- Фросенька ты, совершенно права, я обязан открыться перед тобой, но не уверен, удостоюсь или нет после этого твоего уважения и сможешь ли ты, после моего рассказа принимать меня таким, какой я есть.

- Олежка, я не могу сейчас ответить тебе на эти вопросы, потому что не знаю сути твоего будущего рассказа, но обещаю, что не буду принимать скоропалительное заключение, ведь многому можно найти в жизни оправдания, а может быть и вины твоей никакой передо мной нет.

- Фросенька у меня нет причин в чём-то перед тобой оправдываться, как, впрочем, и нет, никакой перед тобой вины, но всё равно, я боюсь, что после моего рассказа ты

отвернёшься от меня, а это мне будет очень тяжело пережить.

С самого начала наших любовных отношений, я хотел открыться, но боялся, что ты сразу же порвёшь все контакты со мной, а это для меня было сравни потерять последний глоток свежего воздуха, но не буду больше мучить тебя недомолвками.

Как говорил тебе раньше, после школы я поступил в высшее военное летное училище и блестяще его закончил.

На последнем курсе женился на очень хорошей и красивой девушке, которая была мастером спорта по горным лыжам.

После учёбы в училище меня отправили служить в Зауралье на один из военных аэродромов, находящийся за полярным кругом.

Моя молодая жена, а зовут её Вика, а полное имя Виктория, не задумываясь, последовала за мной.

Кроме того, что она была мастером спорта, у неё ещё был диплом искусствоведа по каким-то французским художникам, я в этой области полный профан.

Жизнь в военном городке не отличалась особым разнообразием, между полётами карты, пьянки и в лучшем случае чтение книг.

Как минимум пять лет я обязан был отслужить на этом аэродроме, а потом можно было надеяться на распределение в другое место, поближе к цивилизации.

Моя Вика стоически выносила все тяготы своего существования на крайнем севере.

Не могу сказать, что всё было гладко в наших семейных отношениях, ведь я боялся прослыть среди офицеров полным подкаблучником и поэтому иногда отрывался с ними на ночь расписать пулечку и естественно с приличными возлияниями.

Возвращался под утро к молодой жене с опухшей мордой и жутким перегаром, и тогда начинались между нами скандалы.

После чего Вика хватала свои лыжи и уходила в горы, которые на её радость там имелись, как и снег.

Однажды, а шёл уже пятый год моей службы на том аэродроме, я в очередной раз остался в офицерском общежитии разговеться картами и выпивкой и, как всегда, заявился утром с помятым видом к ожидающей меня, жене.

Вика до самого утра не ложилась спать, и встретила меня с опухшим лицом и красными от слёз глазами.

Она, как никогда раньше, разошлась не на шутку, заявила мне, что всё ей это уже надоело, что она готова была мириться с моей службой, но не с пьянками и игрой в карты.

Слово за слово, она сорвалась, впала в истерику и всячески стала меня поносить, и оскорблять. И...

Олег провёл ладонью по лицу, будто желая снять этим жестом неприятные воспоминания.

- Я её ударил...

После этих слов, он поднялся на ноги и зашагал взад-вперёд по тесной комнате.

Фрося его не торопила, у неё на душе было муторно, потому что ей стал, хоть и смутно, но видеться печальный конец этой истории.

- Это был первый и последний раз, когда я поднял на неё руку.

Вика посмотрела на меня ненавидящим взглядом, переоделась, схватила лыжи и выбежала из дому, а я после бессонной ночи, завалился спать.

Когда я проснулся, было уже далеко за полдень, а Вика ещё не вернулась.

Я вспомнил наш конфликт и на меня тут же нашло раскаяние, захотелось обнять свою верную подругу и пообещать, что подобное никогда больше не повторится и, что до конца пребывания на этом аэродроме, больше никогда не буду пить и играть в карты.

Я услышал, как за окном воет метель и выскочил наружу. Погода, как говорят лётчики, была абсолютно не лётная.

Я забежал к другим офицерским жёнам, живущим в нашем городке, но никто Вику не видел.

Тогда я побежал к своему руководству, объяснил суть дела и тут же была налажена поисковая команда.

Мы более двух часов рыскали по окрестным горам, перепадам и даже ущельям и, наконец, случайно нашли мою Вику.

На неё нас вывела овчарка одного из офицеров.

Вика лежала под толстым слоем снега, который её спас от обморожения, но она была без сознания и с одной только лыжей, вторая, скорее всего, во время спуска с горы сломалась.

В общем, мой печальный рассказ подходит к концу.

Как выяснилось позже, она сломала позвоночник в нескольких местах, а главное один из шейных позвонков.

Моя Вика уже почти двадцать лет лежит парализованная.

Я не могу и не хочу её сдавать в дом инвалидов, поэтому я и нуждаюсь в дополнительных заработках, чтобы содержать возле неё сиделку, нанимать массажистов и физиотерапевтов, обеспечивать самым новейшим лекарством и лучшими продуктами питания.

А тут после прогулки на воздухе в инвалидной коляске, может по недосмотру сиделки, а скорее из-за ослабленного иммунитета, она сильно простудилась, и я вынужден был взять отпуск и ухаживать за ней самостоятельно, сейчас уже всё в порядке, и я смог приехать к тебе.

Фрося плакала навзрыд, уткнувшись лицом в подушку, но Олег её не успокаивал.

- Фросенька, если бы ты только знала, сколько слёз пролил я сам и сейчас, иногда сижу возле неё, а сердце кровью обливается, выйду в соседнюю комнату и рыдаю, готов биться головой о стену, ведь это я сгубил её жизнь.

- Олеженька, а она видит, слышит, разговаривает?

- В том-то и беда, что видит и слышит, но не шевелится и не разговаривает.

- Олежечек, пойдём прогуляемся, я сейчас ни за что не засну.

Спасибо тебе, что ты мне честно рассказал свою печальную историю, я не ищу тебе оправдания, но ведь такое могло случиться и без вашей ссоры.

- Могло, но случилось именно после неё.

Фрося с Олегом медленно шли по освещённой луной и звёздами просёлочной дороге в сторону пруда.

Там, усевшись на берегу, долго молчали, наконец, Фрося нарушила, звенящую в ночном воздухе, тишину:

- Олежка, твоя история не может оставить равнодушным никого, меня она буквально потрясла, сердце просто истекает болью и слезами при мысли об этой несчастной женщине.

Мне не за что тебя корить, даже то, что ты так долго скрывал от меня истинное положение вещей в твоей жизни, мне сейчас не кажется предосудительным.

Ты, не выглядишь в моих глазах коварным изменщиком своей жене и подлым обманщиком по отношению ко мне.

Не скрою, мне сегодня трудно принять тебя в свои объятия, потому что между нами витает образ твоей несчастной жены, но время затушует остроту восприятия твоего печального рассказа и всё у нас, возможно, наладится, но сейчас мне кажется, что уже не станет, и не может стать, таким, как было раньше.

Обещаю тебе, что не буду при наших встречах постоянно напоминать о прикованной к кровати Вике, но я хочу, не спорь только со мной, выяснить у тебя, есть ли возможность помочь ей облегчить участь и, если есть, ты обязан принять мою любую посильную моральную и материальную помощь.

Пойми, я хочу помочь не тебе, а Вике, а иначе нам с тобой придётся расстаться, ведь я не смогу с этим жить, глядя на тебя, потому что теперь рядом с нами всегда будет витать образ твоей несчастной жены.

Моя Анютка в Израиле уже учёный со всякими там степенями в области пересадки органов.