Бедный Алонсо Кихано, основатель и вдохновитель кихетизма был пропущен через тяжелые каменные жернова и лежал теперь, тонкий, как осиновый листок, с другой стороны.

Алонсо Кихано, и без того отличавшийся худобой, напоминал теперь разрисованную картонку, на которой в натуральную величину изобразили рыцаря в старинных доспехах и с мечом в руках. Меч, правда, напоминал теперь длинную швейную иглу, и легко выпал из дырочки-кулачка, который был по-прежнему закован в металлическую перчатку.

Внутри вся мельница оказалась забрызгана кровью странствующего рыцаря. Она, эта кровь, обильно пропитала собой всю муку, превратив ее из белой в красную.

В самом же странном трупе Алонсо Кихано крови не осталось ни граммулички.

Лицо рыцаря было также раздроблено, но нос лишь вмяли во внутрь, почти не изуродовав. Казалось, тяжелые каменные жернова проявили особую деликатность по отношению к основоположнику кихетизма, сохранив ему, в общем-то, довольно приличный и вполне узнаваемый внешний вид.

И слепому было ясно, что оба последователя кихетизма столкнулись с самым настоящим чудом, потому что по всем законам физики ничего подобного со странствующим рыцарем и случиться-то не могло. В лучшем случае ему раздробило бы лишь правую руку и больше ничего. Рыцарь мог умереть, но не так. Скорее всего он скончался бы либо от болевого шока, либо от потери крови. Но раскатать до такой степени человеческую плоть?

Нет. Это, бесспорно, было чудо. Видно, мир невидимый, мир безумного абсурда, мир химер решил отблагодарить своего адепта за веру и забрал его столь необычным образом к себе.

Мигель и Санчо взяли останки своего Учителя, как дети берут засушенный и ломкий листик гербария, и осторожно, боясь хоть что-то сломать по дороге, понесли все, что осталось им от Алонсо Кихано, вон из злосчастной мельницы.

Они торопились, потому что боялись, что мельник появится с минуты на минуту и устроит им разнос по поводу испорченной муки.

Оказавшись со своим ломким листиком на руках в ближайшем лесу, Мигель и Санчо крепко задумались над тем, что же им делать дальше.

В бытность свою на службе у кардинала Аквавива в Риме в качестве каноника Мигель много читал богословских трудов и как-то наткнулся на трактат Жерсона, в котором прочитал фразу, необычайно тогда его поразившую. «Следует полагать, — писал знаменитый богослов Франции, — что бесконечно больше святых уже умерли и продолжают умирать ежедневно, нежели число тех, которые канонизированы».

Мигель был уверен, что мысль Жерсона вполне могла быть применена и к чудесной по сути своей мученической кончине Алонсо Кихано.

При дворе того же кардинала Аквавива в Риме Мигель неожиданно для себя увлекся всеми теми книгами, в которых рассказывалось о мощах святых, о тех чудесах, которые эти мощи продолжали творить и после смерти.

Там же, в римской библиотеке кардинала, Мигель вычитал, что около 1000 года народ в горах Умбрии хотел убить отшельника св. Ромуальда, чтобы только не упустить случая завладеть его останками. Монахи монастыря Фоссануова, где умер Фома Аквинский, из страха, что от них может ускользнуть бесценная реликвия, буквально консервируют тело своего достойнейшего учителя: обезглавливают, вываривают, препарируют. До того как тело скончавшейся св. Елизаветы Тюрингской было предано земле, толпа ее почитателей не только отрывала и отрезала частички плата, которым было покрыто ее лицо; у нее отрезали волосы, ногти и даже кусочки ушей и соски. По случаю некоего торжественного празднества Карл VI, король Франции, раздает ребра своего предка, св. Людовика. Несколько прелатов получают ногу, чтобы разделить ее между собой, за что они и принялись после торжественного пиршества.

Ясно было, что сейчас, в роще, ему, Мигелю, вместе с Санчо предстоит сделать то же самое, что некогда проделал Карл VI с мощами Людовика Святого. Эту хрупкую картонку, словно слюдой, покрытую тончайшим слоем железа, следовало разломать на части, как ломают шоколад в соответствующей блестящей обертке. Разломать и поделить между собой.

То, что кихетизм как религия просто так не умрет, не исчезнет бесследно, оба преданных ученика Алонсо Кихано Доброго знали наверняка.

Совершив молитву, они приступили к делу. Сначала отломили хрупкий силуэт головы основателя и отца кихетизма. Голова к их неописуемому ужасу, как хрупкое стеклышко, рассыпалась на мелкие кусочки.

В этом ученики увидели знак. Знак свыше. Что-что, а голова у Алонсо Кихано даже при жизни не отличалась крепостью. Развалилась — ну и Бог с ней, с головой-то. Кому она нужна с ее Разумом и здравым смыслом.

И тогда Мигель решил проверить то, что всегда отличалось особой прочностью. Он решил отсоединить от всего туловищу правую руку. И, о чудо! Это ему удалось. Рука словно сама отделилась от тела.

Однако радоваться было еще рано. Предплечье, как и голова, тут же рассыпалось, как стекло, и, упав на рыхлую почву, покрытую зеленым мхом, моментально превратилось в жидкость.

В руках у Мигеля осталась лишь правая кисть. Мигель ждал с минуты на минуту, что и с ней произойдет нечто подобное, но слава Богу, рыцарская длань не собиралась исчезать. Напротив, она все больше и больше набирала в весе, хотя и начала заметно сокращаться в объеме, сузившись почти до размеров кисти младенца. Железная перчатка, между тем, также сжалась, будто была сделана из каучука, образовав таким образом для рыцарской ручки своеобразный саркофаг.

Не долго думая Мигель перекрестился и аккуратно завернул мощи в тряпицу, а затем засунул из за пазуху.

— А мне что делать? — поинтересовался толстяк Санчо. — Коснись я всего остального и от мощей Его милости вообще ничего не останется. А я не хотел бы возвращаться домой с пустыми руками.

— Санчо, я не знаю, свидетелем какого чуда мы стали, но ты прав, — эти мощи одна сплошная химера, как, впрочем, и вся жизнь нашего Учителя. Может нам не стоит торопиться и поступить согласно пословице: «Пусть лихо лежит тихо?» Подождем здесь в лесу, мой друг Санчо, подождем и посмотрим, что дальше будет. Глядишь — и мощи Учителя нашего явят еще какое-нибудь чудо?

Так и решили, оставив безголовую и безрукую картонку лежать на ковре зеленого девственного мха. Они сидели и ждали, беспрерывно творя молитвы, потому что были уверены, что чудо все равно случится. А иначе и быть не могло.

И чудо свершилось. Утром следующего дня от всех мощей вместе с доспехами ничего не осталось. Казалось, они растаяли и просочились, как весенний ручей, в испанскую землю.

Это обстоятельство очень расстроило Санчо, тем более, когда Мигель как ни в чем не бывало вытащил из-за пазухи миниатюрную рыцарскую длань.

Получалось, что один ученик этим свершившимся чудом был явно выделен перед другим.

Мигель и Санчо собирались уже было покинуть лес и разбрестись в разные стороны, как вдруг на том самом месте, где еще совсем недавно покоились мощи Алонсо Кихано, во мху, что-то закраснело и заиграло, как уголек.

Первым к этому угольку бросился Санчо.

— Это сердце! Кусочек сердца Его милости! — с радостью закричал толстяк. — Я так и знал! Я знал, что он меня не оставит. Нет у тебя под рукой никакой фляги или склянки? Мне надо положить туда кусочек сердца моего господина.

Мигель порылся у себя в карманах и действительно нашел какую-то склянку. В ней некогда хранились пахучие ароматические масла, привезенные «одноруким» еще из Алжира.

Про склянку эту Мигель уже давно забыл, как и про то, каким образом она смогла очутиться у него в кармане. Эта склянка, в которой еще продолжала плескаться ароматическая жидкость, давно уже должна была разбиться на мелкие кусочки, как это и произошло с телом Учителя. Мигель поднес ее поближе, принюхался и в голову ударил сильный, сконцентрированный аромат роз.

— Сбереги розы, Мигель! Слышишь! Сбереги их! — вновь он услышал предсмертный крик садовника Хуана.

— На, — только и сказал бывший алжирский пленник, обращаясь к толстому Санчо. — Думаю, в этом растворе ты лучше сохранишь то, что осталось от великого сердца Алонсо Кихано Доброго.