Хорошо, что он не успел раздеться.

Оружие! Да! Оружие! Непременно чем-то следовало вооружиться. Чем-нибудь тяжелым. Вроде бейсбольной биты. Бред. Какая бита в гостиничном номере? Это он боевиков насмотрелся. Смотри-ка, даже в состоянии аффекта думаю в соответствии с навязанными клише.

И Воронов принялся судорожно озираться по сторонам. На тумбочке перед кроватью стояла лишь тяжелая стеклянная пепельница. Можно было воспользоваться настольной лампой, но это оказался всего лишь маленький несерьезный ночник.

Думая об оружии, Воронов лишь терял те драгоценные секунды, которые и предоставила ему Судьба для спасения.

В следующий момент дверь широко распахнулась, и в комнату, как тяжелый снаряд, выпущенный из катапульты, ворвалось мощное мускулистое тело в черном комбинезоне и в вязанной маске на голове. «Не жарко ли будет в такой спецодежде?» — мелькнуло в голове, как веселый мотивчик в фильмах Чаплина, где какой-нибудь верзила готов был раздавить маленького бродягу.

В следующий момент Воронов рухнул на пол. Рухнул сам. Мозг сам помимо хозяина решил, что так будет лучше. Сверху тяжело и противно задышали. «Так, пожалуй, и изнасилуют», — не унимался в голове веселый мотивчик. Что-то массивное пронеслось рядом с ухом. Это была нога в грубом армейском ботинке. Одним ударом верзила хотел отключить его.

Воронов успел перекатиться на другой бок и уйти от удара. Попытаться встать с пола было бессмысленно: верзила легко поймает его на противоходе и нанесет-таки точный и сокрушительный удар.

Адреналин буквально бесшумным взрывом выплеснуло в кровь. Воронов давно уже не дрался и это ощущение показалось ему новым, ярким, захватывающим. Чувство страха сменилось чувством унижения и ущемленной гордости самца. Кто-то явно здоровее и моложе профессора пытался с ним расправиться и, кажется, ни на какое серьезное сопротивление и не рассчитывал. Так на, получи, сволочь! Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! Какой-то испанский дебил собирается размозжить мне голову! Это показалось столь оскорбительным, что в следующий момент он уже не перекатывался по полу, а, удивляясь самому себе, с необычайной ловкостью вскочил на ноги, вернее, на корточки, и не разгибаясь сделал отчаянный рывок в сторону массивной фигуры, вцепившись в нее в районе пояса.

Нападавший явно не ожидал такой прыти от жалкого интеллигента, поэтому на секунду потерял контроль над ситуацией. Эта самая секунда и оказалась спасительной для Воронова. Верзила не удержал равновесия и не успел нанести удар по позвоночнику, парализуя тем самым нападающего. Падая, по воле того же случая, который сейчас явно был на стороне Воронова, верзила рухнул на пол, удачно ударившись при этом виском об острый угол радиаторной решетки. Из рук нападавшего выпал тяжелый армейский фонарь.

И тут Воронова как прорвало. В нем вспыхнула такая звериная ярость, что руки и тело полностью подчинились этому импульсу и начали действовать автоматически. В профессоре литературы сработал древний, как мир, инстинкт убийцы.

Верзила, между тем, никакого серьезного сопротивления уже не мог оказать. В этот теплый испанский вечерок Воронову явно везло. Рана оказалась смертельной. Висок и угол радиаторной решетки, словно нашли друг друга, словно они были созданы друг для друга. А профессор, между тем, схватив фонарь, все бил и бил по черепушке в вязанной маске, словно желая превратить то, что находилось в этой вязанке, в нечто жидкое и бесформенное.

Колошматить по вязаной шапочке Воронов прекратил лишь тогда, когда почувствовал, что окончательно выбился из сил. Гнев начал медленно заползать назад в свою скользкую противную нору. В мозгу вновь вспыхнула лампочка Сознания, вернее, не вспыхнула, а начала лишь искрить.

И тут Воронов ясно понял, что в поисках Книги стал убийцей.

Эта мысль ему не показалась приятной и радостной. На душе вдруг сделалось очень противно. Но предаваться черной тоске времени не было. Влип профессор, что называется, по уши. Интеллектуальные поиски превратились в самую обычную уголовщину.

И тут Воронов вспомнил о Гоге Грузинчике. Долг платежом красен. Надо убрать в себе всю эту достоевщину, взять в руки фонарь и идти выручать товарища, на которого наверняка тоже напали. Их опоили чем-нибудь во время обеда — вот они так быстро и вырубились. Опоили, а потом решили расправиться. «Офиты» чертовы.

Стараясь не дышать и вооружившись все тем же фонарем, профессор решил отправиться на разведку.

Дверь в его номер была приоткрыта. Воронов осторожно проскользнул в щель и очутился в коридоре.

Гога занял номер в самом конце. Ни единого звука, скрипа или вздоха. Ничего. Абсолютная тишина.

На цыпочках Воронов направился к нужной двери, крепко сжимая в руке, словно электронный меч Джедая из эпопеи «Звездные войны», тяжелый металлический фонарь.

Каждый шаг давался с трудом. Это был шаг в неизвестность, шаг в другой непривычный для Воронова мир.

За спиной лежал труп неизвестного человека. Он перешел черту, к которой не собирался приближаться даже в кошмарных снах.

По-хорошему надо было сматываться отсюда, надо было бежать без оглядки. Взять оставшиеся деньги и бежать, а там будь что будет.

Но Воронов не был трусом, и Грузинчик за эти дни испытаний стал ему близок. Бросать товарища в беде он не собирался. Ведь пришел же тогда, в книгохранилище, этот самый Грузинчик к нему на помощь, ведь попытался он вызволить его, профессора, из того довольно странного и до сих пор неясного состояния. Грузинчик в этой авантюре, в этой охоте за Книгой был его единственное опорой. Воронов даже не мог до конца довериться собственной жене, а Гога при этом понимал его с полуслова.

Гогу надо было выручать. У Гоги правая рука не действует. Он и малейшего сопротивления не окажет. Нет. Ему надо помочь. Своих в беде не бросают! Убью! А там пусть угрызения совести мучают — переживем как-нибудь.

Гога Грузинчик живо напомнил ему сейчас того хилого мальчишку из математического класса с зеленым шнурочком на шее, на котором болтался ключ на шее. Мальчишку избивала дворовая шпана, а он все вставал и вставал на ноги, упорно из последних сил защищая свое человеческое достоинство робкого московского интеллигента.

Профессор между тем все ближе и ближе подходил к заветной двери, собираясь дать, может быть, свой последний, но весьма решительный бой.

Дверь в номер Гоги оказалась также полуоткрытой. Стараясь проскользнуть так, чтобы не скрипнула створка, Воронов буквально просочился на враждебную территорию. Ладонь, сжимавшая фонарь, была вся мокрая. Единственное оружие готово было выскользнуть из рук.

Шестым чувством Воронов уловил чье-то чужое присутствие в номере Гоги Грузинчика.

— Господин профессор, — неожиданно обратились к нему по-испански.

Показалось, что совсем рядом взорвалась граната — так резко и неожиданно прозвучали эти слова.

— Не надо на меня нападать. Я не собираюсь причинять зло ни вам ни вашему другу, которого уже здесь нет.

— Кто вы? — решил подать голос возбужденный до предела Воронов. — И где мой друг?

— Друга вашего, я полагаю, схватили и везут в известный вам дом. Но наши люди уже успели блокировать автомобиль и вашего друга скоро освободят.

— Кто вы? — еще настойчивее и громче переспросил профессор.

— Прошу прощенья, что оказался слишком поздно на месте и не смог со своими людьми предотвратить нападение. Мы, признаться, не думали, что они отважатся на такие скорые меры. Мы предполагали, что располагаем гораздо большим временем и успеем вывести вас из игры. Но, видно, у них что-то пошло не так, и они решили поторопиться.

Скажу честно, господин профессор, своим внезапным появлением вы нарушили давно установившийся status guo. Вместе с другом вы вывели из равновесия враждебные силы. Можно сказать, что вместе со своим ассистентом вы пробудили к жизни спящего дракона. Простите, что разговариваю с вами через стену, но мне кажется вы так возбуждены, что готовы наломать немало дров. Вам надо успокоиться и вновь начать рассуждать здраво и логично. Поэтому я пока продолжу разговор вслепую.