальберт, — у тебя было достаточно, времени все обдумать. Послушай, Рихард, — пристально всматриваясь в голубые глаза сына, проговорил он, — я все же до конца не могу понять: что тебя так тянет в Германию?

— Твое прошлое! — резко ответил Рихард.

— Мое прошлое? — переспросил Адальберт.

— Да! Точнее, вся твоя сознательная жизнь. Ты отдал ее национал-социалистической Германии. Не твоя вина, что немцы оказались недостойными своего вождя и своего отечества…

Внезапно сновидения Рихарда оборвались. Перед глазами его возникли зеленые занавеси, прикрывающие проход в самолете, и погасшее табло над ними.

— Я не разбудила вас? — раздался участливый женский голос. Рихард посмотрел на свою соседку. Гсрда, видимо, уже давно не спала. Волосы ее были причесаны, губы чуть подкрашены бледно-розовой помадой. Она показалась Рихарду еще более привлекательной.

— Я не спал, — сказал он.

— Еще как спали! — с приветливой и слегка насмешливой улыбкой воскликнула девушка. — Я сидела не шелохнувшись, боялась разбудить вас.

Рихард немного смутился.

— Наверное, я и сам не заметил, как задремал, — виновато произнес он.

— Нет ничего лучше сна, когда совершаешь длительный перелет, — назидательным тоном проговорила Герда. — А вот мне заснуть так и не удалось. В моем кресле, видимо, что-то испортилось: спинка откидывается только наполовину.

— Давайте поменяемся местами, — с готовностью откликнулся Рихард.

— Нет, спасибо, теперь в этом уже нет нужды. Спать не хочется…

В этот момент послышалось тихое позвякивание, Зеленые занавеси, отделяющие первый класс от туристического, раздвинулись, и в проходе появилась стюардесса с катящимся столиком. У каждого ряда кресел она останавливалась, с улыбкой повторяя одну и ту же фразу: «Кофе, джин, пиво, виски?»

— Вот чашечку кофе я бы сейчас выпила с большим удовольствием! — сказала Герда.

— А чего-нибудь покрепче не угодно ли? — с добродушной усмешкой спросил Рихард.

— Не откажусь! — задорно тряхнув головой, ответила девушка и, обратившись к стюардессе, уже подкатившей свой столик, сказала: — Джин с тоником и кофе.

— Мне то же самое, — проговорил Рихард.

— Яволь, яволь! — отозвалась стюардесса. Приладив полочки-столики к креслам Рихарда и Герды, она поставила на них бутылочки с тоником, налила в высокие бокалы джин, а потом наполнила чашечки дымящимся кофе из большого термоса.

Рихард подлил тоник в стаканы и торжественно произнес:

— Прозит! За наше знакомство. За то, чтобы оно не прекращалось ни в воздухе, ни на земле. Вас зовут, кажется, Герда?

— Герда Валленберг. А вас — Рихард, не так ли?

— Рихард Альбиг к вашим услугам, фройляйн, — с улыбкой ответил он.

Они выпили по глотку.

— Вы живете в Аргентине? — спросил Рихард.

— Нет, нет! — ответила Герда, ставя свой стакан на столик. — Я живу в Мюнхене.

— Что же вас заставило отправиться в такую даль?

— Работа, — коротко ответила Герда.

— Как это понимать? — с любопытством спросил Рихард.

— Пишу книгу.

— Ах вот как! — полуиронически, полууважительно протянул Рихард. — Роман, я полагаю?

— Да нет, что вы! Это сугубо политическая книга. Я собираю материалы о происках американцев — в районах скопления немецких иммигрантов.

— И что же вы хотите доказать?

— Я хочу доказать, что американцы исподволь готовят нацистские резервы для Германии.

— Вы уверены, что у американцев нет других дел, более важных и интересных?

— Есть, конечно. Но и это для них немаловажно.

— Гм-м… Послушаешь вас, можно подумать, что вы живете в той Германии, которая оккупирована большевиками.

— Вы имеете в виду ГДР? Я там бывала. И, честно скажу, не заметила никаких признаков того, что вы называете оккупацией.

— А вы, может быть, коммунистка? — Рихард подозрительно сощурил глаза.

— Я просто хочу писать правду, — спокойно сказала Герда.

— Какую правду? — не без сарказма спросил Рихард. — Уж не о том ли, как в третьем рейхе сжигали ни в чем не повинных людей? Или пили кровь младенцев? Вы принимаете эти россказни всерьез?

— Меня удивляет ваш вопрос, — сухо ответила Герда.

— Не понимаю, чем он вас удивляет. Я как историк знаю, что на побежденную страну победители вешают всех собак. Так было в прошлом, и, надо полагать, так будет всегда.

— Вы, наверное, неонацист? — пристально взглянув на него, спросила Герда.

Рихард понял, что зашел слишком далеко.

— И как только эта мысль могла прийти вам в голову? — спросил он с наигранным возмущением.

— А почему же нет? — спросила Герда, пожимая плечами. — Ведь вы спросили, не коммунистка ли я.

«Боже, какой я дурак! — подумал Рихард. — Судьба свела меня с очаровательной девушкой, а я затеял никому не нужный политический спор!»

Герда демонстративно отвернулась. Это разозлило Рихарда. «Ну и черт с тобой! — подумал он. — Не хочешь разговаривать, не надо!»

Тут показалась стюардесса с катящимся столиком, на котором теперь лежали газеты и журналы. Когда она подошла ближе, Рихард громко спросил:

— Что у вас есть интересного?

— На каком языке? — осведомилась стюардесса. — На испанском, английском, немецком?

— На немецком, конечно! — буркнул Рихард, оглядывая стопки газет и журналов. Потом сказал: — Дайте мне, пожалуйста, «Штерн», «Цайт» и «Шпигель».

В еженедельнике «Цайт» внимание Рихарда привлекла статья о предстоящих выборах в бундестаг. Один из абзацев он перечитал дважды.

«Единственный вопрос, — говорилось в статье, — сводится к следующему: может ли наше государство примириться с существованием национал-демократов — партии, которая ничего не в состоянии предложить, кроме своих мелкобуржуазных эмоций. То, что она хочет перевернуть государство вверх дном, не доказано. То, что она могла бы перевернуть государство вверх дном, — мысль, порожденная бессилием демократической системы».

Слова «хочет» и «могла» были набраны курсивом. «Лихо написано!» — подумал Рихард. В «Шпигеле» его заинтересовало интервью парламентского статс-секретаря министерства внутренних дел Кеплера, высказывавшегося по вопросу о «социологии» национал-демократической партии: «Нельзя отмахиваться от мысли, — заявил Кеплер, — что с политической точки зрения едва ли было бы целесообразно разогнать партию, ядро которой, возможно, и состоит из нацистов, старых или новых, но которая в значительной своей части представлена недовольными, неудовлетворенными и, быть может, даже консервативными элементами».

На другой странице цитировался девиз НДП: «Мы — не последние представители вчерашнего дня, а первые представители дня завтрашнего!»

«Если ведущие западногерманские газеты и журналы так много пишут о национал-демократах, — подувал Рихард, — то это значит, что НДП — весьма влиятельная и активно действующая партия. Все, что говорил Клаус, — чистейшая правда».

А когда на второй странице партийного издания «НДП-Курир» он прочитал призыв «Помогайте НДП в ее тяжелой борьбе!», то решил сделать денежный перевод сразу же по прибытии в Мюнхен — адрес банка и номер текущего счета национал-демократической партии указывались на той же странице.